Автор: 
Россия времен Крымской войны в воспоминаниях американского дипломата.
Из забытых журналов начала XX века. Выпуск четвертый
Из воспоминаний Андрю Уайтса, американского дипломата:
«Царь того времени – Император Николай Павлович был крайне внушительной личностью и его вообще считали во всей Европе самым совершенным в физическом отношении и образцом мужчины.
При дворе, в обширных залах представители со всех концов мира, и на военных смотрах он величественно возвышался над всеми и, между прочими зрелищами, производившими впечатление на меня, я припоминаю наружность царя, когда он незадолго до своей кончины, ехал на санях и отдавал честь.
Он не менее величественен был и в смерти.
Зимой 1855 года он внезапно заболел воспалением легких, которое имело роковой исход, несомненно, вследствие угнетенного состояния, в которое его повергла неудачная война.
Дня через два, я, по своим обязанностям, присутствовал, вместе с нашим посланником, в Зимнем дворце на первом представлении дипломатического корпуса новому Императору.
Александр II.
Зрелище было трогательное. Когда иностранные послы были расставлены полукругом, с их секретарями и атташе позади. Большие двери распахнулись и молодой Император в сопровождении своего министра иностранных дел — графа Нессельроде, вошел в зал. Слезы текли по его щекам, и речь его была преисполнена глубокого чувства.
Он заявил, что СВЯЩЕННЫЙ СОЮЗ, заключенный в 1815 году, был нарушен не по вине России. Что, хотя он жаждет мира, но если на Парижской конференции западные державы будут настаивать на условиях не совместимых с ЧЕСТЬЮ РОССИИ, то он станет во главе своей верной страны, — отступит в Сибирь, — умрет, но не уступит.
Затем случился особенно поразительный инцидент. От Австрии, спасенной всего семь лет назад Россией от уничтожения во время Австро-Венгерской революции, Россия могла ожидать, как простой благодарности, хотя бы сохранения нейтралитета. Но стало очевидно, что благодарность не помешала АВСТРИИ ТАЙНО ПРИСОЕДИНИТЬСЯ К ВРАЖДЕБНЫМ НАЦИЯМ.
Поэтому во время своей речи Император, повернувшись к австрийскому представителю, — графу Эстергази, обратив на него очень суровый взгляд, намекнул на неблагодарность его правительства и настаивал на том, что Россия имела право ожидать другой отплаты. В продолжение всей своей речи Император не спускал глаз с австрийского посланника и говорил со строгостью, с какой учитель обращается к школьнику, пойманному в дурном поступке.
По окончанию этой речи я был свидетелем самого образцового поведения, когда-либо виданного. Австрийский посол, смотревший от начала до конца царю прямо в глаза, не выражая ни малейшего следа какого-либо чувства, поклонился торжественно, почтительно и затем стоял совершенно равнодушный. Точно не были произнесены слова, которым суждено было изменить традиционные отношения между двумя великими соседними державами и породить озлобление, которое существовало в продолжение всей второй половины XIX века, и обещает длиться и в XX веке.
Американская колония в России была в то время невелика и посетители были малочисленны, но некоторые из них оживляли нас.
Из более интересных был полковник САМУЭЛЬ КОЛЬТ из Гартфорда. ИЗОБРЕТАТЕЛЬ РЕВОЛЬВЕРА, носящего его имя, и его компаньон ДИКЕРСОН, выдающийся эксперт в механике и авторитет в законах и патентах.
Они приехали в Россию с надеждой заключить контракт на поставку русским усовершенствованного оружия, — такого, каким союзные войска начинали пользоваться против них в Крыму. Но, О ТЯЖЕЛЫЙ КОНСЕРВАТИЗМ РУССКИХ ЧИНОВНИКОВ СЛОМИЛИСЬ ВСЕ ПОПЫТКИ.
На все доказательства значения усовершенствованного оружия, получался один ответ:
«НАШИ СОЛДАТЫ СЛИШКОМ НЕВЕЖЕСТВЕННЫ, ЧТОБЫ ОБРАЩАТЬСЯ С ЧЕМ-НИБУДЬ ЛУЧШИМ КРЕМНИЕВОГО РУЖЬЯ».
В результате русские солдаты были тысячами принесены в жертву.
НИЗКОЕ КАЧАСТВО ИХ ВООРУЖЕНИЯ БЫЛО ГЛАВНОЙ ПРИЧИНОЙ ТОГО, ЧТО ОНИ БЫЛИ РАЗБИТЫ.
То, что можно было ожидать чего-нибудь лучшего, стало для нас очевидным однажды, когда я повел этих американцев в ЭРМИТАЖ, Императорский музей, примыкающий к дворцу.
Осмотрев коллекцию произведений искусства, мы перешли в зал, в котором хранились РЕЛИКВИИ ПЕТРА ВЕЛИКОГО и, в особенности, различного рода МАШИНЫ, СДЕЛАННЫЕ ДЛЯ НЕГО МЕХАНИКАМИ, ВЫЗВАННЫМИ ИМ СЕБЕ В ПОМОЩЬ из Голландии и других западных стран.
Эти машины не были тогда ЗАКУПОРЕНЫ В ЯЩИКИ КАК ТЕПЕРЬ, а были расставлены в зале и доступ к ним был возможен.
Вдруг ДИКЕРСОН громко крикнул: «Боже мой, Сэм, иди сюда! Взгляни на это!». Когда мы подошли к нему, он указал нам на СТАНОК ДЛЯ ВЫТАЧИВАНИЯ НЕПРАВИЛЬНЫХ ФОРМ И ДРУГОЙ ДЛЯ СНИМКИ РЕЛЬЕФОВ, С ОБРАЗЦАМИ РАБОТЫ, СОХРАНИВШИМИСЯ ЕЩЕ В НИХ.
Посмотри на это, — повторил он, — ведь это ТОКАРНЫЙ СТАНОК БЛАНШАРА, КОТОРЫЙ ОЧЕНЬ НЕДАВНО БЫЛ ВНОВЬ ИЗОБРЕТЕН. Наше правительство употребляет его для вытачивания ружейных прикладов, и он стоит целого богатства. Посмотри на рельефы в другой машине: это тот самый ТОКАРНЫЙ СТАНОК ДЛЯ СНИМКИ КОПИЙ СО СКУЛЬПТУРНЫХ РАБОТ, КОТОРЫЙ ТОЛЬКО ЧТО ВНОВЬ ИЗОБРЕТЕН И НЫНЕ ПРИВЛЕКАЕТ ТАКОЕ ВНИМАНИЕ В ПАРИЖЕ. Эти машины стояли тут в галерее открытые для всех.
И НИ ОДНО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО НИКОГДА, ПОВИДИМОМУ, НЕ ПОТРУДИЛОСЬ ОЦЕНИТЬ ИХ ДОСТОИНСТВО.
Я имел счастье близко сойтись с АТКИНСОНОМ, британским путешественником по СИБИРИ. Он привез с собой много папок с рисунками, а его прелестная жена собрала большой запас анекдотов о народе и своих приключениях, так что мне казалось одно время, что я знаю СИБИРЬ точно жил там.
Я пришел к убеждению, что РОССИЯ, КАК ОНА НИ КАЖЕТСЯ МОГУЩЕСТВЕННОЙ, КОГДА СМОТРИШЬ НА НЕЕ ИЗВНЕ, далеко не сильна, ЕСЛИ СМОТРЕТЬ НА НЕЕ ИЗНУТРИ, не говоря о ТЫСЯЧЕ ОЧЕВИДНЫХ СЛАБОСТЕЙ, ПРОИСХОДЯЩИХ ОТ ОЧЕВИДНЫХ СЛАБОСТЕЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ.
Нигде не было НИ МАЛЕЙШЕГО ПОДЪЕМА ВЕЛИКОЙ НАЦИИ, как, например французов против Европы в 1792 году. Немцев против Франции в 1813 и 1876 годах. Италии против Австрии в 1859 и последующих годах и американцев в междоусобную войну 1861 года.
В России было бесспорно МНОГО БЛАГОРОДНЫХ ЛЮДЕЙ, и они должны были глубоко чувствовать положение вещей.
НО так как в ней не было НИКАКОГО КРУПНОГО СРЕДНЕГО КЛАССА, а низшему классу долго представлялось пребывать в скотском невежестве, то казалось, что НЕ БЫЛО СИЛЫ, ЗА КОТОРУЮ МОГ БЫ УХВАТИТЬСЯ ПАТРИОТИЗМ».
«Новый журнал литературы, искусства и науки», 1905, №1, с.4-11.
«Меня сильно заинтересовала древняя российская столица и, в особенности, Кремль, но из всех обширных коллекций Кремля два предмета особенно остановили мое внимание.
Первым из них была статуя, — единственная во всех этих обширных залах и казалось, что странная поэтическая справедливость заключается в том, что ЭТО СТАТУЯ САМОГО НАПОЛЕОНА I.
Второй предмет свидетельствовал о ЧУВСТВЕ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ К ПОЛЬШЕ.
В одной из больших комнат висел портрет во весь рост старшего брата Николая и его непосредственного предшественника – Александра I. На пол к его ногам была брошена КОНСТИТУЦИЯ ПОЛЬШИ, которую он дал и которую ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ОТНЯЛ, а возле нее лежал ПОЛЬСКИЙ СКИПЕРТ СЛОМАННЫЙ ПОПОЛАМ.
Интересны также ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ, с которых Наполеон впервые увидел Москву и Кремль.
Но сам город, хотя и живописный, разочаровал меня.
Везде грязь, нищета и фетишизм.
МНОГО БЫЛО ДОКАЗАТЕЛЬСТВ АДМИНИСТРАТИВНОЙ ГЛУПОСТИ.
В одной из кремлевских башен в день похорон Императора Николая, за два дня до нашего приезда, случилась КАТАСТРОФА: человек ТРИДЦАТЬ звонили в один из больших колоколов, как вдруг он, разломив свои сгнившие балки, свалился на звонарей, убив нескольких из них на месте. Нам показали грустные следы ЭТОГО ИЗБИЕНИЯ. Ясно, что оно являлось результатом КРАЙНЕЙ НЕБРЕЖНОСТИ.
Здесь мы удостоились получить еще одно ОТКРОВЕНИЕ О РУССКОМ ЧИНОВНИЧЕСТВЕ.
Желая послать очень обыкновенную телеграмму нашему посланнику в Санкт-Петербург, мы отправились на телеграф и подали ее чиновнику.
Приняв очень важный вид, чиновник приступил к длинному допросу, настоятельно требуя, чтобы мы сообщили свои полные имена, откуда мы приехали, куда мы идем, как долго мы останемся и почему посылаем телеграмму.
Когда он по-видимому задал все вопросы, какие пришли ему в голову, то серьезно уведомил нас, что наша телеграмма не может быть послана, пока НЕ ДАСТ НА ТО СВОЕГО СОГЛАСИЯ НАЧАЛЬНИК.
На наш вопрос — где находится начальник, он указал на толстого господина в военной форме, сидевшего у печки и читавшего газету.
Когда мы потребовали, чтобы он известил это ВЫСШЕЕ СУЩЕСТВО, то чиновник ответил, что он не может его беспокоить, что мы сами видим, как он занят.
Тут ИРВИНГ вышел из терпения, схватил телеграмму, разорвал ее на клочки, бросил их в лицо чиновнику с громким восклицанием, и мы с вызывающим видом вышли.
Отъезжая на извозчике, мы оглянулись и увидели, что ПОДНЯЛИ НА НОГИ ВСЕ УЧРЕЖДЕНИЕ.
У подъезда стоял весь ПЕРСОНАЛ ТЕЛЕГРАФА с военным командиром во главе и все смотрели на нас в КАКОМ-ТО ОСТОЛБЕНЕНИИ.
Мы ожидали, что услышим еще о них, но очевидно они, по здравому размышлению, сочли за лучшее не поднимать истории.
При воспоминании об этом первом моем посещении России, мысли мои естественно останавливались на двух монархах: Николай I и Александр II.
Первому из них пришлось бороться со страшным мятежом в Польше, возбужденным отчасти грубостью его служителей, но главным образом религиозной ненавистью. И подавить его с помощью громадного кровопролития.
Таким образом, он сделался АПОСТОЛОМ-ФАНАТИКОМ РЕАКЦИИ ВО ВСЕЙ ЕВРОПЕ и, как таковой, повсюду был беспощадным врагом всякой ЭВОЛЮЦИИ СВОБОДЫ.
Как символы своих идеалов он подарил королю прусскому и неаполитанскому Бурбону копии с двух статуй, украшающих мост на Невском проспекте, статуй, изображающих непокорных коней, сдерживаемых сильными людьми.
Берлинский народ назвал одну из них «ОБУЗДАННЫМ ПРОГРЕССОМ», а другую «ПООЩРЯЕМЫМ РЕГРЕССОМ».
По сей день можно видеть во дворцах европейских правителей, в большом или малом виде, подаренные Императором Николаем Павловичем колонны из сибирского порфира, яшмовые чаши и малахитовые вазы, — как ЗНАКИ ОДОБРЕНИЯ РЕАКЦИИ.
Колоссального роста, с таким лицом, какое можно видеть на греческой монете, но омраченным тенью русской меланхолии, с благородной осанкой и обхождением, не лишенным доброты, Император Николай Павлович ИМЕЛ ВИД БОГА.
А между тем не было человека более приветливого как во дворце, так и на улице.
В те дни РУССКИЙ ЦАРЬ МОГ ЕЗДИТЬ И ХОДИТЬ ОДИН по всем улицам всех городов своей Империи.
Император Николай Павлович часто делал моцион, гуляя по набережной Невы и, с удовольствием, разговаривал со встречающимися знакомыми лицами, в особенности с членами дипломатического корпуса.
Изданные письма американского посланника ДАЛЛЕСА передают много таких бесед с ним».
«Новый журнал литературы, искусства и науки», 1905, №2, с.177-178.
Полная версия:
Александр Рашковский, краевед, 1 июня 2017 года.