Из серии «очевидное-невероятное»: Безумие душевнобольного напоминает своей конструкцией миф

По мере того, как этнологи описывали обряды, религиозные церемонии, культы примитивных народов, психиатры находили все больше явлений, свидетельствующих о сходстве психической жизни этих народов с некоторыми психическими феноменами у современного человека.
З.Фрейд установил поразительную аналогию между некоторыми мифами и содержанием сновидений у человека нашего времени.
К.Г.Юнг на основе своих наблюдений также пришел к заключению, что фантазии некоторых душевнобольных удивительным образом совпадают с мифологическими космогониями древних народов, о которых больные не могли иметь никакого научного представления.
Выводы Юнга о сходстве мифологических образов с патологической продукцией у душевнобольных подтверждаются наблюдениями и других ученых. Так, Карл Абрахам (1877-1925) писал, что миф имеет параноидный характер, а «безумие душевнобольного напоминает своей конструкцией миф» [1]
Больной, как и герой мифа, вступает в борьбу с миром несправедливости и зла, противопоставляет ему себя. Все его подвергают оскорблениям, он опутан интригами и всевозможными кознями, его хотят устранить соперники, за ним следят.

В плане сопоставления мифологических представлений и психической продукции у душевнобольных наглядным примером может служить так называемый «манихейский бред».
Его название происходит от слова манихе́йство (по имени персидского пророка Мани, жившего около 216 — около 277). Манихейство представляет собой религиозное дуалистическое учение о борьбе света и тьмы, добра и зла, являя собой синтез халдейско-вавилонских, персидских, а также христианских мифов.
Как и в манихейском учении, структуру манихейского бреда определяют идеи борьбы добрых и злых сил, в центре которой находится сам больной. Речь идет о двух руководящих миром и противостоящих друг другу сил — добра и зла, света и тьмы. И больной является главным действующим лицом этого противоборства. Его преследователи – это два противоположных лагеря лиц или целые народы.
Переживания больного носят вселенский масштаб. По его утверждению, в мире происходит глобальная катастрофа: идет атомная война, мир гибнет, конец жизни неотвратим вследствие победы «неверных», «тёмных сил».
Больной замечает, что борьба двух начал развертывается не только во всем мире, но и в больнице, отделении. Все происходящее он истолковывает в плане своих бредовых переживаний. Так, темная и светлая одежда на людях говорит о том, что существует два лагеря, враждующих между собой. Одни ему сочувствуют; всячески стараются помочь, другие, напротив, хотят его уничтожить.
Составной частью манихейского бреда являются идеи собственной значимости, высокого предназначения больного как спасителя мира.
Часто бредовые идеи, особенно идеи величия душевнобольные переносят на свое детство. Случаи такого рода известны каждому психиатру (бред чужих родителей, бред высокого происхождения)
Больной утверждает, что люди, фамилию которых он носит, вовсе не его родители. В действительности он сын очень высокородного лица, знаменитого политика или государственного деятеля, который по каким-то загадочным причинам скрывает это и отдал его еще ребенком на воспитание его «родителям». Теперь его враги хотят сохранить его в этом низком положении, чтобы воспрепятствовать его притязаниям на высокое имя или богатое наследство.
Это также находит свою аналогию в мифе. Как пишет Абрахам, «детству народа комплекс превосходства присущ в той же мере, как и детству индивидуума…
Каждый народ окружает начало своего существования мифом, убедительно напоминающим бредовые идеи о происхождении у душевнобольных. Каждый народ хочет происходить от своего главного бога, хочет быть «созданным» им. В древности человек проецировал комплекс превосходства на небеса, связывал свое происхождение с богами»[2]
С позиции психоаналитической концепции Юнга, мотив чужих родителей, двух матерей – архетип, который в разнообразных вариантах встречается в мифологии и религии.
Так, согласно библейскому повествованию, мать Моисея, спасая его от приказа фараона потопить всех еврейских новорожденных младенцев, кладет его в просмоленную корзину и ставит ее в заросли тростника на берегу Нила. Там его находит дочь фараона, которая заменяет ему родную мать.
Сказание о Моисее находит свою аналогию в мифах и преданиях у разных народов. Как считают ученые, древнейшим мифом об этом является миф, датируемый периодом основания Вавилона (около 2800 г. до н.э.) и касающийся истории рождения его основателя Саргона Первого. « Она в укромном месте родила меня. Она положила меня в корзину из камыша и, залив крышку смолой, опустила ее в воду, которая не поглотила меня»[3] Река принесла его к водоносу Акки, который вырастил его как своего собственного сына.
Мотив чужих родителей, выбрасывание в корзине или ящике встречается и в вавилонском мифе о Мардуке-Таммузе, и в египетско-финикийском мифе об Озирисе-Адонисе. Также и Бахуса спасают от преследования царя, бросив ящик в Нил, а в возрасте трех месяцев его находит царская дочь, что напоминает легенду о Моисее. Подобное рассказывается и во многих других легендах.
И это, как уже говорилось, составляет центральную идею инфантильной фантазии многих маленьких и взрослых, которые верят, что их родители не настоящие, а приемные.
Все сказанное свидетельствует о том, что существуют универсальные архетипические, кроющиеся в глубинной психике человека, символические сюжеты, которые свойственны всем традиционным мифологиям и находят свои психические эквиваленты в развитии душевных расстройств.

ЛИТЕРАТУРА

1. Абрахам Карл. Сновидение и миф. Очерк коллективной психологии в кн. «Между Эдипом и Озирисом» (Сборник. Пер с нем.). Львов: Инициатива, изд. «Совершенство», 1998, с.95
2. там же с.97
3. Ранк Отто. Миф о рождении героя. Изд. «Рефл – бук» «Ваклер», 1997, с.168