Автор: Я родилась и вышла из широт,
где невпопад коса идёт на камень,
и память, словно бабкин огород,
бессонно зарастает лопухами.
Но помню звук, тот самый первый хруст
(хоть, говорят, в начале было слово),
у чьих-то ног осыпавшийся куст
шуршал газетой шестьдесят восьмого.
Не домысел, я слышала сама
с такого дна глухого, но, поди ж ты, ―
под фонарём кругами шла зима
и в ночь с орбиты обрывалась трижды,
летела манной, падала халвой, ―
я той зимы нахлебник и наследник ―
и Суламифь, беременная мной,
завязывала на спине передник.
Родительный падеж ― кого? чего? ―
уже тогда звучал во мне вполсилы,
когда соседка слово «рождество»
чуть заговорщицки произносила, ―
ей, маковым пропахшей молоком,
в подъезде прибиравшейся в Сочельник,
хотелось, чтобы с каждым сапогом
на лестнице расшаркивался веник.
Во лбу семерка, пассажир во рту ―
гундосил заблудившийся автобус,
и реки вен текли по животу,
похожему на выпяченный глобус,
и оттеняя темно-синий диск
(«О, девочка моя, как много света!»)
наш ясень превращался в тамарикс ―
я ощущала превращенье это!
Фонарная трещала голова
под кроличьей не умещаясь шапкой,
«Еловый лес» летел под жернова,
вращаемые отставной лошадкой ―
в слепой тоске, но слышащей пока:
ша, на муке замешивает вьюгу
ничейная, но щедрая рука,
пускающая музыку по кругу.
На тридцать третьем прыгала игла,
поддетая невидимым мизинцем…
А я в ту пору всей Землёй была,
обтянутой аляповатым ситцем.
Спасибо! Хотелось бы ссылку.
Я родилась и вышла из широт,
где невпопад коса идёт на камень,
и память, словно бабкин огород,
бессонно зарастает лопухами…