Устав за нитки дергать глупых кукол,
распределять меж верными еду,
он в кресло сел, он чресла в плед закутал,
и дремлет в можжевеловом саду.
Все побоку: поляки, иудеи.
Войска своей игрушечной страны
он выучил сражаться за идею —
теперь им даже нитки не нужны.
Бурлит восток. Дурные вести с юга.
Бухает север. Запад обречен.
Они мутузят яростно друг друга.
И лишь ему известно, что почём.
НестОящих и не прямостоящих
с дырой в башке, с оторванной ногой,
забив на всё, в картонный сгрузит ящик
уже не он, а кто-нибудь другой.
А тут заката блажь неуставная.
И можно в сотый клятую Москву
пугать отмщеньем, с кресла не вставая,
с винцом в груди, с Альцгеймером в мозгу.
Ирина Евса. ОСЕНЬ КУКЛОВОДА
Устав за нитки дергать глупых кукол,
распределять меж верными еду,
он в кресло сел, он чресла в плед закутал
и дремлет в можжевеловом саду.
Все побоку: поляки, иудеи.
Войска своей игрушечной страны
он выучил сражаться за идею —
теперь им даже нитки не нужны.
Бурлит восток. Дурные вести с юга.
Бухает север. Запад обречен.
Они мутузят яростно друг друга.
И лишь ему известно, что почём.
НестОящих и не прямостоящих
с дырой в башке, с оторванной ногой,
забив на всё, в картонный сгрузит ящик
уже не он, а кто-нибудь другой.
А тут заката блажь неуставная.
И можно в сотый клятую Москву
пугать отмщеньем, с кресла не вставая,
с винцом в груди, с Альцгеймером в мозгу.