Татьяна Хохрина. НИТКА, БАРХАТ ДА ИГОЛКИ — ВОТ И ВСЕ ДЕЛА…

На повороте в сторону Быковского шоссе была дача, чей забор и сегодня был бы вполне конкурентноспособен крепостным стенам, а тогда был большой редкостью и главным опознавательным знаком. Непосвященные гадали: кто же прячется за этой Великой Китайской стеной, какие сокровища там зарыты и возможно ли туда проникнуть, чтоб хоть одним глазком окинуть райские кущи. На самом же деле за этими царскими вратами жил простой малаховский закройщик Зиновий Яковлевич Куцер.

Ну, это, конечно, только на первый взгляд казалось, что простой. Никакой он был не простой. Во-первых, он был философ, политолог, летописец, психолог и сексолог в одном лице. А, во-вторых, он знал в цифровом измерении всю Малаховку и Красково от высшего начальства до последней безымянной старухи, а если вдруг кого не знал, то невооруженным глазом определял с точностью до сантиметра все параметры любого человека с расстояния в тридцать метров. Так что талантов Зяме Куцеру было не занимать.

Несмотря на неограниченный доступ в закрома местных магазинов тканей, наличие сразу трех швейных машинок Зингер, еще одной немецкой электрической и для особых случаев — вязальной и вышивальной, сам Зяма был одет всегда одинаково: в толстые суконные «брукес»(как называла их моя бабушка), с огромными кожаными заплатами-подушечками на коленях, полосатую плотную сорочку, на рукаве которой ближе к плечу намертво сидела манжета с пришитой круглой игольницей, всегда ощетинившейся булавками, вязаную темно-синюю жилетку и растоптанные войлочные тапки. Таких комплектов у него, похоже, был десяток, потому что одет он был не только всегда одинаково, но и всегда очень чисто. И в этой справе принимал клиентов, ходил на Звездочку за сметаной и свежим обдирным хлебом, появлялся в кинотеатре Союз, на рынке, в парикмахерской и даже на приеме у председателя сельсовета. Когда однажды он надел костюм, чтоб похоронить жену, его никто не узнал, пока он не сел на стульчик рядом с гробом.

Зяма был человек солидный, неторопливый, но очень многословный и любознательный. Интересовало его абсолютно все. Как-то мы с бабушкой принесли ему перелицевать для папы дедушкино пальто. Провели мы у Зямы часа четыре минимум, хотя вопрос перелицовки занял минут пятнадцать. — А шо, Циля, Ваш муж ходил ув етом пальте до войны? Или уже после? И хде он ево увзял? Оно било не длинновата? А ув плечи не громоздилось? А ви ходили с ним ув театер? А какие постановки ви смотрели ув своем Донецке? А шо, заглядывалися на Вас другие мущщины? Или Ваш Хацкель бил сам красавец под Вас?
— Ай, Зяма…шо вспоминать, када увсё ув прошлом… Я помню тех постановок?? А Хаца таки да бил интересный, но шо уже теперь, када его семь лет нет и ми лицуем его пальто?…

Пытливый зямин ум не давал ему покоя. Он читал все, что попадется на глаза от об’явлений о ренте дачи до учебника сопромата, забытого его внуком. Через день Зяма, не снимая с шеи болтающийся сантиметр и с брюк — прилипшие нитки, шел в библиотеку. Он повисал на стойке выдачи книг и брал несчастную библиотекаршу в плен.
— а шо, Вера Александрна, много сейчас пишут книг или уже не так? А хто это все пишет? Или Симонов и Кочетов? А шо, и Фейхтвангер у Вас попадается? Неплохой человек, он приезжал перед войной…Ну нет, не ко мне, хотя я би не возражал пошить ему пинжак…Не знаю, ли говорил он на идиш, но все равно два еврея бы поняли друг друга…

Зяма был абсолютно домашнего, мирного вида. Невысокий, довольно толстый, с мягкими женскими ладошками. Одно время он ходил в клуб Шахтер в драмкружок, так ему все время давали женские роли. На время войны он с семьей из Малаховки исчез и люди думали, что искать их надо было где-то в районе Ташкента. Только лет через двадцать, когда Малаховка получила какую-то невнятную награду, но об’явить о ней приперлось высокое начальство и пол поселка собралось в Летнем театре, все узнали, что толстый Зяма был сапером, героем войны, дошел до Праги и его теплыми чуткими женскими пальчиками были разминированы Харьков, Кенигсберг и Краков. Но об этом болтливый Зяма не рассказывал ни разу.

Я дружила с Зяминой внучкой Лийкой, мы вместе ходили в художественный кружок в Красково и я часто застревала у Куцеров на целый день. Мы делали с Лийкой секретики, рисовали бумажным куклам платья, ели потрясающие яблочные оладьи Симы Куцер, но больше всего мне нравилось смотреть, как работает и разговаривает с клиентами Зяма.

— Петр Гаврилыч, или Вы ждете праздник или просто нужна польта? Если просто для тепла, не тратьтесь лишних денег на Зяму, идите ув магазин. А если Ви хочите новая жизн, так стойте молча и дайте думать. Потомушта Ви извиняйте, но Ваша фигура для красоты нуждается в подумать! Када, дай Вам Б-г здоровьечка, Ваш животик больше, чем у Фиры Элькиной, када они ждали двойня, а плечики круглые и узенькие, как у пионэрки, Зяме надо хорошенько присмотреться и подумать, чтоб в польте вы били високий и стройный, как Борис Ливанов!
Клиент мог бы обидеться, но он действительно с одной примерки совершенно менял очертания и облик, а иногда благодаря этому — и жизнь. Поэтому к Зяме валил народ и слава о нем росла.

Именно тогда вместе со славой начал расти забор. Более того, изобретательный Зяма, всеми местами чуя приближение фининспектора и расплаты, и здесь продемонстрировал свой незаурядный ум. Посколько по счастью дом его был угловым, Зяма сделал не одну и даже не две, а три калитки. Первую — центральную, на ней был номер дома и звонок. Это был вход для праздных и чужих. Вторая калитка была со стороны переулочка, сливалась с забором, открывалась по договоренности и спецсигналу и вела в летний домик, где и велся прием. Третья калитка открывалась на участок дружественных соседей и через нее можно было выйти и вывести тайных посетителей на параллельную улицу. Система работала без сбоев и к Зяме претензий не было.

Так было много лет, пока Зяма неожиданно ни влюбился. И в кого?!! Каких только красоток он ни обшивал эти годы и стоял, как кремень, искренне уверяя, что на Симе исчерпался его интерес к женскому полу. И надо же было, чтоб на склоне лет немолодая расплывшаяся сслучайная дачница опрокинула весь его устоявшийся мир.

Эта тетка опоздала со с’емом дачи и начала метаться и стучать подряд во все ворота. И нечаянно дернулась в тайную Зямину калитку. Ее немедленно провели в летний домик, там она посетовала Зяме на неудачные попытки пристроиться со слабым городским сыном-подростком на летний отдых. И Зяма тоже дал слабину! Для начала он поселил эту мадам тут же в летнем домике, потом неожиданно отправил наивную Симу в Кисловодск в санаторий Красные Камни, а хитрая змея переползла из летнего домика в хозяйские хоромы под предлогом сырого лета и недокормленного Зямы. Через 24 дня, когда окончилась симина путевка, возвращаться в принципе уже было некуда, ее ждало разбитое корыто.

Зяма каялся, валялся в ногах, об’явил, что все оставляет Симе и детям, а сам налегке идет за синей птицей. Синей птице такое решение не понравилось, к тому же сезон кончился и зарядили дожди. Она в одночасье подхватила манатки и возмужавшего на зяминой малине подростка и смылась восвояси. Зяма рыдал, страдал, винил себя во всех грехах, вспоминал исторические примеры и клянчил у Симы прощение. А маленькая, кругленькая и подслеповатая Сима оказалась кремень и не простила. Так везучий и без царапины прошедший войну сапер подорвался даже не на мине — на ржавой учебной гранате…

Куцеры продали малаховские угодья, Сима вскоре умерла, а поддержавшая ее дочь с детьми, прихватив основную часть вырученных средств, отбыла в Германию, словно показывая безутешному Зяме, что его победа в войне была временной. Зяма пару лет поснимал в Красково летний домик, клиенты его разбежались, он словно сдулся и лет через пять после рокового лета уехал в Израиль и там следы его затерялись.

Куцеровская дача сменила не одного владельца, но шикарный забор стоит на страже до сих пор. Никто уже почти никогда не шьет себе на заказ, предпочитая не морочить себе голову и купить что-то готовое. Но когда я вспоминаю папу молодым, я всегда вижу, как он был неотразим и прекрасен в перелицованном Зямой пальто.

(с) Татьяна Хохрина