Марина Гарбер. ТЕОРИЯ ИСЧЕЗНОВЕНИЯ

В коридоре остывает пальто,
шарф на вешалке обмяк, облетел
и под вечер растворится в ничто
по теории невидимых тел.

Дети обручи катают, в круги
обрамляя лысеющий склон,
но врывается ветер с реки
и детей обращает в ворон.

Там, где в небо вот такой вышины
дом-скворечник из бетона пророс,
гладкоперые шумят пацаны,
ловят бабочек, блестянок, стрекоз.

Проходя через двор до угла,
пешеходы превращаются в птиц,
я бы в стае затеряться могла
по теории забытых вещиц.

Я бы крошками сорила в порту,
из ладоней бы клевала зерно,
подминая под себя пустоту,
за речное зацепилась бы дно.

Но небрежный чародей-стеклодув,
выдувающий людей-лебедей,
поскупился на оранжевый клюв
по теории излишних затей.

Поднимаются тысячи лун
по-над гнездами слепых этажей,
засыпает изощренный колдун,
целовальщик изогнутых шей.

В этом городе пернатых невест
он по-прежнему один и ничей –
по теории насиженных мест
и на практике холодных ночей.

Точка света на его рукаве
поднимается наискосок,
как Летучий Голландец в листве,
целлофановый порхает кулек.

Один комментарий к “Марина Гарбер. ТЕОРИЯ ИСЧЕЗНОВЕНИЯ

  1. Марина Гарбер. ТЕОРИЯ ИСЧЕЗНОВЕНИЯ

    В коридоре остывает пальто,
    шарф на вешалке обмяк, облетел
    и под вечер растворится в ничто
    по теории невидимых тел.

    Дети обручи катают, в круги
    обрамляя лысеющий склон,
    но врывается ветер с реки
    и детей обращает в ворон.

    Там, где в небо вот такой вышины
    дом-скворечник из бетона пророс,
    гладкоперые шумят пацаны,
    ловят бабочек, блестянок, стрекоз.

    Проходя через двор до угла,
    пешеходы превращаются в птиц,
    я бы в стае затеряться могла
    по теории забытых вещиц.

    Я бы крошками сорила в порту,
    из ладоней бы клевала зерно,
    подминая под себя пустоту,
    за речное зацепилась бы дно.

    Но небрежный чародей-стеклодув,
    выдувающий людей-лебедей,
    поскупился на оранжевый клюв
    по теории излишних затей.

    Поднимаются тысячи лун
    по-над гнездами слепых этажей,
    засыпает изощренный колдун,
    целовальщик изогнутых шей.

    В этом городе пернатых невест
    он по-прежнему один и ничей –
    по теории насиженных мест
    и на практике холодных ночей.

    Точка света на его рукаве
    поднимается наискосок,
    как Летучий Голландец в листве,
    целлофановый порхает кулек.

Добавить комментарий