Александр Габриэль. Сублимация

Александр Габриэль. Сублимация

«Ни один человек не остров»

Джон Донн

Я проживаю на старом угрюмом складе. Полки, забитые хламом: тома, тетради, ржавые скрепки, скрипучие дыроколы — гильзы, пустые гильзы житейской школы. Тысяча лет с той поры, как о них забыли; время на полки обрушилось слоем пыли, истершейся вязью строчек в амбарной книге, связавших в одну охапку дела и миги… Я — здесь. И в ответе годы за боль в затылке, за джинна, который вечно живет в бутылке, за тусклые блики солнца, за воздух серый, пропахший, как воздух ада, золой и серой. Я — здесь. Я скопленье острых горячих точек, я кем-то забытый жрец, путевой обходчик, и я обхожу их — чего, непонятно, ради…

Я проживаю на старом угрюмом складе.

Я проживаю в ненужном большом музее, сам же собою записанный в ротозеи, сам же собою приставленный к обелискам, чтоб тосковать то на русском, то на английском. Я на мели, позабывший про порт приписки. Рядом со мной — компромиссный стаканчик виски. Всё под рукою: креслице, столик и ложе; если порой сумняшеся, то ничтоже. Зря ли судьбой я причислен для вящей пользы к тучным стадам извечно рожденных ползать?! Мог бы взлететь, но ведь разве ж удел не жалок: лбом колотиться в твердь потолочных балок?! Нет, мне сказали расчеты, что можно проще. В итоге — вполне конечна моя жилплощадь. Мой адрес — не Минск, не Бостон, не Вейк-ан-Зее.

Я проживаю в ненужном большом музее.

Раз уж сданы лишь на «двойки» и «тройки» тесты — всё, что осталось в запасе, зовется «тексты». Так, совокупности слов, запятые, точки. Их нарезаешь, как торт — и выходят строчки. И ведь не то чтобы радостно заниматься этою самою странною из сублимаций, а просто сидит внутри безымянный кто-то, настойчивый и привязчивый, как острота. Он же диктует, как будто диктуют сводку, он же ночами жестоко берет за глотку. Ежели так — то уже не до личных выгод, надо с вещами немногими — и на выход, на выход из складов всех да из всех музеев, где звезды висят, над миром свой свет рассеяв… Вот тут, наконец, внутри замолкает кто-то —

и всё. Это время вдоха. И время взлёта.

 

Один комментарий к “Александр Габриэль. Сублимация

  1. Александр Габриэль. Сублимация

    «Ни один человек не остров»
    Джон Донн

    Я проживаю на старом угрюмом складе. Полки, забитые хламом: тома, тетради, ржавые скрепки, скрипучие дыроколы — гильзы, пустые гильзы житейской школы. Тысяча лет с той поры, как о них забыли; время на полки обрушилось слоем пыли, истершейся вязью строчек в амбарной книге, связавших в одну охапку дела и миги… Я — здесь. И в ответе годы за боль в затылке, за джинна, который вечно живет в бутылке, за тусклые блики солнца, за воздух серый, пропахший, как воздух ада, золой и серой. Я — здесь. Я скопленье острых горячих точек, я кем-то забытый жрец, путевой обходчик, и я обхожу их — чего, непонятно, ради…

    Я проживаю на старом угрюмом складе.

    Я проживаю в ненужном большом музее, сам же собою записанный в ротозеи, сам же собою приставленный к обелискам, чтоб тосковать то на русском, то на английском. Я на мели, позабывший про порт приписки. Рядом со мной — компромиссный стаканчик виски. Всё под рукою: креслице, столик и ложе; если порой сумняшеся, то ничтоже. Зря ли судьбой я причислен для вящей пользы к тучным стадам извечно рожденных ползать?! Мог бы взлететь, но ведь разве ж удел не жалок: лбом колотиться в твердь потолочных балок?! Нет, мне сказали расчеты, что можно проще. В итоге — вполне конечна моя жилплощадь. Мой адрес — не Минск, не Бостон, не Вейк-ан-Зее.

    Я проживаю в ненужном большом музее.

    Раз уж сданы лишь на «двойки» и «тройки» тесты — всё, что осталось в запасе, зовется «тексты». Так, совокупности слов, запятые, точки. Их нарезаешь, как торт — и выходят строчки. И ведь не то чтобы радостно заниматься этою самою странною из сублимаций, а просто сидит внутри безымянный кто-то, настойчивый и привязчивый, как острота. Он же диктует, как будто диктуют сводку, он же ночами жестоко берет за глотку. Ежели так — то уже не до личных выгод, надо с вещами немногими — и на выход, на выход из складов всех да из всех музеев, где звезды висят, над миром свой свет рассеяв… Вот тут, наконец, внутри замолкает кто-то —

    и всё. Это время вдоха. И время взлёта.

Добавить комментарий