Борис Херсонский. Памяти Льва Лосева

Читаю Лосева – о крещеном еврее на леченом коне,
читаю и понимаю – это он обо мне,
о черном жидовском пальто, о граненом стакане в руке,
о святом Николае, о паленой водке в шинке,
о польском пане, о товарище старшине,
о Кронштадтском отце Иоанне, о подковерной возне
в районной администрации, о привидевшемся во сне
ангеле смерти, о крестике на груди,
о том, что евреев крещеных – хоть пруд пруди.
Особенно тут, в России – вот, поскребешь слегка
Лосева и увидишь Лифшица-мозгляка.
В крещеном еврее сидит гремучая смесь –
смирение иудея и православная спесь,
может, спесь иудейская, а может, наоборот,
все равно – хоть трижды крести, но отпусти мой народ.
Вот и Лифшиц за океаном умер и распылен
по двум континентам, и мой прощальный поклон
от жида крещеного на леченом коне.
Разбегаются мысли, как кольца на старом пне.
Грозят кулачками из облачка судьи Земли и князья,
пошел бы вперед – да некуда, повернул бы вспять, да нельзя,
в крещенской воде славистики плавает рыбка пескарь,
поет для выкреста песенку о том, что случилось встарь.