Джордж Стиглер о Нобелевских премиях

Джордж Стиглер (1911-1991) – американский экономист (Чикагский университет).  Лауреат Нобелевской премии по экономике 1982  г.

Основные достижения Стиглера можно суммировать как опровержение устойчивых предрассудков ученого сообщества. Его сильной стороной было изучение реальных экономическаих процессов (на цифрах) – в противовес априорным моделям и теориям.  В частности, он показал, что «монополистический капитализм» — это фантом, унаследованный от эпохи социалистической критики конца XIX — начала XX вв.  Также он показал тщетность многих попыток государственного регулирования экономической жизни, малую эффективность (фактически – ненужность) антитрестовского законодательства.  Далее, Стиглер показал, что регулирование в типичном случае есть использование государственной власти со стороны какой-то отрасли ради получения сверхприбылей.  Отсюда исследования Стиглера о том, как и почему государство «одаривает» отрасль своим регулированием. И наконец, его работы, которые можно объединить рубрикой «Политика как бизнес», — как политические партии торгуют своей властью.  Еще одно достижение Стиглера – экономическая информация как рыночное благо, за которое нужно платить.

Настоящий текст подготовлен на основе мемуаров Стиглера «Воспоминания нерегулированного экономиста». Прямые цитаты даются в кавычках.  Заголовок – мой.

 

Что такое — нобелевская премия

Ходили слухи о возможных кандидатах, вспоминает Стиглер, но его имя не называлось., «так что Премия явилась для меня чудесным сюрпризом».  Церемонию в Стокгольме он называет роскошным и возвышенным шоу. «Доложно быть, у людей есть некое атавистическое благоговение перед царственными особами, особенно если одна из них – хорошенькая и обаятельная королева».

Но что значит присуждение Премии имени Нобеля?  «Меня озадачивали роль такой премии и причины, которые порождают ее огромную престижность».  Альфред Нобель надеялся, что щедрая награда обеспечит получателям достаточную материальную независимость и даст им возможность всецело посвятить себя продолжению исследований.  Однако, говорит Стиглер, даже в 1901 году тогдашняя сумма в 42 тыс. долл. такой независимости не давала, а теперешние награды (часто подлежащие разделу между двумя или тремя получателями, да еще облагаемые налогом с 1987 г.) выходят, в лучшем случае, на уровень трех-четырехкратного размера годового жалования крупного профессора.  Правда, все это способствует получению других доходов – нобелиата чаще удостаивают грантами, приглашают для оплачиваемых лекций и пр., но такой доход можно заработать и без того.

Далее, Премия не служит средством привлечения внимания ученого сообщества к работам лауреата.  Просто потому, что его работы были опубликованы задолго до момента присуждения (в среднем, проходит лет тринадцать), и его результаты компетентеные ученые уже знают (и иногда даже используют[1]).  С другой стороны, происходит перераспределение талантов в обществе: усиливаются побуждения для молодежи заняться науками, включенными в реестр премии, и увеличенный приток в эти области «слегка понижает в них средние заработки».

Главный эффект премии, по Стиглеру, — наделение лауреатов огромным престижем в ненеучной среде.  «В этом отношении, премия приносит феноменальный успех».  Средне образованные граждане не в состоянии понять работу, которая выиграла премию.  Зато они знают, что луреат стал «пожизненным бароном» науки.  Но какова социальная роль такого престижа?  Очевидно, что в нем есть какое-то обаяние – недаром нобелиатов часто спрашивают о вещах, выходящих за рамки их компетенции. «Полный набор публичных заявлений лауреатов, чья работа не дает им профессинального знакомства с проблемами, о которых они высказываются, составил бы коллекцию большую и удручающую».

И что выигрывается от этого публичного успеха?  Это не скрытый упрек, говорит он, это — вопрос.  «Когда публика что-то делает, на то всегда есть причины. Задача социального ученого – открыть их, даже притом, что многих неудержимо тянет потешаться над поведением толпы».[2] По Стиглеру, публика желает восхищаться высшим исполнением в любом призвании – будь то военное, спортивное, научное и пр.  «Существовала бы объективная мера научных достижений (скажем, число открытых элементарных частиц), публика выбирала бы чемпионов на этой основе, скорее чем на основе ненадежного выбора Шведской Академии или иных ученых комитетов.   Но сейчас у них нет иного мерила, так что они осыпают похвалами лауреатов», — пишет лауреат.

«Но отчего публика жаждет горячо приветствовать наивысшее исполнение в различных областях?  У нее что, имеется запас восторга, который необходимо израсходовать?»  По-моему, пишет он, эти восторги направлены на стимулирование истинно высоких достижений в чем бы то ни было.  В науке большие свершения обычно достигаются работой, связанной с высоким риском.  В академической жизни, система поощрения больших достижений опирается, прежде всего, на престиж и исследовательские лаборатории.  Даже самый высокооплачиваемый профессор в пятидесяти лучших университетах редко получает в три раза больше, чем самый низкооплачиваемый.  Так что институт, фокусирующий престиж на превосходной работе нескольких людей, является полезным корректором эгалитарной системы университетов и современного общества и побудителем предпринимать рискованную работу.  Большим недостатком Нобелевских премий он считает исключение областей не менее важных, чем включенные в список.  «Такой гигант, как Лаплас, по крайней мере до недавнего времени, не подошел бы для премии, потому что небесная механика не входит в список».