Автор: Вынесу сюда интересный для меня фрагмент дискуссии с Ильей Дворкиным в качестве послеcловия к его курсу про философию науки.
Ilya Dvorkin
… Как известно, трение попало в поле зрения теоретиков в связи с несоответствием физики Галилея опытным данным. Тело, брошенное вперед со скоростью v, останавливается, два одинаковых тела разного удельного веса падают с разной скоростью и т.д. И все из-за трения! Однако, трение или, точнее, соприкосновение тел в процессе движения является важнейшим понятием физики Аристотеля. Как известно, по Аристотелю пустота — самопротиворечивое понятие, и движение вообще обусловлено соприкосновением тел. При том, чем больше несоответствие тела его природе, тем больше это взаимодействие в результате попадания разных тел в одно место. При этом трение по Аристотелю вызывает не только торможение, но и наоборот само движение. Выходит, что вынеся трение за скобки своей теории, Галилей просто убил главный аргумент предшествующей физики.
Но дальше, еще интереснее! Дело в том, что сопротивление трению — это важнейший негаэнтропийный процесс! Т.е. процесс информационный, биологический и т.д. Тело двигающиеся равномерно и прямолинейно в среде, является самым простым примером демона Максвелла. Ведь сила, которую должно равна силе трения и направлена в противоположную сторону.
Michael Nosonovsky
Ilya Dvorkin, спасибо за интерес к теме трения! Правда, я не полностью понял твое рассуждение. Под трением понимают две вещи: вязкое трение (в жидкости или газе) и сухое трение (между твердыми поверхностями). Можно ли назвать трением, так сказать, сопротивление нахождению тел в одном месте, я не уверен. Я согласен, что Галилей вынес трение «за скобки», чтобы выделить инерцию. Дальнейшее твое рассуждение, по-моему, не совсем созрело. Трение — неравновесный процесс с точки зрения термодинамики, и в некоторых ситуациях может вести к самоорганизации, о чем написано довольно много (в том числе и мною). Но не любая самоорганизация (и уже тем более не любой неравновесный процесс) относится к биологии.
Ilya Dvorkin
1.Миша, непонятность моих замечаний понятна! Я могу об этом говорить только очень лаконично. Что делать! Все-таки коротко поясню!
Исключение трения в физике Галилея воспринимается как простое абстрагирование от второстепенных факторов. Между тем, соприкосновение тела со средой является центральным моментом в физике Аристотеля. Напомню, что Аристотель определяет место как тело, окружающее данное тело. По Аристотелю то, что не находится в среде, не занимает места и не является телом. Это по Аристотелю Бог, он же Перводвигатель. Итак, необходимость отвлечения от среды, как сказал бы Симпличио, является с точки зрения Аристотеля доказательством ложности физики Галилея. По этой же причине, введение пустоты является невозможным по Аристотелю и необходимым по Галилею. Если бы не пустота, то принцип инерции бы не работал. Из этого следует еще одно очень важное обстоятельство, кажется непонятное никем кроме Г.Когена, это смысл обращения физики Нового Времени к Демокриту. Как ты может быть знаешь, представители школ Платона и Аристотеля ненавидели Демокрита и его философию. Это, кстати, привело к тому, что в итоге слово «эпикуреец» стало ругательством. А ненавидели за сочетание онтологии с меонтологией, т.е. за сочетание бытия и небытия. Нападали на Эпикура, конечно за его этику, но вражда началась с метафизики.
Итак, если под трением понимать воздействие на тело тела, соприкасающегося с данным, то получается, что отвлечение от трения это и есть ахиллесова пята физики Галилея. Это не отказ от второстепенных факторов, а игнорирование центрального момента. Обрати внимание, что в современной физике ничего ни с чем не соприкасается. Началось все с дальнодействия Ньютона.
Это мое рассуждением о трении ты наткнулся на фундаментальное основание физики! И если мы хотим двинуться дальше, тог требуется вернуться к диалогам Галилея и еще основательно с ним поспорить!
Про связь трения с жизнью. Если понимать под жизнью способность двигаться в каком-либо направлении без действия внешней силы, то жизнь это способность преодолевать трение. Да, движение такого рода, является негаэнтропийным процессом. Однако, весь смак от этого становится понятным в контексте предыдущих рассуждений.
Michael Nosonovsky
Да, в такой формулировке это звучит понятнее: для Аристотеля контакт со средой принципиален, а Галилей вычленяет тело из среды и рассматривает его движение само по себе. Все же трение, давление при соприкосновении и диссипация — это три разные вещи. Называть «трением» любое взаимодесйтвие со средой и любую необратимость можно метафорически (точнее, это не метафора, а метонимия).
Ilya Dvorkin
Михаил Носоновский При современном рассмотрении вопроса перечисленное тобой разные вещи. Но если рассмотреть отношения между Аристотелем и Галилеем, эти различия не принципиальны. Еще раз, я говорю не о прикладной физике, а о теоретической. Галилей не просто вычленяет тело из среды! Он вводит понятие пустоты и рассматривает, что соприкосновение тела со средой не имеет принципиального фундаментального характера. Понятие трения низведенное до чего-то технического и является следствием теории Галилея.
1. Дам своё пояснение к этой беседе. Во-первых, здесь речь о том, что метод галилеевой физики, ставший методом физики (и других естественных наук) вообще, состоит в том, что среди явлений реального мира вычленяют те, которые можно рассмотреть через эксперимент, и далее исследуют не реальный мир, а его идеализированные физические модели. В результате, с одной стороны, доступ к реальности мы имеем через эксперимент. С другой стороны, субъект и его сознание как бы «выведено за скобки», оно не являестя частью реальности, а внеположено ей. С третьей стороны, модели оказываются математичны.
Платой за эту идеализацию и за изучение только того, что может быть «принесено в лабораторию», является игнорирование всего, что мешает идеализации. В частности, абстрагирование от трения. В галилеевой физике тела двигаются в пустом пространстве без всякого сопротивления среды.
В аристотелевой физике причиной движения является стремление тела занять его «естественное» место. Это стремление можно понимать как «отталкивание» двух тел, занимающих одно место. Сопротивление среды тоже можно считать таким отталкиванием. Поэтому отказ от «трения» (точнее, от рассмотрения сопротивления среды) оказывается одним из центральных различий галилеевой и аристотелевой физики.
Отказ от гипотезы обязательного близкодействия (декартовского механицизма) это ньютоновское hypotheses non fingo и галилеевское беспричинное движение по инерции, что потребовало как раз рассмотрение тела вне соприкосновения со средой.
Ну и далее открывается широкий путь для спекуляций, например, о том, что математизация хорошо работает там, где есть близкодействие (а для дальнодействия, такого как «принцип Маха» или «spukhafte Fernwirkung» парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена, как раз математической формулировки нет), поскольку выведение субъекта за скобки есть следствие математизации (или наоборот), о чем писал уже Гуссерль («Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология»):
«Математическая интерпретация Галилеем природы имела превратные последствия, которые выходили за пределы природы, напрашивались сами собой и господствуют до наших дней над всем последующим развитием мировоззрения. Я имею в виду знаменитое учение Галилея о чистой субъективности специфически чувственных качеств, учение, которое вскоре было последовательно развито Гоббсом в концепцию субъективности всех конкретных феноменов чувственно созерцаемой природы и мира вообще. Феномены существуют лишь в субъектах; они даны в них как причинные следствия процессов, существующих в природе, а процессы со своей стороны даны только в математических свойствах. Если созерцаемый мир дан чисто субъективно, то все истины до и вненаучной жизни, относящиеся к фактуальному бытию, обесцениваются…
Природа в своем «истинном бытии-самом-по-себе» является математической. От этого бытия-самого-по-себе чистая математика пространства-времени переходит к слою законов, обладающих аподиктической очевидностью и безусловной всеобщей значимостью, и от непосредственного познания законов аксиоматизации начал априорных конструкций — к познанию бесконечного многообразия остальных законов.»
Получается, что математический взгляд на мир — это взгляд извне на структуру вне времени, не допускающий настоящего. Физик работает не с явлениями, а с записями о них. Согласно Розенцвейгу (по крайней мере, в толковании Дворкина), доступ к настоящему (то есть к представлению о мире, формирующемуся в данный момент) дает речь (язык, грамматика).
Четкой формулировки этого пункта мы пока от Дворкина не услышали, но можно предположить, что речь о двух вещах. С одной стороны, язык имеет не только план выражения / синтагматику, но и плохо формализуемый план содержания / семантику. То есть помимо формальной структуры имеет некий доступ к реальному миру. С другой стороны, речь дает некую возможность говорить о самой себе, т.е. не замкнута и не завершена, в отличие от математической модели (впрочем, строгую формулировку я здесь пока не могу дать).
Ну и вот получается, что галиеево абстрагирование от «трения» связано с рядом весьма фундаментальных концепций.
2. Во-вторых, трение можно понимать как метафору необратимой диссипации вообще, т.е. метафору (в техническом смысле — метонимию, но это здесь не важно) второго начала термодинамики. Поэтому живая система — та, что самоoрганизуется и противостоит необратимому процессу — это метафорически система «преодолевающая трение». В связи с первынм пунктом это интересно поскольку с абстрагированием от «трения» мы и приxодим к представлению о вселенной состоящей из неживых объектов. Не знаю, насколько продуктивен этот тезис, и идет ли он дальше метафоры (метафоры хороши, когда они оживают и работают).
UPDATE:
Дворкин прислал несколько замечаний, в частности просьбу исправить у него ошибки, потому что «В ФБ это не страшно, т.к. я ФБ приравниваю устной речи. Но в издании это уже неприятно. В тексте имеется несколько описок. Если тебе не сложно, исправь их пожалуйста.» Я где смог, исправил несоответствия пaдежам, в некоторых других случаях я не знаю, что ИД хотел сказать. Это не публикация, это блог, и я сюда переношу из Фейсбука публичную запись просто потому что в блоге легче найти, если через пару лет захочется к ней вернуться (могу, конечно, убрать под замок, но изначальная дискуссия открыта).
Дальше ИД отмечает:
«Ты приводишь цитату Гуссерля из моей последней лекции, но не приводишь ее контекст. Т.е. приводишь вне связи с лекцией. Тут что-то важное теряется. Дело в том, что именно прицип субъективности Галилея о котором говорит Гуссерль дает нам поставить вопрос о возвращении настоящего времени. Галилей рассматривает движение, но исключает настоящее время. По его следам двигается Эйнштейн. Он вводит наблюдателя, но исклюает настоящее время. Квантовая механика же настоящее время вводит. Мне кажется, что для точности стоит вернуть Гуссерлю его контекст. Разумеется у меня нет копирайта на Гуссерля. Он общеизвестен, но я его приводил именно в связи с вопросом о субъективности.»
Я понимаю! Что настоящее связано с субъектностью — практически очевидно! Я для себя посчитал эту цитату важной по другой причине — она дает намек на причину «необъяснимой эффективности математики в естественных науках» (Юджин Вигнер).
И затем:
«Отсуда же следует и другое упущение. Идея Розенцвега о фундаментальности нстоящего времени и о роля речи в его реализации не сводится к семантике. Семантика как раз ограничивается прошедшим длящимся временем. В настоящий момент происходит процесс создания нового смысла! Создание, а не передача информации. Это довольно тонкая разница, но именно она тут важна!»
Вероятно, но мне кажется, что этот тезис все еще требует более отточенной формулировки. Семантика, насколько я понимаю, изучает и значение, и смысл сообщения. Когда я изучал понятия языкознания на пятом курсе СПбГУ, оппозиция «значение-смысл» была в одном ряду с оппозициями «язык-речь» или «диахрония-синхрония.» Конечно, противопоставление значения и смысла — это часть треугольника Фреге, и может быть более точно говорить о семиотике, а не о семантике.
Но ведь когда вы решаете математическую задачу, скажем, уравнение Х^2-3Х+2=0, в момент, когда вы получаете ответ Х=1, Х=2 вы тоже создаете новый смысл! В результате совершенно непонятно, чем математика отличается от языка в плане создания нового смысла. Поэтому я и выдвинул свое предположение про план содержания / семантику.