Тучки небесные…
М. Лермонтов
За часом час крупу толчёт курант,
у времени в ушах чернеет вата:
оправдывает выбор отъезжант,
отстаивает выбор оставант.
А ты молчи, поскольку виновата
в том, что не важно, с ними или без,
ты помнила талантливо и долго
не темный лес – ты разлюбила лес! –
не шум дождя, не крутизну пригорка,
а то, как грела сумрачный подъезд
считалочка твоя, скороговорка.
Гони тоску взашей – который год
в грудном кармане тлеет еле-еле.
Тот виноват, кто раньше всех умрёт,
кто помнит всё, но задом наперёд, –
как на златом крыльце впотьмах сидели
предатель, вор, стукач и патриот.
Неторопливо и по одному –
у времени, поди, губа не дура, –
всех в ступе растолчёт. А почему?
Хотя бы потому, что в слове courant
в английском – ударение на «у».
Сиди теперь, вины набравши в рот,
в своём кругу заняв чужое место:
они – наружу, ты, наоборот,
поглубже прячешь краденое детство –
в рукав, за пазуху, за шиворот.
Кто не отчалил – счастья не просил,
а кто в печали, тот остался в прошлом.
Но ты молчок! Но ты, что станет сил,
вини себя – за дырочку в подошве,
глотавшую подтаявший настил,
за влажный рот чужого сапога,
за разыгравшуюся не на шутку вьюгу,
за леденец родного языка
под языком, за то, что мы друг другу
читали «Тучи». В смысле, облака,
но тоже – к югу.
Марина Гарбер
Тучки небесные…
М. Лермонтов
За часом час крупу толчёт курант,
у времени в ушах чернеет вата:
оправдывает выбор отъезжант,
отстаивает выбор оставант.
А ты молчи, поскольку виновата
в том, что не важно, с ними или без,
ты помнила талантливо и долго
не темный лес – ты разлюбила лес! –
не шум дождя, не крутизну пригорка,
а то, как грела сумрачный подъезд
считалочка твоя, скороговорка.
Гони тоску взашей – который год
в грудном кармане тлеет еле-еле.
Тот виноват, кто раньше всех умрёт,
кто помнит всё, но задом наперёд, –
как на златом крыльце впотьмах сидели
предатель, вор, стукач и патриот.
Неторопливо и по одному –
у времени, поди, губа не дура, –
всех в ступе растолчёт. А почему?
Хотя бы потому, что в слове courant
в английском – ударение на «у».
Сиди теперь, вины набравши в рот,
в своём кругу заняв чужое место:
они – наружу, ты, наоборот,
поглубже прячешь краденое детство –
в рукав, за пазуху, за шиворот.
Кто не отчалил – счастья не просил,
а кто в печали, тот остался в прошлом.
Но ты молчок! Но ты, что станет сил,
вини себя – за дырочку в подошве,
глотавшую подтаявший настил,
за влажный рот чужого сапога,
за разыгравшуюся не на шутку вьюгу,
за леденец родного языка
под языком, за то, что мы друг другу
читали «Тучи». В смысле, облака,
но тоже – к югу.