ДЕГРАДАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ — 9

Итак, классическая политэкономия – как ее систематизировал Джон Стюарт Милль – ясно показала, что рынок есть саморегулирующаяся система.  Что в ней могут случаться сбои и даже кризисы, когда нарушается баланс между спросом и предложением, выявляются избыточные инвестиции и т.д.  И что, однако, эта система в короткий срок способна выправлять эти явления, приводя все в относительный порядок.

Почему порядок «относительный»?  Почему не полный?  И существует ли путь предотвращать сбои рынка – например, вмешательством государства?

Для начала укажем, что никто из творцов классической науки, начиная от самого Адама Смита, не считал систему свободного рынка совершенным механизмом.  «Если собрать все недостатки системы свободного рынка, которые признает Адам Смит, хватило бы пороху для нескольких зажигательных социалистических речей», — заметил однажды Джейкоб Вайнер (американский экономист и историк экономической мысли первой половины ХХ века).

Поэтому Смит, говоря о том, что каждому должна быть обеспечена возможность добиваться своих целей, добавляет: если он не выходит за рамки закона и правил справедливости.  Отсюда он формулирует три «важнейших функции государства при системе «естественной свободы»: обеспечивать оборону страны, охрану прав собственности, и справедливое судопроизводство.  «Все остальное сделает естественный ход вещей», — заключает Смит.

По-видимому, во времена классиков многим такая формулировка казалась слишком общей.  Очевидно также, что имели место нападки на сказанный принцип со стороны этатистов – в частности, социалистов.  Вопрос фактически стоял о том, допустимо ли (желательно ли) вмешательство государства в работу свободного рынка.  И если да, то при каких обстоятельствах.

 

Несовершенство рынка и как с ним бороться

 

Так или иначе, проблему классики видели, и не стремились ее затушевать.  Они понимали, что альтернатив было две: либо рынок работает полностью свободно, либо в каких-то случаях необходимо вмешательство государства ради исправления его недостатков.  Они не фетишизировали свободу рыночной деятельности, а, напротив, подходили к вопросу прагматично,   Так, Джон Рамси Маккулох (1789 – 1864), считавшийся лидером рикардианской школы после смерти Мастера, писал: «Дело не в том, что регулирование вмешивается в экономическую свободу, а в том – на пользу его действие или наоборот».  Нассау Сениор (1790 – 1864) говорил так: «Единственное рациональное основание права государства управлять и корректировать – это целесообразность.   Обязанность правительства – делать все для блага управляемых».  Джон Элиот Кернс (1823 – 1875), которого называют последним классиком, высказался еще определеннее: «Максимум laissez faire… не имеет никакого научного обоснования вообще, это чистый вопрос практики».

В любом случае, все, что все имели в виду классики, — это обязанность государства установить и поддерживать систему законов, которые направляли бы частный интерес к большему счастью для всех.  Таким образом, частный своекорыстный интерес оставался основой.  Не столько слепая вера в систему естественной свободы диктовала такую позицию, сколько недоверие к государству. Система далеко не идеальна, но нельзя исключать того, что государство может сделать вещи еще хуже.

Обратимся снова к Миллю.  Случилось ему в 1859 году издать трактат «О Свободе».  Там, в частности, говорится и о режиме естественной свободы (он же laissez faire).  Проблема том, до какой степени должен быть свободным.

Нет общепризнанного принципа, которым можно оценить уместность или неуместность вмешательства государства, пишет Милль.  Люди оценивают это, исходя из своих предпочтений.  Одни, только лишь увидят возможность сделать что-то хорошее или исправить что-то плохое, немедленно требуют вмешательства.  Другие готовы сносить всякое социальное зло, лишь бы не добавить толику государственного контроля в сферу человеческих интересов.  Так как общего принципа не существует, обе стороны часто ошибаются, «и вмешательство государства почти с равной частотой неуместно призывается и неуместно проклинается».  Сам он хотел сформулировать такой принцип, не произвольный, а объективный.

В основе искомого принципа, писал Милль, лежит защищенность.  «Единственная цель, ради которой власть может по праву применяться к любому члену цивилизованного общества против его воли, — это предотвращение зла другим членам общества».  Значит — и это очень важно — вмешательство «ради его собственного блага» или «ради вашей собственной пользы» того или иного лица (или группы лиц) под сказанное правило не подпадает.

В «Принципах политической экономии» Милль потом напишет, что вокруг индивидуума существует круг, черту которого государству нельзя переступать.  Внутри черты находится «все, что связано с жизнью человека и не задевает интересов других, либо же задевает их только через моральное влияние или как пример».  Но если только возникает явный ущерб или явный риск для другого лица или общества, «дело изымается из области свободы и переходит в область морали и права».  Значит, свобода человека должна быть ограничена так, чтобы он не становился «неприятностью для других людей».  И если индивид сам не в состоянии этого достичь, появляется роль для государства.

В последнем случае подразумевается побочный эффект действий индивида, который имеет в виду только свою пользу, но мимоходом наносит непреднамеренный ущерб другому.  Причем, действует он в рамках закона и приличий.

Допустим, я прилег отдохнуть днем, а сосед как раз сейчас нашел время забить в стену пару гвоздей для своих нужд.  Или: на соседнем участке воздвигли дом, который испортил мне вид из окна.  Или: искры от паровозов поджигают близлежащие лесонасаждения…  И тому подобное.  Такие внешние (external) эффекты впоследствии стали называть экстерналиями.  Позже стали говорить про «эффект брызг».  Какая сила может бороться с такими эффектами?  Конечно, только государственная власть.  Забивание гвоздей, громкую музыку и всякий вообще шум можно запретить после 11 вечера, когда ложится спать условное большинство людей.  С видом из окна посложнее, — похоже, придется смириться или переселяться.  А с искрами от паровозов что делать?  В реальности было множество судебных разбирательств…

Часто такие столкновения интересов происходят от плохих институтов, говорит Милль, избежать их невозможно, пока такие институты живы, но некоторые неизбежны при любых институтах.  Ущербы для других или  вероятность таковых – только это может оправдать вмешательство общества.

Неудачи при честной конкуренции — не в счет, вмешательство требуется только в случаях мошенничества, вероломства или принуждения.  Для общих же случаев «брызг» общего правила быть не может, все решает целесообразность.  И конечно, на государственной власти лежит ответственность за оборону, правосудие, охрану собственности и контрактов, защиту тех, кто не может позаботиться о себе, чеканку монеты, установление стандартов мер и весов, освещение, содержание дорог, портов и маяков, строительство дамб и подпорных стен, картографию…  Впоследствии все эти вещи были названы общественными благами.

Милль настаивает, что просто соображений о целесообразности еще недостаточно.  Причина для вмешательства должна иметь серьезное обоснование.  Потому что государство плохо организовано для выполнения многих задач, чего иные люди могут от него желать.  И даже если бы оно было организовано хорошо, остаются такие проблемы информации и стимулов, которые во многих случаях лучше оставить частной инициативе.

Демократия – отнюдь не панацея, говорит он.  «Общая тенденция по всему миру есть возвышение посредственности к власти над людьми…. А правление посредственности ведет только к посредственному правлению».  Поэтому самый сильный аргумент против вмешательства общества в личные дела таков: «все шансы на то, что вмешательство будет не таким, как надо, и не там, где надо».

Итоговые выводы Милля:  «Общество должно ограничить свое вмешательство в частные дела самой узкой областью, и бремя обоснования должно пасть на тех, кто это предлагает».  Короче, «общей практикой должно оставаться  laissez faire, и любое отклонение от него, если только это не требуется каким-то великим добром, есть несомненное зло».

 

 

4 комментария для “ДЕГРАДАЦИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ — 9

  1. Спасибо и вам, Алик. Когда-нибудь поговорим.
    Но обратите внимание на общее название сериала. Огромное множество экономистов просто не читали Милля и даже не знали (и не знают) его имени. С чего мы начали весь этот разговор? С цитат из Макклоски о вопиющей неграмотности типичного современного профессора — экономиста в своей области, не говоря уже о философии, истории и т.д.
    Для завершения сериала не хватает еще оценок Хайеком Кейнса и его экономики.
    Я постараюсь это сделать в № 10.

    1. Да, Ф. фон Хайек, это — водородная бомба против полуграмотных властителей дум. Читаю весь вечер «Дорогу к рабству» про все «этапы большого пути» эстатистов.
      Теперь даже слово «государственник» (для меня) звучит совсем по-другому. Никогда не мог бы представить эту картину — во всей её «красоте» и взаимосвязи; после прочтения Ваших 9-ти глав многое проясняется, причём , — не только в экономике. Будьте здоровы и благополучны.

  2. «Общая тенденция по всему миру есть возвышение посредственности к власти над людьми…. А правление посредственности ведет только к посредственному правлению». Поэтому самый сильный аргумент против вмешательства общества в личные дела таков: «все шансы на то, что вмешательство будет не таким, как надо, и не там, где надо».
    Итоговые выводы Милля: «Общество должно ограничить свое вмешательство в частные дела самой узкой областью, и бремя обоснования должно пасть на тех, кто это предлагает». Короче, «общей практикой должно оставаться laissez faire, и любое отклонение от него, если только это не требуется каким-то великим добром, есть несомненное зло».
    — — — —
    Следовательно, при демократии кухарке не придётся управлять государством, также и ветеринару — оперой.
    Спасибо, дорогой Евгений, за 9 глав «Деградации..», за всё.
    Читаю 3-ю главу «Дорога к рабству». Спасибо огромное.
    ..1944-ый, а какой точный прогноз, и какое пренебрежение прогнозами-анализами-заключениями Фр фон Х.
    А ведь у нас у всех тоже есть возможность сравнивать, переместившись , — из «будущего» (где прожито немало лет — при социализме) в то настоящее, где мы тоже прожили не один год . . . 🙂
    Хотелось бы когда-нибудь порасспрашивать Вас об этом.

Обсуждение закрыто.