Возвращаясь к письмам в «Правду». Версия Г.В. Костырченко

Находясь вследствие быстро прогрессировавшего недуга почти безвыездно на «ближней» даче и лишь изредка наведываясь в Москву в основном для того, чтобы появлениями в Большом театре или встречами с иностранными послами пресечь усиливавшиеся с каждым днем слухи о его нездоровье, Сталин тем не менее был в курсе текущей политики. И прежде всего – благодаря Маленкову, Берии, другим самым доверенным приближенным, которые, конечно же, докладывали ему и о нежелательной ажитации в стране и мире в связи с пропагандистской шумихой вокруг «дела врачей». Осознав под воздействием этой информации, что подобное развитие событий чревато самыми непредсказуемыми последствиями, Сталин, всегда стремившийся сохранить для истории свое «прогрессивное» лицо, решился на отступной маневр. Чтобы разрядить ситуацию, Сталин, как вспоминал потом Л.М. Каганович, поручил секретарю ЦК и главе Агитпропа Михайлову подготовить от имени наиболее выдающихся и известных в стране деятелей еврейского происхождения проект соответствующего письма в редакцию «Правды». В 20-х числах января такой текст был готов, причем уже в виде газетного оттиска. Поскольку за его составление отвечал не наделенный политической гибкостью Михайлов, то по сути получился парафраз сообщения ТАСС от 13 января 1953 года с резкими оценками и формулировками в духе 1937 года. Вместе с тем в данном проекте четко проводилась дифференциация между «еврейскими буржуазными националистами» и «честными еврейскими тружениками». Первые – «жалкая кучка» «отщепенцев и выродков», «продавших свою душу и тело империалистам», – объявлялись врагами, которых ждет суровая, но заслуженная кара. А вторые – это подавляющее большинство еврейского населения, состоящее из «патриотов Советской Родины», строящих «вместе со всеми трудящимися Советского Союза» «свободную, радостную жизнь», преданных делу коммунизма. Они, собственно и призывались «активно бороться против еврейских буржуазных националистов, этих отъявленных врагов еврейских тружеников»8.
Поддержать обращение в «Правду» должны были 59 известных ученых, артистов, литераторов, конструкторов, врачей, военных, управленцев, а также рабочих и колхозников еврейского происхождения. Однако в ходе сбора их подписей, в котором активную помощь сотрудникам ЦК и редакции «Правды» оказывали академик-историк И.И. Минц и начальствующий журналист Я.С. Хавинсон-Маринин, произошел некоторый сбой. Не кто иной, как Каганович решительно выступил против того, чтобы его имя фигурировало в общем списке, заявив Сталину, что он – не еврейский общественный деятель, а член высшего руководства партии и государства и потому должен быть обозначен отдельно.
Коллизию эту разрешили довольно быстро, предоставив Кагановичу копию письма, которую тот и подписал как персональное обращение в «Правду». Возникла заминка с Эренбургом. Решив заручиться личным благословением Сталина, он направил ему записку, в которой как сторонник полной ассимиляции евреев намекнул на изначальную порочность затеи с посланием, исходящим от людей, объединенных по национальному признаку. Сомнения писателя дошли до цели – его записка потом среди других бумаг будет обнаружена на «ближней» даче всесильного адресата, который тем не менее не позволил ему уклониться от исполнения номенклатурного долга. Так под обращением наряду с прочими* появился и автограф Эренбурга9.
Подправленный по замечаниям Эренбурга текст Михайлов и Шепилов направили 29 января Маленкову, а тот, в свою очередь, представил его Сталину. Поскольку 2 февраля на сопроводительной записке появилась отметка об отправке его в архив, напрашивается вывод: текст Сталину не понравился. Можно предположить, что тон письма – чрезмерно резкий, если не сказать, кондовый – не устроил вождя. Он отражал вчерашний день и не способствовал достижению новой цели: устранить скандальный резонанс, вызванный «делом врачей». Обоснованность такой догадки подтверждается тем, что составление следующего варианта было поручено председателю постоянной комиссии ЦК по идеологическим вопросам и главному редактору «Правды» Шепилову, слывшему среди интеллигенции либералом. О выполнении задания тот отчитался 20 февраля, когда вручил Михайлову «исправленный текст проекта письма в редакцию газеты “Правда”».
Хотя в идейно-концептуальном смысле сотворенное под руководством Шепилова не претендовало на новизну, но зато по лексике оно разительно отличалось от того, что было раньше. Это была уже не прежняя вульгарная агитка, а вежливое приглашение «вместе… поразмыслить над некоторыми вопросами, затрагивающими жизненные интересы евреев». Итак, преобразился язык послания: исчезли «шпионские банды», испарились «еврейские буржуазные националисты», больше не использовался даже такой ходовой тогда пропагандистский штамп, как «англо-американские империалисты». Вместо них фигурировали «американские и английские миллиардеры и миллионеры» и «зарвавшиеся еврейские империалисты». Ну а «еврейские труженики» не призывались больше к повышению бдительности. Даже вновь появилось вычеркнутое было словосочетание «еврейский народ», что мог сделать вопреки собственной теории только сам
Сталин. Правда, письмо пуще прежнего костерило Израиль и сионистов, что объяснялось неожиданно и скандально произошедшим тем временем разрывом дипломатических отношений с этим государством. Умиротворяющую направленность письма дополнительно оттеняла призванная внушить оптимизм концовка – пожелание начать издание в Советском Союзе газеты, предназначенной для широких слоев еврейского населения в стране и за рубежом10.
Поскольку из послания был изъят призыв «самого беспощадного наказания преступников», можно заключить, что Сталин во избежание международного скандала вынужден был отказаться от намерения провести публичный процесс по «делу врачей». Тем самым автоматически опровергается возникший впоследствии миф об открытом антисемитском судилище как сигнале к началу еврейской депортации. Если бы Сталин вскоре не умер, вероятнее всего имело бы место действо, аналогичное тайной расправе над руководством Еврейского антифашистского комитета.
Как известно, обращение еврейской общественности так и не появилось в печати. Думается, Сталин успел незадолго до приступа смертельной болезни отвергнуть эту идею, прислушавшись к соображению Эренбурга, что публикация любой, даже выдержанной в самом оптимистическом тоне, коллективной петиции евреев будет свидетельствовать о том, что в стране продолжает существовать пресловутый «еврейский вопрос».
За то, что диктатор вынужден был сменить гнев на показную милость, говорит хотя бы то, что с 20-х чисел февраля с полос «Правды» исчезла критика «еврейских буржуазных националистов» и их «заграничных хозяев», неизменно присутствовавшая там до этого. Впрочем, в полной мере эта чуть обозначившаяся в поведении Сталина тенденция так и не успела особо проявиться. 1 марта, его разбил сильнейший инсульт, после которого он уже не поднялся.