Стенограмма минилекции Дмитрия Быкова о Владимире Высоцком, прочитанной в программе «Один» от 27 января 2017 г.

Ну что, пошла четвёртая четверть эфира, последняя, для самых уже глубоких полуночников. И если люди не заснули и не отрубились до этого момента, мы поговорим с ними о Высоцком.

Что касается… Очень много пришло неожиданно заявок на этот разговор. Мы уже разговаривали о нём, мы упоминали его многократно и в связи с Галичем, и с Окуджавой, и с Матвеевой. Но место Высоцкого действительно остаётся в каком-то смысле уникальным, потому что он не столько, конечно, фигура поэтическая или актёрская, сколько он герой народного массового сознания, наряду с Гагариным. И вот попытаться понять, почему мальчик с Таганки, московский мальчик стал таким братом всей России и действительно героем снов, и постоянно, кстати, беспримесно, без конкурентов абсолютным чемпионом по коллективному интересу — вот это очень интересно. И мы сейчас об этом поговорим.

Первая причина, самая очевидная… Ну, помните знаменитый ответ Наполеона? Наполеон спрашивает коменданта крепости: «Почему вы не стреляли?» Он говорит: «Тому было четырнадцать причин, из которых первая — отсутствие пороха». Этого достаточно, а остальные тринадцать несущественные.

Так вот, что касается первой причины этой популярности. Во-первых, была такая ниша. Эта ниша в России очень специфическая. Высоцкий — это совершенно ясная реинкарнация Есенина, то есть повторение, приход такого человека. Это ниша представителя народа, который и любит родину, и безусловно, верен ей, и безусловно, хочет ей пригодиться, но она проходит через тот этап своего существования, где он не нужен. И вот удивительно, как это повторяется.

Ну и страна!
Какого ж я рожна
Подумал здесь, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я больше здесь не нужен.

И после этого мы с такой же силой слышим всё время у Высоцкого:

Нет, ребята, всё не так,
Всё не так, ребята!

Трагедия человека, попавшего не в своё время, не в свою эпоху, не в своё окружение:

Не надо подходить к чужим столам
И отзываться, если окликают.

Вот весь этот ужас несвоевременности, несовпадения, какого-то радикального выпадения из эпохи. Да, это такая ниша, и действительно она в России есть, и она неизменна. И вот этот человек, который при всех достоинствах, при всей силе попал не в своё время… Ну, во-первых, в России таковы все герои. Герой нашего времени — это герой не нашего времени, оказавшийся не на месте. И Высоцкий — вот он патриот, он всё умеет, он гениальный автор-исполнитель, не выпустивший ни одной большой пластинки в родной стране, а выпускавший их везде. Это всё вместе, конечно, создаёт трагедию, очень для России актуальную.

Елена Иваницкая когда-то писала в замечательной статье «Первый ученик» в «Собеседнике», как сейчас помню, что, не имея сил, не имея, может быть, достаточного дарования ответить литературно, продолжить литературно традицию цветаевскую, пастернаковскую и так далее, Высоцкий добирает всё время за счёт энергии саморастраты, за счёт биографии. Это важная вещь, конечно. И безусловно, в России тоже принят такой, я бы сказал…

Вот! Наконец я могу это сформулировать. Вот в чём польза устной речи. Это практический ответ на теоретический вопрос. Началось это с «Преступления и наказания», где, скажем, теоретически ответить на вопрос «Почему нельзя убивать старуху?» Раскольников не может. Да и Достоевский не может. Он показывает нам, как человек раздавлен убийством, но не показывает, почему нельзя убивать. Потому что это противно человеческой природе. Вопрос задаётся в теоретической плоскости, а ответ прилетает из практической.

Вот Высоцкий — это тот случай, когда он, пожалуй, не дал нам никаких философских максим, социальных рецептов, религиозных ответов. Он не проповедник, он даже не мыслитель. Он нам жизненной практикой ответил. Он жёг свечу с двух сторон. И в условиях вялой, гибнущей эпохи это единственный нормальный поведенческий ответ, это единственная модель. У Пушкина об этом сказано:

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Вот Высоцкий — это ситуация, когда движенья нет, и человек перед всеми нами начинает безумно, безудержно, страстно жить, двигаться, начинает страстно уничтожать собственную жизнь. И это тоже очень такой дельный и внятный ответ художника на практически бессобытийную и, скажу больше, аморальную эпоху.

Третья вещь, которая сделала Высоцкого всенародно знаменитым: Высоцкий никогда не обращается к нам, говоря о нашем настоящем, он говорит либо о нашем прекрасном прошлом («мы были другими, мы были настоящими»), либо о будущем, в котором мы, может быть, когда-то опять станем настоящими. Наше настоящее (в России это особенно заметно) мертво, но будущее наше ослепительно, прекрасно. А в прошлом мы вообще были о-го-го!

Отсюда важность военной темы у Высоцкого. Это же не официальный патриотизм, это же не славянское упоение вечное воинской доблестью и превосходством надо всеми. Нет, это воспоминание о времени, когда мы были равны себе. И, кстати говоря, герои военных песен Высоцкого — это почти всегда профессионалы:

С кем в разведку идти?
Вот — Борисов, вот — Леонов,
И ещё вот этот тип
Из второго батальона.

Это тип, который очень хорошо себя ведёт. Это профессионал, присматривающийся к другим профессионалам и отбирающий по сугубо профессиональным признакам.

Кстати, обратите внимание, что Высоцкий вообще очень любит профессионалов. У него масса песен, написанных от лица шофёра, студента-историка, физика… да неважно, даже и от шахтёра, хотя там совсем не про это:

Сидели, пили вразнобой мадеру, старку, зверобой,
Как вдруг нас всех зовут в забой — до одного!

Войнович когда-то сказал, что из всех песен Высоцкого эта, пожалуй, самая острая. Я думаю, что для Высоцкого очень важна профессиональная состоятельность героя. Но, к сожалению, у него это или в прошлом, или в будущем: во время войны мы были равны себе, когда-нибудь опять мы будем равны себе, а сейчас мы до этого не дотягиваем. Вот это третье обстоятельство, которое делает Высоцкого таким совпадающим точно с российским сознанием: «сейчас» нет, а есть «вчера» или «завтра».

Четвёртая вещь, которая представляется мне во многом определяющей: Высоцкий — это явление сложное. Мы привыкли, что мы живём в довольно простом мире и слушаем довольно примитивные вещи. Но уважаем мы себя тогда, когда делаем сложное, когда заняты сложным, когда понимаем сложности и так далее. Высоцкий интересен нам потому, что у него всегда присутствует очень важный сдвиг по фазе — песня не исчерпывается своим сюжетом, а она как бы докручивается, доворачивается.

Встречаю я Серёжку Фомина —
А он Герой Советского Союза.

О чём нам эта песня говорит — о мелкой зависти обывателя или о том, что Серёжка Фомин действительно незримый Герой Советского Союза?

Или самое классическое — «Дорожная история». Про что вещь? Про то, что попали они, там «дорога, а в дороге — МАЗ, который по уши увяз», а «кругом пятьсот»? И даже не совсем понятно — зима это или пустыня. Ну, вот их заносит там — даже неважно, снегом или песком. Про что эта вещь? Про то, что один остался на посту, а другой ушёл?

И он ушёл куда-то вбок.
Я отпустил, а сам — прилёг.

Нет, на самом деле это очень точная картина двух моделей поведения в безвыходной (читай — в каком-то смысле советской) ситуации. Что надо делать в ситуации, когда…

…как у Камю — продолжать героически осуществлять долг. Это такая экзистенциалистская вполне…

А кто там после разберёт?
Кто кого переживёт —
Тот и докажет, что был прав, когда припрут.

Понимаете? А очень может быть, что ни до какого будущего героя не доживут. Кстати говоря, ровно в это же время весьма любимый и тонко пониманием Высоцким… писал вещи о таком же экзистенциальном состоянии, когда…

Простите, случился у нас кратковременный сбой связи. Ну, такое бывает. Я-то полагаю так: лучше провести эфир со сбоями связи минутными, чем отказаться от нашего общения вообще.

Но главное, конечно, — это сложность его сюжетов, вот этот «смысл плюс смысл». Ну, скажем, некоторый «доворот винта», который у Горького почти всегда есть в его рассказах, когда он излагает традиционную фабулу, а дальше, после этого фабулы, наступает ещё один поворот. Ну, классический пример — «Челкаш», где три финала. У Чехова такое часто бывало. И вот у Высоцкого. Он рассказывает одну притчу, а потом заканчивает её, продолжает её — и дальше пишет следующую историю. Ну, вот как самая моя любимая, наверное, песня из сказочных — это «Стадо белое слоновье» и знаменитая его «Песня про Белого Слона».

Мне кажется, что именно способность Высоцкого писать многосложную, многоступенчатую конструкцию очень соответствует русского характеру, про который я уже говорил сегодня, что он именно всегда множественный: одно говорю, другое делаю, третье думаю и так далее. Эта множественность — это не только плохая, а это довольно амбивалентная, иногда хорошая черта. Потому что даже конспиративность, даже сложность некоторых песен Высоцкого (например, «Колея») прибавляет и многозначности, и талантливости. Мне кажется, в этом есть какая-то особенная глубина, соответствующая самой эпохе застоя, очень глубокой. Тарковский любил повторять: «Я — рыба глубоководная».

Ну и есть пятый аспект, который делает песни Высоцкого такими совершенными — это, конечно, их ролевое начало. Актёр и поэт в театре — они традиционно друг другу противостоят. Ещё Гейне говорил о том, что «Театр не благоприятен для Поэта, и Поэт не благоприятен для Театра». Это любила повторять Цветаева, у которой был свой роман с театром. Высоцкий — это культура ролевая. И именно поэтому обилие, так сказать, сегодня ролевых игр, вообще ролевиков, человека, живущего от чужого имени, широкое распространение этого типажа — оно как-то очень связано с русской жизнью, как-то очень глубоко в ней укорено. Могу сказать — почему.

Понимаете, есть вот эта классическая история про… Как бы это так сформулировать? Про актёра Эдмунда Кина, который блистает на сцене. И богатая аристократка просит: «Пусть он придёт ко мне сегодня в образе Отелло». Он приходит в образе Отелло и проводит с ней потрясающую ночь. Она говорит: «Хорошо, сегодня — в образе Гамлета». Он приходит в образе Гамлета — болезненного, рефлексирующего — и проводит с ней романтическую ночь. Она говорит: «А пусть он придёт ко мне в образе Эдмунда Кина». И импресарио отвечает: «К сожалению, это невозможно. Эдмунд Кин — импотент». Это довольно распространённая история. Ну смотрите, а что могла Елизавета Васильева написать от своего лица? Ничего. Зато как китайская монахиня или как Черубина де Габриак она писала шедевры.

Д.Быков: Высоцкий не проповедник, даже не мыслитель. Он нам жизненной практикой ответил. Он жёг свечу с двух сторон.

Вот Высоцкий очень редко пишет от собственного лица. Таких песен мало. Они лирические, таинственные, не всегда понятные. А вот песня от лица певца у микрофона (это тоже же роль, такая маска ролевая), певца, занятого беспрерывной саморастратой бешеной. Или ролевая песня любого из его героев, будь то шофёр или солдат. Или песня сказочного героя, Соловья-разбойника («Приходи, я тебе посвищу серенаду…»). Герой Высоцкого в жизни тоже ни разу не был собой. Какая там жизнь?..

Вот сейчас, когда Кохановский выпустил… Наконец, слава богу, она вышла же. Спасибо, мне её прислали. Вот эта книга «Всё не так, ребята…». Читаешь воспоминания — а когда он жил-то собственно? Да он не жил! Он всё время выступал, пел, ездил, играл, мучился конфликтами с начальством. Сама жизнь была, пожалуй, только когда он путешествовал на любимом пароходе, да иногда выпивал с одноклассниками, однокурсниками. И он избегал жизни.

Вот это очень важный такой, наверное, тоже русский вывод: русскому человеку всё время надо что-нибудь делать, а не жить, потому что жизнь — она полна унижений, климата паршивого, социальных обстоятельств. А вот Высоцкий умудрился в плохих социальных обстоятельствах прожить великую жизнь, потому что он всё время, даже сетуя на эти обстоятельства, он всё время что-то делает. Он был занят то сочинительством… Помните, болгары спросили его, болгарские журналисты, какой вопрос он бы хотел задать Богу, на что он хотел бы получить ответ. Он ответил: «Сколько мне осталось минут и секунд творчества?» Вот это для него было важно… был в состоянии, когда он жил. А когда человек просто живёт, то есть он занят бытом — это неинтересно. Поэтому мне кажется…

И вот Высоцкий — это человек, который постоянно пребывает в маске, и поэтому жизнь его постоянно наполнена. Он никогда, ни секунды не бездействует. Он рефлексирует, конечно, но у него же очень точно поставлен диагноз в гениальных стихах про Гамлета:

А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.

Нам некуда себя девать. Я помню, как я мать спросил, как она понимает эти слова. И вот она так и ответила: «Мы все живём, но приставить цель к этой жизни, приставить вопрос мы не умеем». Вот Высоцкий как раз умел. Он из своей жизни сделал беспрерывный акт творчества, игры, саморастраты, познания, даже пиара. Но всё равно это было непрерывное занятие чем-то, а не просто так существование в его чистом экзистенциальном смысле. Может быть, поэтому он никому из своих современников не запомнился как человек. Все помнят, как он писал, но никто не помнит, как сочинял. Все помнят, как он скандалил, но никто не помнит, как он влюблялся. Потому что это всегда была тайна, и как-то он этого стеснялся.

И вот мне кажется, что человек, живущий, как он… Он очень точно угадал главный русский рецепт. И мне чрезвычайно приятно, что он сегодня один из самых слушаемых, читаемых, популярных российских авторов, потому что как ни кинь, а он один из высших взлётов русского таланта, такой же как и Есенин. И понимать его надо, и цитировать его надо по периодам его взлёта, а не по периодам его распада, которые тоже были.