ИНСТИТУТЫ  И  ПОНИМАНИЕ, КАК  РАБОТАЕТ ЭКОНОМИКА

 

Исследовать — значит видеть то, что

 видели все, и думать так, как не думал никто.

 

Альберт Сент-Дьердьи [1]

 

Открытия Рональда Коуза

«Интересное чувство испытываешь, когда тебя на девятом десятке награждают за работу, которую ты сделал в двадцать с небольшим», — поделился Р. Коуз в своей Нобелевской лекции в 1991 г.  2 сентября 2013 года Рональд Генри Коуз (Ronald Coase) умер на 104-м году жизни.

Статья «Природа фирмы» вышла в 1937 г. и… осталась не оцененной ученым миром.  С годами стало ясно, что виной тому не  статья, а, скорее, ученый мир…[2]   Надо сказать, однако, что еще в октябре 1932 г.  Коуз изложил основные идеи будущей статьи в лекции, прочитанной им на семинаре в Школе Экономики г. Данди (Англия).  «Мне тогда было двадцать один,  и солнце сияло, не заходя.  Я и вообразить не мог, что лет шестьдесят спустя эти идеи станут главным основанием для присуждения Нобелевской премии».  От публикации этой статьи Коуза теперь принято отсчитывать появление Нового Институционализма.

Прошло еще около тридцати лет, и в 1960 г., вышла статья Коуза «Проблема общественных издержек».  Она немедленно привлекла широкое внимание.

Две названные  статьи и были отмечены Нобелевским комитетом.  Две статьи…  Возможно, не будет преувеличением сказать (и пусть не все с этим согласятся), что даже одной из этих статей достаточно, чтобы поставить имя Рональда Коуза в ряд имен самых глубоких экономистов, когда-либо рожденных Британией.  Каждая из статей посвящена отдельной проблеме, хотя на глубоком уровне они взаимосвязаны.  Года за три до Нобеля, сам Коуз подытожил свои достижения таким образом: «В одном случае я использовал трансакционные издержки, чтобы показать, что если их не учитывать в анализе, фирма не имеет смысла.   В другом – я показал, как мне кажется, что если трансакционные издержки не введены в анализ, тогда, в сфере рассмотренных проблем, не имеют смысла законы».

Слегка упрощая, но не уклоняясь от истины, можно сказать, что каждая из двух статей дала толчок к появлению новой теории.  Из первой вышла Экономика Трансакционных Издержек.  Из второй – Теория Прав Собственности.

Вокруг идей Коуза собралось созвездие блестящих ученых – таких как Оливер Уильямсон, Армен Алчиян, Гарольд Демсец, Стивен Чунг и многие другие.  Каждый из них – самостоятельная величина в науке, каждый пошел своим путем, у каждого есть свои ученики и последователи, но все они вместе составляют то, что можно назвать Школой Нового Институционализма, а может и Школой Коуза.

«Почти во всех случаях, – полушутя писал Коуз в автобиографии – то, что я сделал, определялось факторами, никак не связанными с моим выбором».

Родители Коуза были англичане, и родился он в Англии, в семье работников почтовой службы.  Они не мечтали, чтобы их единственный сын стал профессором.

В 11 лет его привели к френологу.  Тот – «не столько по форме моего черепа, сколько из наблюдения за моим поведением», — записал, что ребенок обладает большим интеллектуальным потенциалом, но склонен недооценивать свои способности. Определил как самое подходящее — научную и коммерческую деятельность, а как хобби — садоводство или птицеводство.  Рекомендовал больше уверенности в себе и концентрации.  А потом началась некая цепь случайностей, которая, в конечном счете, и привела его туда, куда надо…

В 12 лет Коуз поступает в Kilburn Grammar School.  Была возможность пройти там за два года программу первого курса Лондонского университета и тогда решать, какую выбрать специальность.  Он хотел выбрать историю, но такой выбор требовал изучить латынь, для чего, как оказалось, нужно было поступить в школу на год раньше.  Ощутив тягу к естественным наукам, Коуз тогда решает посвятить себя химии.  Но вскоре выясняется, что у него «нет вкуса» к математике.  В Килбурне оставалась еще лишь одна возможность выбора специальности – commerce, то есть что-то вроде экономики.  С «рудиментарными познаниями», как он выражается, Коуз, тем не менее, проходит вступительные экзамены в Лондонскую Школу Экономики.  Там он изучает «сборную солянку» курсов, пока не происходит еще одна случайность.

В 1930 г. завкафедрой «коммерции» Кейптаунского университета (Юж. Африка) Арнольд Плант переходит в ЛШЭ профессором по той же «коммерции».  Джеймс Бьюкенен писал позже, что в 30-е годы Вена и Кейптаун «академически» были близкими соседями Лондона.  Вена – это Мизес и Хайек, Кейптаун – это Плант и Хатт, а Лондон – это ЛШЭ, где преподавали Лайонелл Роббинс и затем Арнольд Плант, а учился и скоро начал проводить свои исследования Рональд Коуз.

Итак, Коуз посещает лекции Планта по управлению бизнесом и, опять таки случайно, за пять месяцев до экзаменов, попадает к нему на семинар.  Там он слышит нечто, что «изменило мое представление – или лучше сказать: дало мне представление — о работе экономической системы».  Плант рассказывает о «невидимой руке» Адама Смита.  «Он нарисовал мне картину того, как конкурентная экономическая система может координироваться системой ценообразования.  И этим он не просто повлиял на мои идеи – встреча с ним изменила мою жизнь».  Без преувеличения, так.

Тем временем, следовало выбирать специальность.  Очень интересен был предмет «индустриальное право», и Коуз собирался получать степень бакалавра по этой специальности.  Будь по сему, выйти ему из вуза юристом, но тут опять случается нечто неожиданное.  Коузу сообщают, что университет выделяет ему грант им. Касселя на научную поездку.   Не было сомнения, что поездку устроил Плант.  «Сам еще не зная этого, я уже был на пути к превращению в экономиста».

Путь «к превращению» пролег через США.  Академический год 1931-32 Коуз тратит на изучение вопроса, почему разные отрасли американской экономики организованы различным образом.  Посещает для этого фабрики и бизнесы.  Коуз делал то, чего другие экономисты не считали нужным делать: изучал реальный мир рынка.  «Из моего исследования вышла не законченная теория, которая отвечала бы на мой изначальный вопрос, а введение в экономический анализ нового понятия – трансакционные издержки».

Всего только!  Едва ли это была случайная находка.  Чтобы найти, нужно  хоть как-то представлять, чего ищешь.  Скорее всего, у Коуза уже были какие-то идеи и предположения, которые нужно было подтвердить или отвергнуть.  Так, в конце концов, появился его доклад в Данди и затем статья «Природа фирмы».

Что нового и интересного молодой человек по имени Рональд Коуз сообщил десятку своих слушателей в 1932 г. и трем-пяти читателям его статьи в 1937 г.?

Он начинает…  только спокойно, господа… он начинает с критики общепринятой (стандартной) экономической теории.  Прямо как Кейнс…  Но как иначе, если ученый имеет сказать нечто новое?  Важно – что именно не устраивает его в теории.  Коуза не устраивает  традиционный подход к такому явлению, как фирма.  Для начала.  А потом и в самой микроэкономической теории обнаружатся вещи прелюбопытные, никем до того не замеченные…

 

Неоклассическая наука до Коуза

 

Адам Смит впервые показал, что богатство народов зависит от того или другого набора правил, в условиях которых осуществляется производство.  Даже при равенстве прилагаемых труда и капитала, достигнутый уровень производства может быть различным в условиях различных социально-культурных режимов.  Смит продемонстрировал, что наиболее благоприятным из всех возможных является режим естественной свободы – такой, который гарантирует индивиду  полное право на свои активы, нестесненную возможность обменивать продукты своего труда и свободно  выбирать себе партнеров по сделкам.

Вся последующая экономическая наука, в общем и целом, занималась анализом закономерностей, управляющих механикой рыночного обмена.  И сделано было много.  Было достигнуто принципиальное понимание процессов обмена и распределения ресурсов в децентрализованной экономике.

Постклассическая теория  (она же – микроэкономика, или теория цен) в  основу поставила рационального индивида, который стремится получить максимум полезности при определенных условиях, ограничивающих простор его выбора.  Выражаясь точнее, индивид стремится получить максимальную отдачу на предельную единицу своих затрат.

Слова «отдача» и «затраты» понимаются здесь в самом широком смысле —  затраты и результаты могут измеряться деньгами, килограммами или киловаттами, часами, днями или годами, физическими или умственными усилиями и т.д.

Индивиды обеспечивают предложение благ на рынке.  Индивиды предъявляют спрос на рыночные блага.  Центральным понятием теории стало равновесие (частичное у Маршалла, общее у Вальраса).

Однако, постепенно стало осознаваться, что наработанной теории чего-то не хватает.  При всех ее достижениях, она не могла ответить на некоторые важные вопросы, возникающие по ходу ее развития.  Т. Эггерстон указывает три главных проблемы, с которыми стандартная теория не могла справиться.  Это:

(1) Каким образом различные наборы правил (распределение и охрана прав собственности) и разные формы экономической организации влияют на поведение, распределение ресурсов и достижение равновесия?

(2) Почему в одних и тех же условиях возникают различные формы экономической организации (например, рынок или фирма)?

(3) Какие экономические закономерности лежат в основе главных социальных и политических правил, управляющих производством и обменом, как и почему эти правила меняются?

Из осознания этих проблем возник Новый Институционализм.  Он не столько отменяет стандартную теорию, сколько преобразует ее.  Основные элементы неоклассики — рациональный выбор, постоянные предпочтения и равновесие – сохраняются.  Пионером Нового Институционализма явился лично Рональд Коуз.

Первым делом, Коуза заинтересовал феномен фирмы.

Рынок и фирма: или – или?

Есть рынок, так?  Он управляется ценовым механизмом, то есть, система цен обусловливает распределение ресурсов.  Во всяком случае, так говорит теория, в которую (микро)экономисты свято верят.  На рынок выходят и там встречаются агенты рынка — продавцы и покупатели.   Здесь не имеет значения, кто или что персонально стоит за тем или иным агентом рынка.  Фирма – такой же агент рынка, такой же продавец (товара Х) и покупатель (товара Y), как любой огородник или портной-одиночка.

Где-то в 50-х гг. известный экономист Фриц Махлуп выразился так:  “Нам известно, конечно, что фирмы существуют и что в действительности там есть советы директоров, старший и младший управленческий персонал, которые решают многочисленные проблемы, связанные с сотнями различных продуктов, но все это не имеет ни малейшего отношения к микротеоретической модели. Воображаемые модели фирмы являются “одноглавыми», т.е. некими принимающими решения единицами, предназначенными исключительно для того, чтобы приспособить объемы производства и цены одного или двух воображаемых продуктов к очень простым воображаемым изменениям в данных».

Хорошая формулировка бытовавшего тогда подхода: фирма как производственная функция.  Что-вроде «черного ящика» Эшби: что-то входит, и что-то выходит, а что происходит внутри – неизвестно.  Судя по всему, Махлуп (как практически все тогдашние экономисты) не знал статьи Коуза, опубликованной лет за двадцать до того.  Ибо как раз такая трактовка фирмы и не устроила Коуза.  Он увидел проблему там, где никто ее не видел.

Если, говорит теория, у продавца Петра некий ресурс Х дороже, чем у Павла, этот Х  будет перемещаться от Петра к Павлу до тех пор, пока цены не выровняются (с поправками на возможные привходящие обстоятельства).  Но если в какой-то фирме работник переходит, скажем, из Отдела Увязки в Отдел Развязки, он это делает не из-за сравнительной разницы в ценах, а в силу полученного распоряжения.  Точно так же внутри фирмы перемещаются и материальные блага (сырье, элементы капитала…).  Улавливаем разницу?  А процесс, между прочим, тот же самый – перемещение ресурсов от одного вида использования к другому.

Коуз обращает наше внимание на то, что наверняка знали и Махлуп, и другие, но не придавали этому значения.  Что внутри фирмы тоже происходит перемещение и распределение ресурсов – трудовых и материальных, — притом управляется оно не механизмом рыночных цен, а приказами и распоряжениями администраторов.  Коуз напоминает нам, что еще Маршалл, наряду с известными тремя факторами производства (труд, капитал, земля), ввел четвертый – организацию.  И что Дж. Б. Кларк и Ф. Найт обратили внимание на координирующую функцию предпринимателя или менеджера.  Но отчего, спрашивает Коуз, становится необходимой эта координирующая функция, если, как утверждает наша теория, координация распределения успешно осуществляется ценовым механизмом рынка?  Такой вот по-детски наивный вопрос…

Еще раз.  За пределами фирмы цены непосредственно приводят в движение производство, что координируется серией трансакций рыночного обмена.  Внутри же фирмы эти рыночные трансакции элиминированы!  Сложная рыночная структура трансакций обмена замещается предпринимателем-координатором, который управляет производством. Очевидно, что то и другое суть альтернативные методы координации производства.  Но если вспомнить, что когда производство регулируется ценовыми механизмами, оно выполняется без какой-либо организации, возникает вопрос: зачем нужны организации?  Другая формулировка того же наивного вопроса…

Коуз увидел проблему там, где никто ее не видел.  Можно сказать еще сильнее:  Коуз увидел проблему применительно к явлению, о котором все знали, но никто не видел там проблемы.

«Одним из главных преимуществ современной большой корпорации, — отмечал Роджерс Коммонс немного позже (очевидно, тоже не зная о статье Коуза), — является элиминация трансакций торгов путем расширения объема управленческих и рационирующих трансакций».  Коуз берет шире: не обязательно большая корпорация – любая фирма.  Именно вытеснение со сцены ценового механизма Коуз предлагает считать отличительной чертой фирмы.  Нелишне будет заметить, что идея у него созрела прежде, чем вышли две главных институциональных книги Коммонса…

Конечно, фирма связана с внешним миром цен и издержек, но важно осознать в точности природу этих связей.  Тут кстати вспоминает Коуз, как Адам Смит описывает функцию предпринимателя: он осуществляет разделение и специализацию труда внутри свой фирмы, тщательно планирует производство, но при этом участвует в гораздо более широкой сети разделения труда, в которой он представляет всего только одну специализированную единицу; он играет свою роль единичной клеточки в огромном организме, большей частью не осознавая своей функции в целостной картине…  Именно!  Предприниматель, указывает Смит, внутри своей фирмы делает то же самое, что делает рынок за пределами его фирмы.

Итак, ценовому механизму приписывается роль координирующего инструмента – и за предпринимателем тоже признается координирующая функция.  Отчего же в одном случае эту работу выполняет механизм цен, а в другом – предприниматель?

Здесь Коуз находит разрыв в экономической теории: для объяснения одного круга проблем используется допущение о том, что распределение ресурсов осуществляет ценовой механизм, а для другого круга проблем прибегают к допущению о том, что распределение ресурсов осуществляет предприниматель-координатор.  Оба допущения существуют параллельно, без взаимоувязки.  И никого это не цепляет…  Целью своей статьи Коуз объявляет желание увязать одно с другим.  Чем определяется в каждом случае выбор из двух альтернатив?

Чтобы не оставалось никаких сомнений, Коуз напоминает: когда государство начинает управлять какой-то отраслью и организует отношения между предприятиями, всем понятно: оно делает то, что прежде делал механизм цен.  Но почему бы не увидеть тогда, что бизнесмен, организуя отношения между подразделениями фирмы, точно так же делает нечто, что мог бы выполнять ценовой механизм?  Единственное различие состоит в том, что в случае государства экономическое регулирование навязано насильно, фирма же возникает  спонтанно, без внеэкономического принуждения.

Почему возникает фирма?

Действительно, почему в системе рыночного обмена появляется фирма?  В литературе этот вопрос получил формулировку: buy or make – «покупать или изготавливать».

Как сказал бы Маяковский: если фирмы возникают, значит это кому-нибудь нужно.  Иначе говоря, организатор иерархической организационной структуры, именуемой фирмой, находит, что ему более предпочтительно (удобно, надежно, выгодно…), функционировать на рынке, используя эту структуру, а не ценовой механизм.   Предпочтительным же это может оказаться потому хотя бы, что использование механизма цен связано с какими-то затратами.  И прежде всего, издержек требует получение информации о ценах…

Стоп…  Одним из постулатов стандартной микроэкономической теории (в моделях рыночного равновесия) является положение, что рыночные цены известны всем участникам рынка (напомним себе, что на дворе начало 30-х годов).  Практика показывает, однако, что в жизни это не так.  Сбор и обработка информации для определения относительных цен и их динамики требует времени и денег.  Можно, конечно, избежать этой работы и обратиться к специалистам, которые обеспечат вам полную информацию.  Правда, тоже за деньги.

Далее, проведение переговоров (торгов, если угодно) и заключение контракта, дополняемое юридической защитой соблюдения обязательств — а часто еще и мониторингом их выполнения, — также обходится далеко не бесплатно.  И ведь все это приходится делать в каждой отдельной трансакции рыночного обмена по каждой из десятков или сотен категорий товаров, подлежащих купле или продаже этим предпринимателем.   Для каких-то случаев существуют типовые контракты и другие наработанные схемы – эти вещи могут уменьшить расходы, но отнюдь не свести их к нулю.

Разумеется, речь идет не о таких простейших трансакциях, как покупка  петрушки у старушки по пути от электрички на кулички.  Имеются в виду сделки такого рода, как поставки ресурсов, будущий сбыт продуктов производства и т.п.

Значительная часть такой серии контрактов – более всего, в связи с промежуточными продуктами, полуфабрикатами и т.п. — становится ненужной, когда ресурсы распределяются внутри фирмы распоряжениями менеджеров.  В этом случае бывает достаточно одного контракта (применительно к единичному виду ресурса, конечно), остальные стадии распределения проходят внутри фирмы директивным путем.  Создание и развитие фирмы означает, что в задаче buy or make первого становится меньше, а второго – больше.

Еще один момент издержек использования ценового механизма связан со сроками.  Вместо множества краткосрочных контрактов, предприниматель может искать возможность заключить – имея в виду поставку одного и того же ресурса или предоставление услуги — один, но долгосрочный.  Это снизило бы его издержки трасакций.  Однако, долгосрочность связана с неопределенностью и риском.  Покупателю непросто определить на долгий срок все детали закупок.  Что и как ему потребуется, в каком количестве и с какими характеристиками, на каких конкретно условиях и пр. – зависит от будущего поведения спроса на его продукты и множества других вещей, которые трудно предвидеть.  Например, спрос на продукты другого предпринимателя, для которого его продукт служит ингредиентом.

Часто бывает, поставщику безразлично, что именно ему закажут (лишь бы заказы были), но заказчик просто не знает заранее, чего в точности требовать на будущее от своего партнера.  Все, что может он предложить на данной стадии переговоров, — это оговорить будущие поставки в достаточно общих формулировках, оставив уточнение деталей на будущее.  Такие общие формулировки устанавливают некую систему ограничений – рамку — для поставщика, и право покупателя на уточнение его действий (то есть, конкретных требований к поставкам в будущем, в пределах общих ограничений) тоже оговорено контрактом.

Допустим, речь идет о поставках древесины для мебельной компании.  Система общих ограничений может содержать такие условия, как «не меньше Х куб. метров в месяц во весь срок действия контракта», «преимущественно лиственные породы» «древесина не ниже такого-то стандарта прочности и не выше такой-то влажности», «длинномеров [3] не более 60%, фанеры не менее 20% общего объема поставок»  и т.п.  Мебельщику такой контракт предоставляет право уточнять позже всякие детали в своих заявках, скажем, помесячно – конкретно, сколько длинномеров, какие породы дерева, какой точно прочности и влажности…

Нарисованная картина означает, что фактически контракт обусловливает распределение ресурсов по указанию заказчика.   Таким образом возникает (в обусловленных контрактом рамках) отношение власти и подчинения.  Возникает  иерархическая труктура.  Вот такое отношение (касательно вопросов распределения ресурсов) Коуз и определяет как «фирму».  По-видимому, наличие или отсутствие соответствующей вывески (будь то «Диван Диванович» или, без затей, «Фирма 12 стульев») роли не играет.  Разовьется из этого более сложно организованная структура или установившееся контрактом отношение власти-подчинения прекратит свое существование, когда срок контракта истечет, значения не имеет.  Де-факто иерархия уже существует, безотносительно к тому, что из этого выйдет потом.  Если, обе компании сольются в одну, произойдет то, что называется вертикальной интеграцией.[4]

Итак, феномен фирмы существует потому, что кому-то оказывается более выгодным распределять некую часть ресурсов производства не через рыночный механизм, а через приказы администрации.  Будь наоборот, не было бы фирмы – экономика состояла бы, говоря условно, из одних портных, сапожников и огородников.  И выгода эта связана с экономией расходов по статье, именуемой издержки трансакций, или, как уже закрепилось в русском языке, трансакционные издержки.

Значимость трансакционных издержек

Понятно, что в мире бизнеса существование  трансакционных издержек, в общем, не было секретом.  Но по теории их, вроде бы не было.  Что же сделал Коуз?  В названной статье от 1937 г. он указал на небходимость ввести трансакционные издержки в экономический анализ, показал, что они играют принципиальную роль в процессах структуризации предпринимательства и появления на свет иерархической организации, известной как фирма.

И не только.  Решая, что производить и что для этого потребуется предварительно покупать, бизнесмену приходится принимать в расчет трансакционные  издержки.  Если совокупные расходы на производство и реализацию продукта (издержки производства плюс издержки трансакций) перевешивают ожидаемую выгоду, данный продукт производиться не будет, и в предполагаемом производстве не будут задействованы данные ресурсы.  Таким образом, трансакционные издержки влияют не только на условия и содержание контрактов, но также и на решения о том, какие блага или услуги будут производиться.

Все сказанное означает, что трансакционные издержки являются существенным фактором распределения ресурсов в экономике.  А какова цена вопроса, вообще говоря?  О чем столько шума?  Согласно расчетам Уоллиса и Норта, в 1970 году на долю трансакционного сектора экономики приходилось 45% ВНП США.  Это сфера, где так или иначе имеют место трансакционные издержки.

До Коуза модели и методы экономической теории не учитывали указанного фактора — то есть, молчаливо предполагалось, что трансакционные издержки в рыночной системе равны нулю.  Чтобы подчеркнуть новшество, Коуз (а вслед за ним и другие) употребляют выражение положительные трансакционные издержки.  Положительные – в математическом смысле (больше нуля).

Примеры

«Я знаю только одну область экономической теории, — сказал Коуз в своей нобелевской лекции, — где трансакционные издержки были использованы для объяснения важнейшей особенности экономической системы, и это относится к эволюции и употреблению денег».  Адам Смит (часть I, глава 4) указал, как затрудняется торговля в системе разделения труда при бартерном обмене.

«Предположим, — пишет Смит, — что один человек имеет некоторого продукта больше, чем нужно ему самому, тогда как другому этого не хватает.  Поэтому первый охотно отдал бы часть этого излишка, а второй охотно приобрел бы его.  Но если у последнего в данный момент нет ничего такого, в чем нуждается первый, то никакого обмена быть не может.  У мясника в лавке меется больше мяса, чем он сам может потребить, а пивовар и булочник охотно купили бы по куску этого мяса.  Однако им нечего предложить ему в обмен, кроме различных продуктов их собственного промысла, а мясник уже запасся тем количеством хлеба и пива, которое ему нужно на ближайшее время.  В таком случае между ними не может состояться обмен…»

Пивовар и булочник вынуждены искать или другого мясника (который не успел еще накупить себе хлеба и пива), или  тех, кто обменял бы их продукты на то, что нужно мяснику. Та же самая ситуация существует со стороны продавцов – те же несовпадения того, что есть, с тем, что хотят известные ему лично покупатели, и так же необходимость выстраивать цепочки обмена.  Ясно, что такой поиск партнеров будет дорогостоющим занятием.

Что дает употребление денег?  Ничто иное, как сокращение трансакционных издержек.  Не только поиски партнеров упрощается.  Использование денег упрощает составление контрактов, а также уменьшает запасы товаров, которые, как заметил тот же Смит, пришлось бы держать для целей бартерного обмена.  В обоих случаях трансакционные издержки сокращаются.  До Коуза преимущество денег перед бартером объяснялось, в основном, только в терминах «удобства употребления».

Прямое свидетельство понимания роли и значимости трансакционных издержек можно найти у Карла Менгера.  Он называет это экономическими жертвами, которых требуют меновые операции.  «Если бы люди и блага, им принадлежащие, не были разделены в пространстве, — пишет он, — если бы, следовательно, обоюдный переход благ из распоряжения одного хозяйственного субъекта во владение другого не имел по общему правилу своим предположением передвижение благ и других экономических жертв, то оба обменявшиеся индивида получили бы всю экономическую выгоду, вытекающую, как мы это изложили, из мены.  Однако в действительности такие случаи редко бывают. […]  … вряд ли можно найти в действительности такой случай, где бы осуществление акта мены произошло бы совершенно без экономических жертв, хотя бы последние ограничивались только потерей времени.  Фрахты, примажи, таможенные сборы, аварии, почтовые расходы, страховка, провизии и комиссионные вознаграждения, куртаж, весовые, упаковочные и складочные сборы, содержание людей, занимающихся торговлей и их помощников, расходы по денежному обращению и т.п., все это не что иное, как различные экономические жертвы, требуемые меновыми операциями; они отнимают часть экономической пользы, которую можно извлечь из существующего менового отношения, и нередко даже делают невозможным реализацию его там, где она была бы еще мыслима, не будь этих “издержек” в народнохозяйственном смысле слова».[5]

Гэлбрейт в одном месте описывает, как начиналась компания «Форд».  «16 июня 1903 г., после нескольких месяцев подготовительной  работы, включавшей переговоры о заключении контрактов на поставку различных деталей…»  Несколько месяцев переговоров…  В дальнейшем, по мере роста спроса и выпуска продукции, многие виды тех деталей (большинство, по всей вероятности) «Форд» постепенно, но неизбежно, стал делать себе сам, устранив соответственные трансакционные издержки рыночных торгов.  Наверняка в процессе сдвигов от buy в пользу make «Форд» просто приобретал какие-то компании – производившие промежуточные продукты или изделия.  Так росла фирма – путем вертикальной интеграции.

Существуют также иные подходы к проблеме возникновения и роста фирмы.  В течение долгого времени, например, в науке преобладал консенсус о том, что вертикальная интеграция имеет целью частичную или полную монополию (в те годы в экономической науке «монополия» была вроде «снежного человека» – все о ней говорят, но никто не видел).

Другой подход — технологический.  Например, если объединить производство чугуна и производство стали, можно подавать горячий чугун в мартеновские печи непосредственно из доменных, экономя на разогреве чугунных болванок.  Такие альтернативные подходы обсуждаются в следующей главе этой книги.  Там же мы столкнемся с вопросом, который Коуз задает в той статье от 1937 г.: можно ли организовать всю экономику страны как одну большую фирму?  И намечает пути ответа на этот вопрос.

Но мы-то с вами, читатель, видели живьем экономику, организованную как одна большая фирма.  Были ли там вообще издержки трансакций?  Вернемся к этому чуть позже.

Классификация издержек трансакций

Новое понятие в науке неизбежно требует времени для осознания,  понимания и точного определения его содержания и его границ.  Неудивительно поэтому появление множества попыток определить, что такое трансакционные издержки.  Вот как их называли: «издержки по обмену правами собственности», «издержки по осуществлению и защите контрактов», «издержки получения выгод от специализации и разделения труда», «издержки измерения», «информационные издержки», «издержки контроля поведения исполнителя (агента)».  Каждое из таких названий отражает какую-то характерную сторону понятия.  Возможно, наиболее исчерпывающим можно назвать определение Стивена Чунга (см. о нем в гл. 48): «В самом широком смысле слова «трансакционные издержки» состоят из тех издержек, существование которых невозможно себе представить в экономике Робинзона Крузо».  Оно и понятно: Робинзон на острове не осуществляет никаких трансакций.

Нет трансакций – нет издержек.  И наоборот: нет трансакций без издержек.

Принято выделять такие типы трансакционных издержек: (1) издержки поиска информации, (2) издержки ведения переговоров, (3) издержки измерения, (4) издержки спецификации и защиты прав собственности, (5) издержки оппортунистического поведения.

Чтобы совершить трансакцию, нужно прежде найти того, с кем ее проводить.  Определить потенциальных партнеров (исходя из того, что вам нужно купить или продать).  Выявить самого подходящего с точки зрения надежности и цены.  Последнее предполагает определенный поиск, то есть, сбор информации о поведении лиц или фирм и о ценах.  Один из случаев поиска подходящей цены описан у Стиглера (см. гл. 44).  Информация, вспомним, есть экономическое благо.  Такой поиск может быть сопряжен с существенными затратами времени и денег, и если вы захотите на этом сэкономить, вы неизбежно понесете потери потом.  Тогда ваш будущий ущерб в связи с несовершенством предварительной информации также будет трансакционными издержками, и окажется, что вы ничего не сэкономили, а, скорее, потеряли.

Измерения часто требуются для установления качества благ, подлежащих купле-продаже.  Но разнообразие ситуаций, когда нужно суметь что-нибудь измерить, гораздо шире области сферы обмена как таковой.  Например, если руководитель организации хочет ввести какие-то элементы научной организации труда, ему нужно оценить потери рабочего времени работников при нынешней организации, притом выявить размеры потерь времени как по объективным причинам, так и от разгильдяйства.  Скорее всего, он наймет для этого специалистов, которым нужно будет заплатить.  Другой начальник решит делать это силами собственных работников, и это тоже связано с затратами.  Или же для каких-то целей может потребоваться измерение сравнительной отдачи работников.  И многое другое.  Подчас измерение требует каких-то приборов и/или разработки инструкций – все это требует времени.  Ошибки в измерениях могут приводить к потерям, и это тоже – трансакционные издержки.

Сюда относятся затраты на соответствующую измерительную технику, на проведение собственно измерения, на осуществление мер, имеющих целью обезопасить стороны от ошибок измерения и, наконец, потери от этих ошибок. Издержки измерения растут с повышением требований к их точности.

Великих (иногда – непомерных) издержек требовали измерения до того, как человечество изобрело и ввело стандарты мер и весов.  В последующие времена экономия издержек измерения стала достигаться путем применения гарантийных ремонтов, фирменных ярлыков.  К данной категории издержек относятся расходы на содержание судебных и арбитражных учреждений, государственных органов, а также все расходы на восстановление нарушенных прав и потери от неоднозначной спецификации прав и плохой их защиты.

О том, каких издержек требует подчас ведение переговоров и оформление контрактов, и какую роль играют здесь трансакционные издержки, разговор особый.  И про оппортунистическое поведение — тоже.  Коротко, это поведение партнеров, которые хотят «ловить рыбку в мутной воде», скажем, извлечь выгоду из неясностей в договоре или уговоре.  Даже сама возможность такого поведения в хозяйственной практике творит  на рынке интересные вещи, но об этом – не здесь.

Пока, для примера того, что такое оппортунистическое поведение, можно обратиться к нравам уголовной среды в России.  По свидетельствам опытных людей, в этой среде нужно чрезвычайно скрупулезно следить за тем, что говорят другие, и что говоришь сам.  Скажем, новичка в камере могут спровоцировать на пари.  Один из старожилов камеры берется на спор отжаться тысячу раз.  Если новичок клюнет на это, его «соперник» начинает отжиматься от стены.  Возмущенному проигравшему объясняют, что в уговоре не было сказано про отжимание именно от пола…

Открытие значимости трансакционных издержек в функционировании экономической системы — их роли как фактора, влияющего на распределение ресурсов и продуктов производства, – поистине сообщило науке новое измерение.

«То, что изучается, это система, пребывающая в умах экономистов, но не на земле. Я называю это “экономической теорией классной доски”.  Фирма и рынок фигурируют как имена, за которыми нет какой-либо субстанции», — писал Коуз.

Трансакционные издержки – явление повсеместное, характерное для всех времен.  Можно показать, как это выглядело в СССР и в средневековой Европе.

Трансакционные издержки в плановой экономике.

Ценового механизма нет, цены назначаются бюрократией и не играют роли в распределении ресурсов.  Деньги – только средство учета, платежа и накопления.  Функцию измерения ценности деньги не выполняют, так как, в силу всестороннего огосударствления (то есть, отсутствия свободного обмена), истинная ценность благ попросту не определяется.  Деньги в этой сфере – всего только единица измерения «плановых цен».

Распределение ресурсов —  «плановое», то есть, директивное – посредством рационирующих трансакций.  Директору государственного предприятия, чтобы  получать все необходимое для бесперебойного производства – иными словами, чтобы получать премии-награды за выполнение плановых заданий и избегать выговоров за невыполнение, — недостаточно только иметь деньги на счету предприятия в госбанке.  Ресурсы необходимо добывать – нужно через плановые, советские и партийные органы пробить нужные фонды (то есть, добиться рационирования в свою пользу), но и это лишь полдела.  Полученные фонды суть всего лишь записи на бумаге, их нужно еще материализовать.  Материальные ресурсы под выделенные фонды приходится «доставать», «добывать» – завязывать отношения с поставщиками, чем-то их заинтересовать (чтобы обязательства выполнялись в нужные сроки), искать любые рычаги и т.п.  К тому же множество необходимых вещей не «фондируется» — выкручивайся сам, как умеешь.

Скажем, некий завод точных приборов (пример условный), регулярно нуждается в деревянных ящиках определенного размера, формы и иных стандартов — без них приборы не могут быть отгружены потребителям.  Беда здесь в том, что эти ящики – совершенно ничтожный элемент хозяйственной жизни.  В планах государства не учитывается, поставка не «фондируется».

Попробуй, закажи такие ящики соседнему деревообделочному комбинату – там свой план, своя номенклатура изделий и плановый расход материалов.  И если даже удастся как-то договориться с тем директором (выделить ему лично, скажем, квартиру из жилого фонда вашего завода) и оформить заказ, то нет гарантии, что древесина будет использована нужных кондиций, размеры выдержаны, а ящики, которые вам привезут, не развалятся при упаковке или транспортировке…   Все такие хлопоты были социалистическим эквивалентом того, что Коммонс назвал  трансакциями торгов.

Естественно, каждое ведомство стремилось завести у себя «непрофильные» заводики, а каждое предприятие – иметь мастерские или службы, которые давали бы нужные услуги или сопутствующие продукты.

Тот же условный завод точных приборов, к примеру, стремился иметь деревообделочную мастерскую, чтобы не зависеть ни от кого  (пиломатериалы тоже нужно добывать, но это гораздо проще).  Всевозможные цеха по производству комплектующих деталей и мелочевки типа болтов, гаек, трубок, скобок…  Транспортную службу, а значит, и автомастерскую…  И многое в том же духе.

Становится яснее, почему никакие постановления ЦК и Совмина, никакие широковещательные компании за ликвидацию непрофильных производств, никакая «борьба с местничеством» не могли сломить всеобщую тенденцию к автаркии.  Ибо не прихоть или амбиции директоров управляли этими процессами (и не стремление к денежной экономии!), а, так сказать, «железный закон» экономии трансакционных издержек.

В какой же форме они выражались? При отсутствии ценового механизма,  трансакционные издержки  выражались не в долларах, и даже не в рублях, а затратами времени, энергии, сил, здоровья, а иногда и жизни командиров производства.  Неспроста, например, в среде ИТР Главмосстроя его называли: «Глав-инфаркт-строй».

Но где все-таки денежные трансакционные издержки?  Их что-то не видать.

Правда, формально существовали некоторые виды денежных издержек трансакций – платежи за арбитраж, плата экспертам за получение какой-то специфической информации и др.  На деле такие вещи не были «экономическими жертвами», как назвал это Менгер.  Они едва ли как-то влияли на совершение трансакций и акты хозяйственного выбора вообще.

А настоящие издержки трансакций?  Можно понять, что наши командиры производства охотно платили бы за устранение указанных выше неденежных затрат (сил, времени, здоровья и пр.).  Эти предполагаемые расходы как раз и могли бы служить денежным измерителем трансакционных издержек.  Но такой путь был исключен имевшимися институтами общества, поэтому трансакционные издержки принимали «натуральную», не денежную форму.

Самая общая формулировка такова: трансакционные издержки – это издержки функционирования экономической системы  (Кеннет Эрроу).

А как с этим было в доиндустриальную эпоху?  То, что следует ниже, показывает, как мало понимал Веблен в том, о чем писал.

Институциональная революция

Наш современник Дуглас Аллен описал период 1780 – 1880 в Англии как Институциональную Революцию.[6]

Сегодня трудно представить себе, насколько зависела от природы жизнь человека во всех ее моментах, вплоть до повседневности, и какую неопределенность и непредсказуемость вносила такая зависимость во все моменты жизни.

При оценке событий было трудно или невозможно отделить вклад природы от вклада человека.  И потому было сложно установить объективные критерии должного поведения людей.  Так, флот адмирала Дартмута оборонял Англию в 1688 г., но сильный ветер не дал ему возможности предотвратить высадку Вильгельма Оранского.  Это привело к смещению династии Стюартов и «славной революции», но свидетели событий, даже якобиты, не обвиняли адмирала в измене.  Всем было понятно по умолчанию, что против ветра не попрешь.

Или житейская ситуация: предстоит жизненно важная встреча с патроном, чтобы договориться о совместных действиях, интригах, контактах…  Благоприятный момент нельзя упускать, действовать нужно немедленно.  А патрон не приезжает.  Потом рассказывают, что лошади подвели, и погода помешала.  Момент упущен…

В течение сотен лет сложилась и действовала система, когда король мог править страной только через знать («праздный класс», по Веблену).  В его распоряжении не было средств, которые позволяли бы объективно оценивать деятельность должностных лиц и контролировать их поведение.  Поэтому главными качествами при выборе, скажем, министра, были благородство происхождения (как известно, оно обязывает) и личная преданность королю.

Точно таким же критерием личной преданности руководствовался министр, выбирая чиновников.  И так далее вниз по лестнице (ведущей вверх).

Одной из гарантий добросовестности было понятие дворянской чести.  Проверке и подтверждению личной чести дворянина служил, кроме прочего, институт дуэли.  Настолько серьезным было отношение к поединкам, что намеренно выстрелить в воздух было равносильно отказу от дуэли и утрате чести.  Последнее означало утрату фавора, должностей, доходов…

Лица, служившие королю и его назначенцам часто не получали жалованья.  Легальной формой дохода были, в большинстве случаев, торговля услугами (взимание комиссионного сбора) и получение взяток.

Многими  видами должностей Корона просто торговала – мировых судей, сборщиков налогов…  Чтобы занять офицерский чин  в сухопутной армии, нужно было его купить.  А в Королевском военном флоте Великобритании капитанов кораблей назначали чиновники Адмиралтейства на основе личных связей и протекций (система патронажа). Почему такие методы подбора кадров и почему разница между армией и флотом?

В армии – если кто-то покупает должность, скажем, командира полка, он сам несет издержки на обеспечение солдат.  Потому он заведомо будет заинтересован в победах (то есть, в военных трофеях).  И притом, была какая-никакая фельдъегерская связь для передачи приказов и посылания отчетов.  Во флоте, когда судно месяцами находится в открытом море, вся связь с ним потеряна.  Капитан действует по обстановке.  Его лояльность и его готовность принять бой с врагом (а не убежать от  него), можно было обеспечить только тем, что он был лично обязан конкретному чиновнику Адмиралтейства.  Это было делом его личной чести и преданности своему патрону.

Другие способы контроля поведения командиров пехоты и морских капитанов требовали бы непомерных затрат на получение нужной информации.

Такой, в общем, была институциональная система до эпохи индустриализации.  И другой быть едва ли могла.

Примерно, лишь с середины XVIII века люди постепенно стали овладевать возможностью более-менее точно измерять время, длину, вес, энергию, температуру и многое другое.  У Аллена вы найдете множество примеров.

Точнее будет сказать: не то, чтобы просто не было физической возможности измерять и оценивать, — во многих случаях невозможным это было практически, так как нужная информация (плюс ее передача) обходилась бы неимоверно дорого.  Другими словами, трансакционные издержки были запретительно высокими.

Постепенно возникали и распространялись средства, позволяющие различать вклад природы и вклад человека, и развивались методы объективной оценки деятельности людей – от чиновника до рабочего.  Изобретения уменьшали или устраняли зависимость от природы: промышленное использование кокса – от дров, сталь – от дерева и камня, паровой двигатель – от водопадов и ветров.[7]

Скажем, пар и надежные часы позволили с большей уверенностью планировать движение судов и поездов и потому более объективно оценивать работу морских капитанов и железнодорожных служб.  Это сильно повысило степень надежности доставки грузов, оказав большое влияние на движение товарных потоков – оно стало более предсказуемым и регулярным.  Отсюда – толчок к развитию торговли и производства.  И так далее.

Сочетание обоих факторов – возможности точных измерений и меньшей зависимости от природы — обусловило коренную перестройку социально-экономических институтов.  А это открыло дорогу «в массы» достижениям новаторов Промышленной революции.  Физические средства фабричного производства были доступны уже в конце XVIII века.  Но их массовое применение, указывает Аллен, стало возможным лишь с развитием таких институтов, как криминальное право и полиция современного типа.  В итоге появились элементы современного стиля жизни.

В конце концов, что такое – «институт»?  Можно сказать так: институты – это ответ на существование трансакционных издержек.  По определению Аллена, институты – это людские установления для предотвращения дурного поведения людей.  И, как указывал Хайек, важнейшие институты не были плодом человеческого замысла, они возникали спонтанно, эволюционным путем.

В конечном счете, институты – это правила, упорядующие поведение людей в социальной среде. 

 

 

[1] Выдающийся биохимик, американец венгерского происхождения (1893 – 1986).  Нобелевский лауреат 1937 г. по категории физиология и медицина.  Первым открыл витамин С, но это одно из многих его достижений.  Провел серьезные исследования раковых процессов.  Знаменит также своими афоризмами о науке и философии науки.

[2] Чего уж там, даже сегодня в ученом мире есть такие, кто как бы не замечает…  Буквально «не знать» нельзя – хотя бы из-за «нобеля».  Но можно теоретизировать и учить студентов так, будто со времен Маршалла и Пигу в науке ничего не произошло.

[3] Доски, брусья…

[4] Вертикальной интеграцией называется слияние производителей, входящих в цепочку обработки продукта отрасли, которая тянется от добычи сырья до продажи продукта конечного потребления.  На практике вертикальная интеграция не обязательно объединяет всю цепочку.  Горизонтальная интеграция – это когда сливаются фирмы-конкуренты на рынке одного и того же продукта.

[5] Карл Менгер.  Избранные работы. Издательский дом «Территория будущего».  М, 2005, с. 198-199.

[6] Douglas W. Allen. The Institutional Revolution.  Chicago University Press. 2012.

[7] Это отметил еще Макс Вебер в «Истории хозяйства».