Ей пятьдесят. Она живет одна
В чужой стране, с которой не сроднилась,
Но сблизилась. Ей здесь даны как милость
Хороший сон, покой и тишина,
Способные порой свести с ума,
Квартира с кухней, ванной и балконом
Да улицы, залитые неоном,
Да теплая бесснежная зима.
Ей нравится Рождественский базар
С колбасками, глинтвейном и блинами.
Она воспринимает жизнь как дар,
Но больше дружит все-таки со снами,
Хоть никому узнать их не дано.
А время в бессловесной укоризне
Наматывает денно нитку жизни,
Вертясь со скрипом, как веретено.
Весьма простой, но цепкий здешний быт
Проник в ее сознанье безвозвратно.
Ей сделались привычны и понятны
Порядок и латинский алфавит.
Сильна и одновременно слаба,
Она живет, не требуя иного,
И путает нечаянно слова
Родного языка и неродного.
Она не спорит с собственной судьбой
И ощущает сумрачно и смутно
Вселенную в себе и над собой,
Но это чувство очень неуютно,
Поскольку человек не божество,
Но лишь приоткрывает в вечность дверцу.
Мир чересчур бескраен для того,
Чтоб целиком любить его от сердца.
Ей эта жизнь то чужда, то близка,
Но главное, увы, проходит мимо.
И эта неизбывная тоска,
Как всякая тоска, необъяснима.
Один комментарий к “Михаил Юдовский. Ей пятьдесят. Она живёт одна в чужой стране, с которой не сроднилась…”
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Михаил Юдовский
Ей пятьдесят. Она живет одна
В чужой стране, с которой не сроднилась,
Но сблизилась. Ей здесь даны как милость
Хороший сон, покой и тишина,
Способные порой свести с ума,
Квартира с кухней, ванной и балконом
Да улицы, залитые неоном,
Да теплая бесснежная зима.
Ей нравится Рождественский базар
С колбасками, глинтвейном и блинами.
Она воспринимает жизнь как дар,
Но больше дружит все-таки со снами,
Хоть никому узнать их не дано.
А время в бессловесной укоризне
Наматывает денно нитку жизни,
Вертясь со скрипом, как веретено.
Весьма простой, но цепкий здешний быт
Проник в ее сознанье безвозвратно.
Ей сделались привычны и понятны
Порядок и латинский алфавит.
Сильна и одновременно слаба,
Она живет, не требуя иного,
И путает нечаянно слова
Родного языка и неродного.
Она не спорит с собственной судьбой
И ощущает сумрачно и смутно
Вселенную в себе и над собой,
Но это чувство очень неуютно,
Поскольку человек не божество,
Но лишь приоткрывает в вечность дверцу.
Мир чересчур бескраен для того,
Чтоб целиком любить его от сердца.
Ей эта жизнь то чужда, то близка,
Но главное, увы, проходит мимо.
И эта неизбывная тоска,
Как всякая тоска, необъяснима.