О САМОЛЁТЕ, ПОТЕРЯВШЕМ ДВА МОТОРА

Этот эпизод вспомнился недавно в разговоре с друзьями. И потом долго крутился в голове. Уже и гости давно ушли, и посуду я вымыла, а воспоминание никак не отпускало, всплывали бесконечные детали, уснуть было невозможно. Пришлось записать.

Много лет назад в самом начале моей американской жизни летела я из Хьюстона на фестиваль в штат Юта. Мне всё было тогда интересно. Квартира с кондиционером, улыбающиеся люди. А уж аэропорт! Одно из свежих воспоминаний о полётах было связано с эмиграцией. Тщательно старалась изгнать его, но оно упрямо возвращалось в виде ночных кошмаров. А тут – люди улыбаются! Небольшая группа новых эмигрантов, среди которых нас поселили, утверждала, что улыбки эти искусственные. А мне так нравилось! Думала, пусть лучше мне искусственно улыбнутся, чем естественно обхамят.

И вот лечу в Юту на фестиваль. За плечами уже победа на международном конкурсе в Нью-Йорке, выступление в Карнеги Холл, на радио в программе Роберта Шермана, а постоянной работы нет и, как будто, не предвидится. Тут концерт, там концерт, тут ученик, там ученик, но всё какое-то ненастоящее. Почему мне не предлагают работу? Любую? Я ведь не сноб. Конечно, я люблю играть соло, но и очень люблю учить. И детей люблю, и в ансамбле играть люблю, и аккомпанировать люблю. Как же в этой стране работать пианисткой? Не знаю, но лечу на фестиваль.

Пересадка в Денвере. Английский у меня минимальный, но самолёт выбрала правильный, из Денвера в Солт Лэйк Сити. И сразу мне этот самолёт не понравился. Звук у него какой-то не такой. Сосед мой оказался авиационным инженером. Подбодрил меня, похвалил мой несуществующий английский, рассказал о прадеде, приехавшем в Америку откуда-то из Польши, совсем рядом с Россией. И вот мы уже почти земляки.

Взлетаем. Звук мне по-прежнему не нравится, но ничего, летим. И вдруг с противным визгом меня стукнула по голове какая-то планка, свалившаяся непонятно откуда. Самолёт вздрогнул. Сосед успокаивающе взял меня за руку. Улыбающаяся стюардесса объявила: «Everything is fine. We lost two engines. We are going to return to Denver. Do not worry, everything is under control». («Всё хорошо. Отказали два мотора. Мы возвращаемся в Денвер. Не волнуйтесь, всё в порядке.»)

Честно говоря, для себя я перевела “we lost two engines” буквально: “мы потеряли два мотора”. Так и представила, что два мотора каким-то образом отвинтились и упали. Посмотрела вопросительно на соседа. Вроде бы он не беспокоится, достал салфетку и стал рисовать схему: вот самолёт, вот моторы, вот что произошло, всё будет хорошо, не бойтесь. А я и не боялась. Я чувствовала себя, как Тартарен, для которого туристическая компания заботливо приготовила замечательный аттракцион: обвал в Альпах. Исключительно для его развлечения. (Такое же чувство испытала прошлым летом на Аляске во время землетрясения: Здорово! Специально для меня!)

Через несколько минут мы благополучно приземлились в Денвере, откуда только что вылетели. Улыбаясь, стюардесса сказала: «Everything is under control. There is fire on the plane. Please leave your carry-on luggage here and leave the plane at once, one by one, children and women first». («Всё в порядке. В самолёте пожар. Пожалуйста, оставьте ручную кладь здесь и немедленно покиньте самолёт, по одному, сперва дети и женщины».)

Сосед подтолкнул меня. Я спросила: And you? (А Вы?)
I am a man. (Я мужчина), – ответил он.

Поразительно спокойно по одному мы покинули самолёт, дети и женщины сперва, мужчины потом. Я в то время ещё путешествовала на высоких каблуках. Много позднее научилась безбоязненно выходить в свет в кроссовках, а пока что спускалась по приставленной к двери хлипкой лесенке в очень красивых туфлях.

Выйдя из самолёта, мы все сгрудились неподалёку. И тут меня охватил настоящий страх: в самолёте остались мои ноты! Бросилась к стюардессе, она меня успокоила: «They will bring it to you. (Ноты Вам принесут.)»

Только теперь мы увидели дым. Не страшный чёрный, а спокойный, уютный, как из трубы на даче. Все выхватили фотоаппараты и стали фотографировать дымящийся самолёт. Ноты мне тем временем принесли, но меня забеспокоило другое: нельзя фотографировать самолёт!

Дымящийся самолёт это государственная тайна! – пыталась я объяснить пассажирам. – Его фотографировать нельзя! Фотоаппараты конфискуют, а вас всех арестуют! – в большом волнении вещала я на своем тогдашнем английском, прижимая к груди спасённые ноты. Пассажиры улыбались.

Дальше было вполне буднично. Приехал автобус, нас отвезли в здание аэропорта и потихоньку распределили по разным рейсам. На фестиваль я опоздала. Администрация любезно перенесла моё выступление на другой день, – всё-таки, у меня была уважительная причина. И я сыграла. И приняли меня очень тепло.

Но работу не предложил никто.