ДЕГРАДАЦИЯ ЭКНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ — 14

ХАЙЕК О КЕЙНСЕ И ЕГО ТЕОРИИ — ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ

Теория Кейнса имеет дело только с общим уровнем цен и суммарным потоком дохода – это означает, что  структура относительных цен принимается неизменной и роли не играет.  Между тем, именно эти изменения направляют потоки расходов, инвестиций и ресурсов. Аналитические инструменты для объяснения изменений относительных цен и последствий этого просто отсутствуют в модели.  Кстати, макроэкономистов, как кажется, это не волнует до сих пор – они не тем заняты.

 

Столетний юбилей

Столетие Кейнса  было написано Хайеком в 1983 г.   Все были под впечатлением от тяжелой депрессии.  Имела место стагфляция – одновременное сочетание высокой инфляции и депрессии (с ее высокой безработицей).   Казалось, этим теория Кейнса похоронена навсегда.

«Будущим историкам непросто будет объяснить тот факт, что, спустя поколение после безвременной кончины Мейнарда Кейнса, взгляды [экономистов] оставались во власти того, что считалось Кейнсианством, — настолько безраздельно и в такой степени, в какой ни один человек когда-либо прежде не доминировал в экономической политике и развитии», — начинает Хайек.  И продолжает: «Так же непросто будет объяснить, почему эти идеи почти внезапно вышли из моды, оставив после себя в некотором ошеломлении сообщество экономистов, которые забыли многое такое, что было вполне понятно до “Кейнсианской революции”.  Не может быть сомнений, что именно под флагом Кейнса и на основе его теоретической работы современный мир испытал длиннейший период общей инфляции и теперь должен был снова заплатить за нее повсеместной и суровой депрессией».

Тем не менее, продолжает Хайек, более чем сомнительно, что сам Кейнс одобрил бы политику, проводившуюся от его имени.  Он цитирует пассаж из брошюры «Экономические последствия мира» (1919), где Кейнс писал, что «нет более коварного и более верного средства опрокинуть существующие основы общества, чем испортить его валюту», и даже привел как бы высказывание Ленина, что порча валюты есть лучший способ разрушить капитализм.[1]

«В тот критический период я мог наблюдать многое в его развитии и подчас обсуждать важные вопросы с Кейнсом, которым я восхищался во многих отношениях и кого до сих пор считаю одним из самых замечательных людей, кого когда-либо встречал.  Определенно, он был одним из самых ярких мыслителей и толкователей в своем поколении.  Но, как ни парадоксально это звучит, он не был ни высоко образованным экономистом, ни даже особо озабочен развитием экономики как науки.  Он даже не думал много об экономике как науке.  Скорее, он рассматривал свою превосходящую способность обеспечивать теоретические оправдания как легитимное средство убеждать публику принимать такую политику, какую его интуиция подсказывала как необходимую в данный момент».

Вопрос о роли Кейнса в истории, говорит Хайек, — это прежде всего вопрос, «как его учение смогло преуспеть в том, что снова были открыты шлюзы для инфляции, — уже после того, как стало общепризнанным, что временный прирост занятости, достигнутый кредитной экспансией, неизбежно должен быть оплачен еще более суровой безработицей в последующие годы.  Эту старую истину сейчас открывают снова».  На начальных стадиях инфляции происходит кредитная экспансия, и создаются новые рабочие места, но сохранить их можно только путем ускорения инфляции. Горький опыт опять показал, что такое не может длиться бесконечно.

Кейнс никогда не признавал необходимость роста инфляции – в том смысле, что пророст денег в обращении мог бы повысить устойчивую занятость, продолжает Хайек.  «Он отчетливо понимал опасность того, что растущий спрос на деньги вырождается в прогрессирующую инфляцию, и к концу своей жизни был очень озабочен, что такое может произойти.  Я могу засвидетельствовать, что в последний раз, когда мы с ним обсуждали эти вопросы, он был серьезно встревожен ажиотажем по поводу кредитной экспансии, которым горели некоторые его союзники».  Здесь Хайек снова рассказывает, как Кейнс обещал окоротить слишком ретивых инфляционистов, но вскоре умер, не успев этого сделать.

«И все же невозможно отрицать, что из его учения могут быть правомерно сделаны инфляционистские выводы.  Это заставляет думать, что его теория должна страдать серьезным дефектом, и поднимает центральный вопрос о причинах его огромного влияния на мнение профессионалов — было это обязано реальному прогрессу в понимании или какому-то определенному заблуждению?  Особые обстоятельства позволили мне с самого начала считать весть его анализ основанным на кардинальной ошибке».

«Боюсь, все это заставляет меня честно заявить: у меня нет сомнений в том, что Мейнард Кейнс не владел знанием экономической теории своего времени и не очень стремился познакомиться с чем-либо вне Маршаллианской традиции, которую он узнал студентом в Кембридже.  Его главной целью всегда было влиять на текущую политику, и экономическая теория была для него только инструментом».  В другом месте Хайек прямо отмечает, что Кейнс плохо знал историю экономической мысли – особенно, XIX века (который он вообще не любил)…

Его теоретические усилия, продолжает Хайек, «направлялись одной центральной идеей, которую он как-то в разговоре назвал “аксиомой, в которой сомневаться могут только недоумки”, а именно: общая занятость всегда положительно связана с совокупным спросом на потребительские блага.   Это внушило ему ощущение того, что есть много правды в теории недопотребления, проповедуемой из поколения в поколение радикалами и сумасбродами, но разделяемой сравнительно немногими академическими экономистами.  Именно это возрождение принципа недопотребления сделало его теории так привлекательными для левых.  Глубокая идея Дж. Ст. Милля, что спрос на товары не есть спрос на труд, — которую еще в 1876 г. Лесли Стефен мог назвать доктриной, “полное постижение которой представляет, пожалуй, наилучший тест для серьезного экономиста”, — оставалась для Кейнса непостижимым абсурдом».[2]

Вспомним: По Кейнсу выходило, что экономический спад вызывается разрывом между сбережениями и инвестициями.  Мол, сберегают одни, а инвестируют другие.  И случается, что в сумме инвестируется меньше, чем сберегается.  Тогда совокупный спрос снижается.   И коли частные инвестиции падают, нужны расходы государства.  В пред. выпусках приводились рассуждения Милля по этим вопросам, предупредившие рассуждения Кейнса почти на сто лет вперед.

Хайек об инвестициях

«В Кембриджской традиции, которая направляла кратковременное изучение Кейнсом экономики, теория капитала Милля – Джевонса, позднее развитая Бём-Баверком и Викселлем, серьезно не рассматривалась.  Примерно к 1930 году эти идеи были, в основном, забыты в англоязычном мире.  Вместе с большинством моих профессиональных коллег, я тоже мог бы с готовностью принять Кейнсов вариант верования, как бы подсказанного здравым смыслом, о прямой зависимости занятости от агрегатного спроса.  Но я был воспитан в традиции Бём-Баверка – Викселля и, более того, как раз перед появлением его «Трактата о деньгах» мне пришлось затратить много времени, анализируя cхожую, но гораздо более грубую американскую попытку развить денежную теорию на основе “недопотребления”.  С этой целью я уже развил немного дальше теорию Викселля – Мизеса о денежной переоценке инвестиций.  Я чувствовал, что это отвергало наивное допущение о прямой зависимости инвестиций от конечного спроса, с чего начал Кейнс».

В дальнейшем они несколько раз обсуждали эти вещи в разговорах.  «Стало совершенно ясно, что наши разногласия целиком покоятся на его нежелании поставить под вопрос указанное допущение.  Однажды мне удалось заставить его признать – с видимым удивлением, — что в определенных обстоятельствах предшествующие инвестиции могут увеличить спрос на капитал.  В другой раз мне удалось на миг вызвать у него интерес к возможности того, что падение цен на продукты может повести к инвестициям для снижения издержек на единицу, но затем он грубо отмел это как вздор!»

Объем инвестиций движется далеко не пропорционально спросу на конечные продукты, указывает Хайек.  На него влияют не только ставка процента, но также относительные цены различных факторов производства (и особенно различных видов труда), полуфабрикатов, сырья, не говоря об изменениях в технологии.  Эти вещи, а не конечный спрос, являются непосредственными детерминантами, определяющими вклад каждого притока в реку, где все их эффекты суммируются  и, соответственно, вызывают колебания занятости в ту или другую сторону.

«Постоянное перемещение ресурсов полностью скрыто от анализа, который выбрал Кейнс, и который стал известен как “макроэкономика”.  Этот поход затемняет характер механизма, определяющего спрос на различные виды деятельности».

*    *    *

«Воодушевленный гений, обладающий мощной силой убеждения, — не обязательно благословение для общества, в котором он возник.  Джон Мейнард Кейнс несомненно был одним из великих людей своего века, но едва ли он был великим ученым, все более и более проникающим в предмет.  Его Полное собрание сочинений “в основном, в области экономики”, которое уже приближается к тридцатому тому, определенно есть наиболее выразительный документ его эпохи.  Но экономист может ощущать некоторые сомнения в том, что подобная степень известности, какой все еще дожидаются Ньютон, Дарвин и великие британские философы, не есть, скорее,  знак идолопоклонства со стороны его почитателей, чем соответствие его вкладу в развитие научного познания».

Так деликатно заключает статью Хайек.

 

[1] Ссылаясь на специальные исследования, редактор сочинений Хайека замечает, что у Ленина такого нигде не найдено.  Откуда Кейнс мог взять эту историю, неясно, но сама фраза вполне созвучна общему стремлению Ленина.  И если ее нет в сочинениях Ленина, искать нужно в воспоминаниях о нем.

[2] Leslie Stephen (1832 – 1904) – английский писатель, философ, автор книг по истории британской экономической мысли XVIII в. и об утилитаризме.  Даю цитату в переводе с оригинала, как его цитирует Хайек.  Интересно, что Кейнс знал это высказывание Стефена и даже процитировал его.  См. Дж. М. Кейнс.  Общая теория занятости, процента и денег. «Прогресс». М, 1978,  с. 433 (сноска 3).  Контекст, в котором находим эту сноску, подтверждает правоту указания Хайека.