Одесса

Одесса

Аллан Надлер

http://www.jewishideasdaily.com/content/module/2011/3/4/main-feature/1/the-odessa-file/r&jtahome,

Резня на Потёмкинской лестнице, кадр из фильма С.Эйзенштейна «Броненосец «Потёмкин».

Несомненно, что наиболее жгучим образом портового черноморского города Одессы является воссоздание Сергеем Эйзенштейном кровавой бойни на знаменитой «Потёмкинской лестнице» в его эпическом немом фильме «Броненосец «Потёмкин» (1925год). Во многих отношениях, эта громадная лестница, идущая вверх от морской кромки до плато, на котором в 19 веке возник русский морской порт, является идеальным символом головокружительной истории Одессы. Она напоминает как о величии первоначального замысла создания порта, так и о глубине тех ужасных катаклизмов 20-го века, из которых ничего не было более жестоким, чем то, что выпало на долю одесских евреев.

Действительно, и разрастание Одессы, и все её перипетии, тесно переплетаются с современной историей евреев, что и пытается документально подтвердить Чарльз Кинг в своём превосходном новом исследовании «Одесса: Дух и смерть в Городе мечты». Действительно, эта публикация книги Кинга именно в тот момент, когда сегодняшний арабский мир переживает свои приступы «освобождения», является сверхъестественным совпадением, предлагая убедительный рассказ с моралью об опасностях, подстерегающих людей, когда они становятся слишком наивными, оказавшись в суматохе революционных потрясений.

Одесса была основана в 1794 году как памятник победам Екатерины Великой в разгроме турок и расширении границ российской империи на Чёрном море. В последующие десятилетия, как рассказывает Кинг в своём метко названном первом разделе «Город мечты», темп роста Одессы был таким же беспрецедентным, как и свободы, которые она распространяла на людей разных национальностей: греков, итальянцев, армян, румын и евреев. Ярко передавая дух приключений, который воодушевлял эти группы населения, Кинг уделяет особое внимание евреям, которые искали в Одессе как уникальные экономические возможности, предоставляемые расцветом порта, так и её обещание свободы, одновременно, и от угнетения Россией, и от удушающей жизни под властью раввинов в черте оседлости.

Скорость еврейского демографического роста в Одессе была совершенно беспрецедентной. Из шести евреев, на которых наткнулись победоносные русские, когда они вошли в этот сонный приморский городок в 1794 году, численность евреев к середине 19-го века выросла и достигла почти трети от всего населения города, составлявшего тогда четверть миллиона. На рубеже 20-го века евреи владели 90 процентами зерновых фирм города, торговавших зерном, основным источником доходов Одессы. Подводя краткие итоги этих «золотых» лет роста, благосостояния и относительной свободы, Кинг пишет:

Евреи появились в качестве основных посредников в одесской коммерции, налаживая связи с крестьянами, фермерами и скотоводами округи, и формируя важную предпосылку для создания крупных экспортных фирм в одесском порту. Благодаря своей энергии и межобщинным связям, Одесса стала чем-то таким, чего не мог себе и вообразить ни один из её прежних основателей — крупнейшим портом в мире, говорящем на идиш.

Пожалуй, самой большой привлекательностью для евреев, наводнявших Одессу в период начального эксперимента мультикультурализма, было именно отсутствие здесь какой-то еврейской истории, а некое преимущество заключалось в отсутствии вкрапленных религиозных учреждений, преобладавших в российской общине. Из Галиции, в основном из города Броды, в больших количествах прибыли «просветители» («маскилим»), создававшие синагоги, школы и общинные учреждения, которые представляли собой современные веяния — даже когда они сделали имя Одессы печально известным среди евреев других стран, исповедующих традиционный иудаизм. Два разнящихся выражения на идиш охватывают ощущение блаженства, испытываемого одной стороной, и горечи, ощущаемой другой: «жить, как бог в Одессе» («leben vi Got in Odess») и «адский огонь горит в семи милях вокруг Одессы» («zibn mayl arum Odess brent dos gehenem»).

Непреодолимая, как для еврейских купцов, так и для еврейских вольнодумцев, Одесса предлагала также и другие, злачные прелести. Там, где существуют моряки, есть и те, кто на идише стали известны как «levonehs Odesseh», буквально — одесские ночные бабочки, так сказать, проститутки. Согласно муниципальной статистике, с 1911 года более 90 процентов из 43 юридически разрешённых городских публичных домов принадлежало евреям, не говоря уже о многих незаконных борделях, которые процветали в румынско-еврейском районе трущоб Молдаванке, (названном по месту происхождения его жителей).

Но эти безвкусные аспекты легендарной грубости Одессы намного превышали эстетические и интеллектуальные достижения одесских евреев. Бродская синагога стала не только единственным приличным местом еврейского богослужения, где были запрещены(!) разговоры во время службы, но и лабораторией инновационной канторской музыки «хазанут» («hazzanut»). Великолепный репертуар, торжественно открытый легендарным Ниссаном Блюменталем и его хором, и увековеченный его преемником Пинхасом Минковским, сыграет важную (если теперь практически не забытую) роль в формировании современного канторского стиля.

Одесса привлекала своей репутацией космополитизма некоторых из ведущих еврейских интеллектуалов того времени. Некоторые оставались там лишь на некоторое время, впитывая атмосферу и дружеские встречи с литературной элитой, навеянные парижскими кафе, другие сделали Одессу своим домом на протяжении многих лет. Среди последних были Александр Цедербаум, основатель и редактор «Hamelitz», первого, и, возможно, наилучшего современного журнала на иврите, и Шай Мордхе Лифшиц, который помог основать «Коль Mevasser», первый современный периодический литературный журнал на идиш. Наибольшим вкладом последнего, возможно, было то, что он убедил восходящую звезду когорты еврейской литературы «перейти на другую сторону» и попробовать свои силы в прозе на идиш. Под псевдонимом Менделе-Moйхер Сфорим («Менделе торговец книгами») бывший Шолом-Яаков Абрамович будет зарабатывать на жизнь под прозвищем «дедушки современной литературы на идиш». Другой давний одессит, Шолом-Алейхем, стал самым популярным автором идишской литературы.

Что касается ивритских писателей, которые проводили время в Одессе, то этот список включает, среди многих других, Моше Лейба Лилиенблюма, сионистского эссеиста и пионера биографии иврита, выдающегося поэта Хаима Нахмана Бялика и Ахад ха-Ама, великого стилиста иврита и отца культурного сионизма. Кроме того, Одесса была центром еврейской русификации, домом для трёх ведущих еврейских журналов на русском языке. Симон Дубнов, декан русско-еврейской историографии, жил в Одессе на протяжении многих лет. Среди еврейских политических светил нужно упомянуть, прежде всего, двух выходцев из Одессы: Льва Пинскера, который написал «Автоэмансипацию» (1882 год), впервые опубликовал манифест политического сионизма и основал первую сионистскую организацию «Хибат Цион» (мошав, основанный в центре Израиля в 1933 году – И.Ф.), и Владимира (Зеева) Жаботинского, экстравагантного, талантливого писателя, политического деятеля и основателя ревизионистского сионизма. Этот список можно продолжить.

Кинг делает особенно тонкую работу, объясняя, как Одесса, воспитавшая Жаботинского, стала формообразующей в дальнейшем развитии не только его литературной карьеры, но и политических идей. Действительно, то, что воспламенило истинный политический гений Жаботинского, было достаточно трагичное, безобразное превращение Одессы на рубеже 20-го века из «Города мечты» в котёл смертельного антисемитизма. Волна погромов по всей России в 1881-1882 годах пощадила евреев Одессы — власти предотвратили хотя бы один летальный исход. Но их защитные объятия, казавшиеся подтверждением уникального обещания Одессы мирной интеграции, оказались иллюзорными. В 1905 году, в конце последующей волны насилия толпы, которая началась в Кишинёве двумя годами ранее, более 300 одесских евреев стали жертвами того, что Кинг называет «самым смертельно опасным и наиболее пресловутым погромом в российской истории», по меньшей мере, до этого момента.

«Как», жалобно спрашивает Кинг, «этот город мог быть удовлетворён своим таким быстрым падением из лёгкого космополитизма в социальный хаос?» Это был вопрос, заданный Жаботинским в его романе «Пятеро», который, в свою очередь, приведёт его к «особому способу мышления о [еврейской] национальности». Для мужающего Жаботинского это национальное самосознание обязательно включало в себя три составляющих: «исключительность [отмечаемая другими], самопознание и гордость своими собственными национальными особенностями». «Стоит утверждать, что эта уникальная смесь», как саркастически замечает Кинг, «была и антитезой, и продуктом всей той Одессы, родного города Жаботинского».

Далее произошло гораздо хуже. В период после Первой мировой войны, массовые перемещения, а затем и массовые убийства, уничтожили евреев Одессы. Перед тем как оставшиеся в живых успели перевести дух, этим ужасам пришли на смену последствия большевистской революции. Эти последствия приняли форму, во-первых, массовых убийств украинцами виновных в предполагаемых преступлениях в период большевиков, а в последующем они приобрели форму систематического стирания Советами еврейской истории и подавления еврейской религии.

Что же возвращает нас к Эйзенштейну и его фильму, снятому по заказу советского режима в ознаменование 20-летия неудавшейся социалистической революции 1905 года? Эта резня, которую показал фильм «Броненосец «Потёмкин», не была на этой знаменитой лестнице, однако, она произошла, так или иначе, там или в другом месте. Вернее, эту сцену воспроизводит саркастическая фраза Кинга как «героический акт искажённого воспоминания. Единственная резня, которая имела место в Одессе в тот год, была не из-за социалистов-революционеров, а из-за одесских евреев. «Когда впоследствии зрители увидели эту лестницу в фильме «Броненосец «Потёмкин», делает Кинг такой вывод: «они видели не историю, а нечто другое, входящее в сферу творческого и удобного мифа».

Для того, чтобы повернуть вспять эти искажения и подчистки еврейской истории Одессы, Чарльз Кинг проделал большую работу, и не только в установлении права людей знать их истинное прошлое, но и невольно оказал нам помощь в трезвой и точной оценке обретения свободы и революционных преобразований в настоящем.

Аллан Надлер является профессором религиоведения и директором программы по изучению иудаики в университете Дрю.

Перевод с английского Игоря Файвушовича, Хадера.

***

Хочется в дороге горячего кофе? Выход есть: термокружка!