Татьяна Хохрина. Любовь ещё, быть может…

— Просто не знаю, что делать! Мать совершенно выжила из ума. И дело не в том, что она не помнит, куда сунула очки или почему пачка заварки оказалась в холодильнике. На бытовом уровне она прекрасно соображает, еще нам с тобой фору даст! И не удивительно! Я со своими учениками, родительскими собраниями, учебными планами и отчетами забыла, когда спала нормально, и себя уже в зеркале не узнаю. У тебя тоже наверняка продыху нет: то план горит, то прибыли нет, то комплектующие накрылись…А ей что? Внуков в школу выпроводила, что-то там нехитрое сготовила — и свободна, как птица. И она всегда и вела себя, как нормальная среднестатистическая бабка: библиотека в домкоме, концерт для ветеранов, компания из трех соседок посохраннее по парку прогуляться, ну и сериал на десерт! Казалось, ничего не предвещало! Так надо было этому Александру Сергеевичу откуда-то выскочить, как черту из табакерки! Тоже мне, Пушкин недостреляный! «Я Вас любил, любовь еще .быть может…» Ромео с пейсмейкером и слуховым аппаратом! Кому-то сказать — позору не оберешься!..

— Вер, а кто он такой вообще? Откуда его принесло? Я чего-то и не помню такого ни в папином окружении, ни среди ее сослуживцев. Может, он вообще аферист какой-то? Может, у него на ее счет какие-нибудь планы сомнительные?

— Юр, сомнительные — потому что есть сомнение, что они до лета доживут, им на двоих 150 лет! Какой к черту аферист?! Просто полоумный старый мудак, который к тому же соскучился по хорошему борщу и которому осточертело подагрическими руками подштанники в тазу полоскать! А мамочка наша горлицей заворковала, ошалела от такого счастья! Ты бы видел: Юлькиным лаком ногти намазала, покрасилась в цвет красного дерева, чуть не убилась, когда на антресоли залезла — сапоги свои на каблуке искала. И рыдала, что малы стали и надеть на выход нечего! Юр, ну куда на выход?! Не к райским же вратам, прости Господи!

Ну не знаю, в кино там или нет, в театр вроде. Причем вся остальная жизнь побоку! Даже не спросит: а кто дома в это время детей встретит, покормит, нам с Игорем ужин какой-то слепит…Ну и что, что дети большие?! Не настолько они и большие! Это тебе легко говорить, живя отдельно, а все-таки есть какой-то уклад в семье. Могла бы с ним и считаться! И потом, если все это так двигаться начнет, чем это кончится-то?! Ведь или инфарктом-инсультом или он нам на голову припрется! Я вообще тогда повешусь! Короче, Юрочка, я тебя умоляю, как старший сын и большой начальник поговори с ней жёстко, приведи ее в чувство!

Ирина Фёдоровна услышала, как дочка наконец договорила, шваркнула телефонную трубку и пошла собираться на работу. Пожалуй, не стоит сейчас из комнаты выходить, а то опять вцепится и будет трепать, как грелку, до слез доведет. А ей плакать совсем не хочется, у нее все звенит внутри! Господи, ведь и правда, кто мог бы подумать, что такое возможно?! Что в свои семьдесят четыре она перестанет перечитывать старые письма, мерить без конца давление и раздумывать, кому из внучек какую немудрящую побрякушку свою на память оставить! Что откуда ни возьмись появится этот Александр Сергеевич и в нее вернется жизнь! Сказал бы кто полтора месяца назад — первая бы на смех подняла!

Они познакомились, как в пошлых советских комедиях, — в трамвае. Ирина Федоровна и не ездила-то обычно почти никуда, так, только иногда с дочерью на машине, а тут бумажку одну надо было у нотариуса заверить, вот на трамвае и потащилась. А Александр Сергеевич рядом ехал, не расслышал, что водитель объявил, у нее спросил. И что-то разулыбались они друг другу, сами засмеялись над своей глуховатостью и выходом в тираж, разговорились, да оба свои остановки проехали. И ну хохотать!

И решили тогда полный трамвайный маршрут повторить, что туда-сюда не мотаться. И, как оказалось, на такую уже не короткую жизнь обоих в принципе хватило полутора часов и двадцати семи остановок. Поэтому они уж и вместе вышли, сходили к нотариусу, потом на бульваре мороженое ели, прямо как школьники, даже неловко, а потом уж Александр Сергеевич ее домой проводил и взял с нее слово завтра снова увидеться. За прошедшие с тех пор полтора месяца пока ни одного дня больше не пропустили.

Как-то так получилось, что у Ирины Федоровны вроде все в жизни было нормально, особенно в сравнении со многими вокруг. И папа живой с фронта вернулся, и квартиру отдельную получили, и институт она окончила, и муж был, только умер девять лет назад. Зато дети есть — дочка Вера и сын Юра, и внуки от обоих большие уже. Короче, грех жаловаться!

А только счастлива Ирина Федоровна если и была когда, то уж точно не от мужского в ее жизни присутствия. Хотя, конечно, муж покойный не силком же ее замуж взял, и человек был неплохой, надежный и не обижал ее. Но северный полюс проходил аккурат между ними. Жили вместе и жили, все, что надо, делали, детей рожали-воспитывали, дачу строили, грядки там сажали, иногда в Адлер или Гурзуф ездили, а внутри словно пустота была, вакуум, воздух выкачан и средняя температура — ноль градусов. Может, поэтому, когда муж скоропостижно от инфаркта умер и оказалось вдруг, что много лет у него была женщина одна и страшно по нему убивалась, Ирина Федоровна не только не огорчилась и не обиделась, а порадовалась за покойного, что хоть у него в жизни было что-то живое и настоящее.

А теперь вот получается, что пришло ее время. Жалко, конечно, что поздновато, по молодости совсем по—другому все сложилось бы. И не только у них самих, а, наверное, и у детей, и вообще. Но и за то, что сейчас судьба отпустила, — великое ей спасибо! Полтора месяца она Ирина Федоровна на крыльях летает, внутри как струна натянута. И наплевать, что, может, кому-то не нравится. Тут она не уступит ни пяди! Ни детям, ни внукам, ни всему белому свету.

В выходные Ирина Федоровна сдала домашнюю вахту Вере, чуть свет сбегала подстричься и собиралась днем, пока еще погода приличная, с Александром Сергеичем в Измайлово съездить погулять, а потом, если духу хватит, то в театр какой-нибудь на лишний билетик или на худой конец в кино. За всю предыдущую жизнь Ирина Федоровна не была столько в кино и в театре, как с Александром Сергеичем!

Однако все сложилось вопреки ее планам. Сначала приехал сын Юра с женой, поставили Ирину Федоровну перед строем и трясли, как грушу. А что ей сказать?! Никаких тайных замыслов ни у нее, ни у Александра Сергеича не было, ни на чью свободу и собственность они не покушались и планов таких не имели. Но в это не верил никто и к концу судилища от Ирины Федоровны с ее избранником мокрого места не осталось. Зато было взято клятвенное, слезное заверение, что ноги его в этой квартире не будет, а если у нее столько сил и желания на прогулки, то можно и собачку завести, вон внуки давно просят…

Когда Ирина Федоровна вырвалась наконец и скрылась в своей комнате раны зализывать, позвонил Александр Сергеич и, извиняясь, встречу отменил в связи с приездом его дочери для серьезного разговора. Первый раз в жизни Ирина Федоровна пожалела, что после смерти мужа осталась с дочерью, а их старую двушку сыну отдала. Да что теперь говорить…

С этого дня все как-то пошло вкривь и вкось. И в той, и в другой семье для стариков оказалось неожиданно много срочных дел и заданий, они с трудом выкраивали редкие часы для встреч. Становилось все холоднее, а в гости их никто не ждал, жаловаться на близких не хотелось, а хвастаться было нечем. А тут еще домашние взяли фасон при Ирине Федоровне без конца обсуждать нелепые примеры стариковских романов, в каждом из которых главные участники выглядели абсолютным посмешищем, внуки ее поддразнивали, так что искать понимания и сочувствия было бессмысленно, да и сама Ирина Федоровна начала сомневаться, что и впрямь в ее солидные годы возможны такие глупости.

Александр Сергеич метался, пробовал ее разубедить, часами они сидели на детской площадке у ее дома, не замечая иронических взглядов соседей и их едких комментариев. А потом опять приехал Юра и под улюлюканье и одобрение соседей строго велел Александру Сергеичу не позорить Ирину Федоровну и больше там не появляться, а у матери отобрал мобильник. И больше они не встречались.

Ирина Федоровна ничего не стала выяснять, автоматически делала все, что от нее требовалось и через некоторое время ей стало казаться, что всю ту историю она себе выдумала, а вообще она женщина счастливая — ведь какая у нее семья замечательная и дети заботливые! Не дали выжившей из ума бабке глупостей наделать! И только две причуды появились в ее жизни. Она категорически перестала ездить в трамвае, а в своей комнате в солнечные дни не разрешала раздергивать шторы. Чтоб солнечный луч не высветил ту пустоту, которая у нее внутри.