Автор: Мне приснился Зиновий Ефимыч Гердт
Как наш общий папа, как дважды два.
Говорит: заходи, я ничуть не мертв.
Поиграй со мной в буримэ, в слова.
И лежит на коечке всех времён,
На такой железной, худой, складной.
И не помню я этих коек имён.
Но лежал там Гердт, человек родной.
Расскажи про осень — он говорит.
Как там наше дерево — все горит?
Я не помню — кто у нас городовой….
Хорошо б не с шашкой — а с головой.
Он лежит на коечке. Есть матрас.
Как бывало, тощ, полосат и плох.
Я зачем-то зашла к нему в этот раз.
А была-то лишь раз у него, мой бог.
И небрит. И, конечно, ростом с дитя.
В этой чёртовой маечке бельевой.
Как бы общий что ли отец мировой.
После той мировой — все сто лет спустя.
Заходи, садись. Где ты там теперь?
Говорит и все так же робко глядит.
Я не знаю, где. Верх и низ и дверь.
Редко ночь покоем и наградит.
Сядь на край на койку, а ближе — нет.
Не по форме все таки я одет.
Не годится, что самая суть болит.
Ну и Таня мне не велит.
Говорю ему: я зайду ещё
Тут у нас буримэ, ноябрь на дворе .
Он не слышит. Худенькое плечо
У джордано — что на костре.
Береги — говорит он — поленья слов.
Ещё грянет страстное время огня.
Мы увидимся посередине снов.
Ты мое дитя. Не оставь меня.
И смотрел этот хрупкий московский дед.
Обнажён и болен. Готов и нет.
За тюремным окном подступала Москва,
Та, что вечно во всем права.
Вероника Долина
Мне приснился Зиновий Ефимыч Гердт
Как наш общий папа, как дважды два.
Говорит: заходи, я ничуть не мертв.
Поиграй со мной в буримэ, в слова.
И лежит на коечке всех времён,
На такой железной, худой, складной.
И не помню я этих коек имён.
Но лежал там Гердт, человек родной.
Расскажи про осень — он говорит.
Как там наше дерево — все горит?
Я не помню — кто у нас городовой….
Хорошо б не с шашкой — а с головой.
Он лежит на коечке. Есть матрас.
Как бывало, тощ, полосат и плох.
Я зачем-то зашла к нему в этот раз.
А была-то лишь раз у него, мой бог.
И небрит. И, конечно, ростом с дитя.
В этой чёртовой маечке бельевой.
Как бы общий что ли отец мировой.
После той мировой — все сто лет спустя.
Заходи, садись. Где ты там теперь?
Говорит и все так же робко глядит.
Я не знаю, где. Верх и низ и дверь.
Редко ночь покоем и наградит.
Сядь на край на койку, а ближе — нет.
Не по форме все таки я одет.
Не годится, что самая суть болит.
Ну и Таня мне не велит.
Говорю ему: я зайду ещё
Тут у нас буримэ, ноябрь на дворе .
Он не слышит. Худенькое плечо
У джордано — что на костре.
Береги — говорит он — поленья слов.
Ещё грянет страстное время огня.
Мы увидимся посередине снов.
Ты мое дитя. Не оставь меня.
И смотрел этот хрупкий московский дед.
Обнажён и болен. Готов и нет.
За тюремным окном подступала Москва,
Та, что вечно во всем права.