Рудик Цырлин действительно был жирный. Жирный, желтозубый и все время чем-то попахивал. Ну да, да, именно такой! Да, довольно противный. Вернее, не то чтобы противный, но малоприятный. Не привлекательный. Да он и не претендовал.Он давно это про себя понял. Не своим умом дошел конечно, про себя об этом догадаться непросто, но товарищи быстро помогли, еще на ранней стадии высоких детсадовских отношений. И лупили за это регулярно и довольно больно. А няньки смеялись и пальцем показывали. И специально не меняли описанные от боли, страха и унижения колготки. Чтобы все видели и помнили, какой он ничтожный. «Свиная блевота» — так называл его лидер детсадовской общественности Витек Бузько, на голову выше всех и с обкусанными до основания ногтями. Рудик не понимал, почему свиная. Почему блевота — понимал, а вот почему свиная — нет. Хотя соображал, что свиная — особенно плохо. Бабушка Рива вообще свинину есть не разрешает и говорит, что от нее вырвет. Вырвет — и получится в результате сам Рудик…Но это сложный эволюционный цикл. Лучше не вдумываться, просто помнить, кто ты и где твое место.
Ему и на утреннике в саду роль поросенка давали всегда. Так и говорили: ты же жирный, вонючий, не смеешься, а хрюкаешь и вообще свиная блевота. Вот и изображай свинью. Он старался похуже изображать, непохоже, чтоб роль другому передали, но в детском саду электролампового завода были невысокие эстетические требования и плохо были знакомы с системой Станиславского. Поэтому Рудик продолжал репетировать ненавистного поросенка, хотя знал, чем это кончится. Накануне премьеры, когда требовалось уже репетировать в костюмах, Рудик тоскливо сообщал, что он опять получил роль поросенка. Папа с мамой хохотали, тормошили его, в насмешку хрюкали, искали хвостик и прижимали нос пятачком, но потом убегали по своим бесконечным делам. А за костюм отвечала старая большевичка баба Рива. И несмотря на атеистические убеждения и университет марксизма-ленинизма в анамнезе, категорически отказывалась делать поросячий прикид. Звонила утром в сад, говорила, что Рудик заболел, и там как-то обходились без свиньи. Который уже раз. А Рудик обреченно осознавал, что он и здесь особенно не нужен и без него все прекрасно повеселились.
В более старшей группе лупить его стали чаще и больнее, он стал писаться уже и без специальной причины, создавая дополнительный повод для общественного ликования. Подросший и окрепший Витек Бузько, разговаривавший преимущественно матом, при столкновениях с Рудиком демонстрировал неожиданный взлет интеллекта и творческий потенциал, посвящая Рудику внезапно родившиеся стихи. Он норовил стянуть с Рудика мокрые колготки и кричал, становясь провозвестником рэпа: «Йо, йо, жирный Рудик нассал прудик!»или «Свиная блевота, в твоих штанах болото!» Дети литературу любили и Рудика встречали хоровым поэтическим приветствием. Когда это неоднократно услыхали старшие Цырлины, они все-таки наконец пришли в сознание, провели работу с бабой Ривой, та наконец уволилась из библиотеки Института истории рабочего движения и села с Рудиком дома, заслонив его, как им всем казалось,от жестокости и несправедливости общества. Это было большое заблуждение. Рудик перестал быть членом детсадовского коллектива и теперь вообще ничего не мешало его публичному разоблачению и поношению. Группа, маршируя на прогулке, замирала напротив рудикова подъезда, где он в тоске сидел с бабой Ривой на лавке и болтал жирными ножками, и под профессиональное дирижирование торжествующей воспитательницы скандировала:»Те, кто ссыт всегда в штаны, непригодны для страны! Сколько Рудик ни гуляет, лишь сильнее он воняет!» Похоже, что у Витьки Бузько были явные литературные способности и творческие перспективы.
Родители стали таскать Рудика к психотерапевту, то ли это помогло, то ли Рудик перерос свои проблемы, но писаться он перестал и пошел в школу. К сожалению, туда же направились и его бывшие одногруппники. Поэтому репутация неслась впереди Рудика и опровергать ее было бессмысленно. Рудик вытянулся, стал ростом почти с Витьку и сутулился, он носил пластинку, поправлявшую ему прикус и оттирал зубы до скрипа , и уж точно больше не писал в штаны, но это ничего не меняло — память у детей была отменная и Рудик не забывал, что он жирный, кривозубый, вонючий урод, у которого все не как у людей и твердо знал, на что рассчитывать…То, что в классе было еще несколько еврейских ребят и даже очкарик Кацнельсон, адаптированный до Кальсона, но их одноклассники принимали за своих, брали в игры, а с Кальсоном Бузько даже дружил и приходил к нему на День рождения, просто очередной раз подтверждало, что Рудик- ошибка природы. И все.
В школе за десять лет всякое случалось, но школьные годы пролетели быстро, да и вокруг была тьма перемен. Умерла баба Рива и Рудик вдруг обнаружил, что даже в отношениях с вечностью у его семейства свой путь: они не варят кутью, не запивают блины компотом, а спеленали бабку, как египетскую мумию, приволокли какого-то старика дурацкого, который жег свечи, нес черт знает что на тарабарском языке и даже зарыли Риву не там, где соседа Николая Петровича или учительницу первую Серафиму Кондратьевну, а почему-то поволокли на подмосковное отдельное еврейское кладбище в Малаховке, где Рудик едва сдерживался, чтобы не заржать, какие там нелепые фамилии и эпитафии. Пока чудной старик лепетал слова молитвы, Рудик топтался около соседних могил. И вдруг наткнулся на старый, отбитый по краям и позеленевший маленький памятник. Мальчику Рудику четырех лет. Там так и было написано:»Рудик Глик, 4 года. Ты прожил так мало и очень страдал. А теперь о тебе страдает вселенная…» Рудик замер и у него перехватило дыхание. Он был уверен, что это — про него. Что он случайно как-то увернулся и шаркает теперь по дорожкам еврейского старого кладбища, хотя это он, он — Рудик Глик, который так страдал, что не смог жить дальше. И Рудика Цырлина ни капли не обрадовало, что он-то смог и живет до сих пор, и не очень-то, кстати, теперь страдает…Это так, ошибка судьбы…
Окончив школу, Рудик неожиданно довольно легко поступил на очень престижный факультет, стал заниматься микробиологией, подавал в этой сфере большие надежды и был приглашен продолжить учебу и исследования в Германию. Он почти не встречал своих детских мучителей, но от Кальсона узнал, что Бузько получил шесть лет за грабеж, и почему-то обрадовался, что уедет, не встретившись с ним, справедливо подозревая, что и тут садист Бузько бы ему мог все испортить, будь он на свободе. Взял бы, да сообщил приглашающей стороне, что перспективный молодой ученый Рудольф Цырлин склонен к полноте, долго писался, все время отбеливает с трудом выправленные зубы и, когда волнуется, довольно резко и неприятно попахивает, хотя делает все возможное, чтобы это скрыть. «Ничего себе, — сказала бы высокая принимающая сторона, — ни к чему нам в старинном, чистом и прекрасном Мюнхене этот жирный, вонючий Рудик! Нам нужен человек будущего, а не свиная блевота!» И планы Рудика рухнули бы…
Перед самым отъездом Рудик смотался в Малаховку поклониться бабкиной могиле, но на самом деле долго шептался о чем-о с Рудиком Гликом четырех лет. Наверное, договаривался, чтобы тот зачел ему детские испытания и дальше жизнь была бы прекрасной.
Рудик прожил в Германии, а точнее — в свободном мире семнадцать лет. Он стал автором нескольких знаменитых работ, признанным ученым и специалистом экстра класса, читал спецкурс в ,Цюрихе и Лондонском университете, был переведен на уйму языков и считался большим авторитетом. Родители его осели в Таиланде, смолоду склонные к безбашенной буддистской легкости бытия и гармонии с природой, что с Рудиком находило мало точек соприкосновения. Но Рудик не чувствовал себя одиноким: несколько лет назад он познакомился и стал жить с девочкой из Москвы, подрабатывавшей в баре рядом с его университетом. Ее не смутило ни то, что он снова стал толстым, ни его большие и желтоватые, как у нутрии, резцы, и даже не отталкивал специфический запах его беспокойства. Она была девочка умненькая, училась на косметичку и понимала, что это не от Рудика зависит и имеет гормональное происхождение. Рудику с ней было нескучно, комфортно и ему даже казалось, что они любили друг друга. Пора было решать проблемы Лениного гражданства и подумать о детях. Но Рудик вспоминал о детстве с такой тревогой, что понимал: пока не договорится с Рудиком Гликом, ни о каких судьбоносных решениях речи идти не может.
Осенью Рудик и Леночка выкроили в расписании неделю и поехали в Москву. Леночка хотела познакомить Рудика со своими и собрать необходимые документы, а Рудик рвался на Малаховское еврейское кладбище. Лену он оставил у родителей, презентация прошла отлично, а сам двинул в Малаховку. На кладбище было пустынно, шуршала осенняя листва, т.е. атмосфера для душевного разговора была что надо. Рудик легко нашел могилу Рудика Глика четырех лет и грузно опустился на вросшую рядом в землю скамейку. «Ооооо, какие гости проведывают кости! Рудик Рудику глаз не выклюет, разве что поднассыт чуток!» Рудик даже не удивился, услышав через столько лет совершенно кажется неизменившийся голос Витька Бузько. Так и должно было быть…»Ну что, в России пузо набил — у немца пивом долил??- продолжал самодельными стихами материализовавшийся из воздуха Витек. Он опирался на лопату и изучал Рудика с каким-то первобытным, безграничным и нехорошим интересом. «Слышь, жирдос, похоже те там хорошо и все те рады, кормят на убой и вешают награды…? Не ссышь больше от страха, сухая рубаха? Но воняешь как в детстве, как на помоешном соседстве….»Рудик понял, что нет места на земле, куда можно было бы скрыться от этого голоса, где есть покой и счастье и нет унижений и обид. Рудик Глик, видно, раньше это понял, а он вот только теперь. И почувствовал, как невыносимо устал. «Что тебе надо, Бузько? — А Ничё! чтоб не видеть тебя! Чтоб ты не жрал наше и не вонял тут! Я, может, после зоны специально здесь жидам могилы рою, жду, когда твоя очередь придет! Ну, готов?! От вони своей не задохся?! Ссышь, небось, от страха-то, сечешь, чем кончится все!» Рудик встал со скамьи и резко шагнул в сторону Бузько. Большой, полный, не юный мужчина, излучающий не страх, а усталость. Витек дернулся назад, выронил лопату, потерял равновесие и со всей высоты своего немалого роста грохнулся затылком о памятник маленькому Рудику Глику четырех лет…
Рудик Цырлин не оглядываясь вышел с кладбища, первой же электричкой доехал до Москвы, не позвонив Лене расплатился в гостинице и ближайшим рейсом улетел в Мюнхен. Его никто не искал и в принципе ничего не изменилось. Он только довольно быстро сбросил лишний вес и куда-то исчез этот омерзительный запах вечного страха.
(с)Татьяна Хохрина
Татьяна Хохрина. ЖИРНЫЙ-ЖИРНЫЙ, ПОЕЗД ПАССАЖИРНЫЙ (повтор)
Рудик Цырлин действительно был жирный. Жирный, желтозубый и все время чем-то попахивал. Ну да, да, именно такой! Да, довольно противный. Вернее, не то чтобы противный, но малоприятный. Не привлекательный. Да он и не претендовал.Он давно это про себя понял. Не своим умом дошел конечно, про себя об этом догадаться непросто, но товарищи быстро помогли, еще на ранней стадии высоких детсадовских отношений. И лупили за это регулярно и довольно больно. А няньки смеялись и пальцем показывали. И специально не меняли описанные от боли, страха и унижения колготки. Чтобы все видели и помнили, какой он ничтожный. «Свиная блевота» — так называл его лидер детсадовской общественности Витек Бузько, на голову выше всех и с обкусанными до основания ногтями. Рудик не понимал, почему свиная. Почему блевота — понимал, а вот почему свиная — нет. Хотя соображал, что свиная — особенно плохо. Бабушка Рива вообще свинину есть не разрешает и говорит, что от нее вырвет. Вырвет — и получится в результате сам Рудик…Но это сложный эволюционный цикл. Лучше не вдумываться, просто помнить, кто ты и где твое место.
Читать дальше в блоге.
Не пон(д)равилось из-за нескольких непоняток.
Скажем, воспитательницу за такие дела, даже в те времена, немедленно уволили бы, т.к. кушать за счёт детей была масса желающих.
Родители осели на Востоке, в вдруг оказались в Москве.
Soplemennik
21 ноября 2020 at 0:09 (edit)
Не пон(д)равилось из-за нескольких непоняток.
Скажем, воспитательницу за такие дела, даже в те времена, немедленно уволили бы, т.к. кушать за счёт детей была масса желающих.
Родители осели на Востоке, в вдруг оказались в Москве.
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
А. Детсадовская воспитательница моей жены ставила провинившегося ребёнка перед группой с опущенными трусиками.
Б. С чего Вы взяли, что родители оказались в Москве?
Виктор (Бруклайн)
— 2020-11-21 10:17:36(385)
Soplemennik
21 ноября 2020 at 0:09 (edit)
Не пон(д)равилось из-за нескольких непоняток.
Скажем, воспитательницу за такие дела, даже в те времена, немедленно уволили бы, т.к. кушать за счёт детей была масса желающих.
Родители осели на Востоке, в вдруг оказались в Москве.
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
А. Детсадовская воспитательница моей жены ставила провинившегося ребёнка перед группой с опущенными трусиками.
Б. С чего Вы взяли, что родители оказались в Москве?
===========
A. В своё время, т.е. примерно 75 лет назад(!), брал старшего из детского сада. Спрашиваю, что давали на полдник. Отвечает — хлеб давали.
А чем запивали? Кофем! Поговорил в другими родителями и кто-то из них решился. Через некоторое время задержали повариху с сумкой полной мяса и несколькими пачками какао.
Б. Там же сказано «Родители его осели в Таиланде», а когда герой с Леной оказались в Москве, то «Рудик рвался на Малаховское еврейское кладбище. Лену он оставил у родителей,» — нестыковка.
Soplemennik
21 ноября 2020 at 12:03
Б. Там же сказано «Родители его осели в Таиланде», а когда герой с Леной оказались в Москве, то «Рудик рвался на Малаховское еврейское кладбище. Лену он оставил у родителей,» — нестыковка.
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
Всё правильно: Лену он оставил у ЕЁ родителей..
Виктор (Бруклайн)
— 2020-11-21 23:07:31(443)
…
Всё правильно: Лену он оставил у ЕЁ родителей..
====
Вот-вот! Теперь иди-знай! 🙂
Татьяна Хохрина. ЖИРНЫЙ-ЖИРНЫЙ, ПОЕЗД ПАССАЖИРНЫЙ (повтор)
Рудик Цырлин действительно был жирный. Жирный, желтозубый и все время чем-то попахивал. Ну да, да, именно такой! Да, довольно противный. Вернее, не то чтобы противный, но малоприятный. Не привлекательный. Да он и не претендовал.Он давно это про себя понял. Не своим умом дошел конечно, про себя об этом догадаться непросто, но товарищи быстро помогли, еще на ранней стадии высоких детсадовских отношений. И лупили за это регулярно и довольно больно. А няньки смеялись и пальцем показывали. И специально не меняли описанные от боли, страха и унижения колготки. Чтобы все видели и помнили, какой он ничтожный. «Свиная блевота» — так называл его лидер детсадовской общественности Витек Бузько, на голову выше всех и с обкусанными до основания ногтями. Рудик не понимал, почему свиная. Почему блевота — понимал, а вот почему свиная — нет. Хотя соображал, что свиная — особенно плохо. Бабушка Рива вообще свинину есть не разрешает и говорит, что от нее вырвет. Вырвет — и получится в результате сам Рудик…Но это сложный эволюционный цикл. Лучше не вдумываться, просто помнить, кто ты и где твое место.
Читать дальше в блоге.