Иосиф Бродский. Метель в Массачусетсе

Виктории Швейцер

Снег идет — идет уж который день.
Так метет, хоть черный пиджак надень.
Городок замело. Не видать полей.
Так бело, что не может быть белей.

Или — может: на то и часы идут.
Но минут в них меньше, чем снега тут.
По ночам темнота, что всегда была
непроглядна, и та, как постель, бела.

Набери, дружок, этой вещи в горсть,
чтоб прикинуть, сколько от Бога верст —
мол, не зря пейзаж весь январь молил
раз дошло насчет даровых белил.

Будто вдруг у земли, что и так бедна,
под конец оказалась всего одна
сторона лица, одна щека.
На нее и пошли всех невест шелка.

Сильный снег летит с ледяной крупой.
Знать, вовсю разгулялся лихой слепой.
И чего ни коснется он, то само
превращается на глазах в бельмо.

Хоть приемник включить, чтоб он песни пел.
А не то тишина и сама — пробел.
А письмо писать — вид бумаги пыл
остужает, как дверь, что прикрыть забыл.

И раздеться нельзя догола, чтоб лечь.
Не рубаха бела, а покатость плеч.
Из-за них, поди, и идут полки
на тебя в стекле, закатив белки.

Эх, метет, метет. Не гляди в окно.
Там подарка ждет милосердный, но
мускулистый брат, пеленая глушь
в полотнище цвета прощенных душ.

 

Один комментарий к “Иосиф Бродский. Метель в Массачусетсе

  1. Иосиф Бродский. Метель в Массачусетсе

    Виктории Швейцер

    Снег идет — идет уж который день.
    Так метет, хоть черный пиджак надень.
    Городок замело. Не видать полей.
    Так бело, что не может быть белей.

    Или — может: на то и часы идут.
    Но минут в них меньше, чем снега тут.
    По ночам темнота, что всегда была
    непроглядна, и та, как постель, бела.

    Набери, дружок, этой вещи в горсть,
    чтоб прикинуть, сколько от Бога верст —
    мол, не зря пейзаж весь январь молил
    раз дошло насчет даровых белил.

    Будто вдруг у земли, что и так бедна,
    под конец оказалась всего одна
    сторона лица, одна щека.
    На нее и пошли всех невест шелка.

    Сильный снег летит с ледяной крупой.
    Знать, вовсю разгулялся лихой слепой.
    И чего ни коснется он, то само
    превращается на глазах в бельмо.

    Хоть приемник включить, чтоб он песни пел.
    А не то тишина и сама — пробел.
    А письмо писать — вид бумаги пыл
    остужает, как дверь, что прикрыть забыл.

    И раздеться нельзя догола, чтоб лечь.
    Не рубаха бела, а покатость плеч.
    Из-за них, поди, и идут полки
    на тебя в стекле, закатив белки.

    Эх, метет, метет. Не гляди в окно.
    Там подарка ждет милосердный, но
    мускулистый брат, пеленая глушь
    в полотнище цвета прощенных душ.

Добавить комментарий