Проплывёт троллейбус, мерцая спицами,
красной ниткой воздух проденет «скорая»,
обогнув скамейку с тремя сестрицами,
с благодушно бабскими разговорами.
Под хрустальный хор многоцветных рюмочек,
под «алло, алло» с хрипотцой диспетчера,
подсыхает город, как в хлорке вымочен
и на арматурных развешан плечиках.
Проходя тулупными подворотнями
вдоль витрины в полупрозрачном рубище,
понимаешь, что счастливы не сегодня мы,
не в прошедшем, не в обозримом будущем,
не в потерянном — словно из пальца высосан —
Золотом раю с тусклым светом в цоколе,
и лучистый ключик, пробившись искоса,
утопает в первой берёзе во поле.
Что нам выпадет? — ничего хорошего.
Будем жить, слоняясь вокруг да около.
Вон дыра зияет в спине прохожего
под пальто начищенным, коверкотовым.
А в дыре — вокзалы, районы спальные,
толкотня, Жуляны и Шереметьево,
и не к месту — близкая, то есть дальняя,
в ацетатной кофточке Валька с третьего.
Или чудища мордочками недобрыми
больно тычутся, ищут носами лисьими
из норы лазейку, просвет меж рёбрами,
но просвет завален сухими листьями.
Грибники с мыслятами пустозвонными,
в кузовах с любовями недопетыми,
прозвеним в сердцах — на метро жетонами,
прошуршим надорванными билетами.
Ибо праздник, брошенный утопающим, —
не соломинка, солнечный круг спасательный,
и целуя ближнего «с наступающим»,
я почти что счастлива — по касательной.
Марина Гарбер
Проплывёт троллейбус, мерцая спицами,
красной ниткой воздух проденет «скорая»,
обогнув скамейку с тремя сестрицами,
с благодушно бабскими разговорами.
Под хрустальный хор многоцветных рюмочек,
под «алло, алло» с хрипотцой диспетчера,
подсыхает город, как в хлорке вымочен
и на арматурных развешан плечиках.
Проходя тулупными подворотнями
вдоль витрины в полупрозрачном рубище,
понимаешь, что счастливы не сегодня мы,
не в прошедшем, не в обозримом будущем,
не в потерянном — словно из пальца высосан —
Золотом раю с тусклым светом в цоколе,
и лучистый ключик, пробившись искоса,
утопает в первой берёзе во поле.
Что нам выпадет? — ничего хорошего.
Будем жить, слоняясь вокруг да около.
Вон дыра зияет в спине прохожего
под пальто начищенным, коверкотовым.
А в дыре — вокзалы, районы спальные,
толкотня, Жуляны и Шереметьево,
и не к месту — близкая, то есть дальняя,
в ацетатной кофточке Валька с третьего.
Или чудища мордочками недобрыми
больно тычутся, ищут носами лисьими
из норы лазейку, просвет меж рёбрами,
но просвет завален сухими листьями.
Грибники с мыслятами пустозвонными,
в кузовах с любовями недопетыми,
прозвеним в сердцах — на метро жетонами,
прошуршим надорванными билетами.
Ибо праздник, брошенный утопающим, —
не соломинка, солнечный круг спасательный,
и целуя ближнего «с наступающим»,
я почти что счастлива — по касательной.