Русский ответ на еврейский вопрос

ЖУРНАЛЬНЫЙ ЗАЛ
Электронная библиотека современных литературных журналов России

Геннадий Трифонов
Русский ответ на еврейский вопрос
Попытка мемуаров

Геннадий Трифонов — родился в 1945 году в Ленинграде. Окончил русское отделение филологического факультета ЛГУ. Преподает в гимназии английский язык и американскую литературу. В 1975 году за участие в парижском сборнике откликов на высылку из СССР Александра Солженицына был репрессирован и в 1976-1980 гг. отбывал заключение в лагере. Автор двух книг стихов, изданных в Америке, двух романов, вышедших в Швеции, Англии и Финляндии, и ряда статей по проблемам русской литературы.
Печатался в журналах «Время и мы», «Аврора», «Нева», «Вопросы
литературы», «Континент». Живет в Петербурге.

“Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность”
Иосиф Бродский, 1980 год.
Те, кому доводится разговаривать с моей матерью по телефону, когда она вместо меня поднимает трубку, удивляются ее сильному и все еще молодому голосу. Поэтому мне часто приходится выслушивать:
— Вы, верно, преувеличиваете возраст вашей мамы. Человеку под 90, а в мыслях такие ясность и легкость, словно она у вас прожила не в этой стране, а где-нибудь на берегу Женевского озера. Что-то здесь не так…
— А как? — любопытствую я.
— Не знаем как, но знаем, что не так.
А недавно мать в очередной раз посетил наш участковый врач,
Зассыхин, В.П. — фамилия натуральная — и задал ей свои обыкновенные вопросы: “На что вы, бабушка, жалуетесь? Что вас беспокоит?”. И услышал в ответ: “На правительство и погоду. А беспокоит, доктор, рост мозолей и антисемитизма”.Ко всему на свете привыкший доктор посоветовал:
— Мозоли смажьте каким-нибудь питательным кремом. — И добавил: — А насчет антисемитизма — это не ко мне. Меньше телевизор смотреть надо. Всяких глупостей насмотритесь, потом жалуетесь. Вы, больная, очень впечатлительная.
— Это у меня с детства, — с ноткой извинения успокоила мать
несчастного участкового врача. И тот удалился до следующего визита….
http://magazines.russ.ru/continent/2002/111/trif.html
* *
*
Д.Я. Дару
Я знаю, за талант меня
прощают пастбища, поля,
цветы, деревья, птицы
и тот, кому я снился.

Я каждому за жизнь мою
еще не мало причиню
бессмыслицы и боли,
отмеченной любовью.

Я знаю, все простится мне,
когда я ночью, при луне,
воспоминая все грехи,
пишу мои стихи.

Но мне кого всегда прощать?
Кто горлу моему молчать
не хочет повелеть?

Кто видел как растут стихи,
кто знает лезвие строки
и все мои грехи,

пусть пробует мне объяснить,
кого и я могу простить
за то, что я обязан жить

у музы на виду.
* * *
А.А. Тарковскому
Когда из сна, из запахов тепла,
приведших пух подушек в душный трепет,
послышался мне бесподобный лепет
былой любви, мне послана была
свобода сознавать, что я не властен
плен прежнего нарушить, как закон,
который соблюсти, когда влюблен,
тем более полезно, коль опасно
копить любовь, когда она напрасно
тревожит явь и нарушает сон…
И вот, стремясь во сне запечатлеть
запрет все знать и потому — отвергнуть,
во мне возник уверенно и верно
знак лепету в ответе отказать.
Как я молчал! Дождь за окном, и тот
смущен был так, что прекратил движенье
вдоль улицы, приняв за наважденье
мой обморок, забыв что он — итог,
поскольку вдохновенью срок истек.
Я выдохся. Душа воззвала к тленью.
* * *
РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА
Случись со мной такая же печаль!
Пролейся свет такой же мне на плечи
/из первых тетрадей/

Нет повести печальнее на свете…
Нет чище слов и слаще потому,
что век Ромео плакать по Джульетте
и вечно ей безумствовать к нему.

О сколь свободна юность! Сколь проста
ее загадка: быть или бояться,
когда уже измята простыня,
но все еще губам закаты снятся.

Конечно, быть! Конечно, плыть к тому,
которого ладони безупречны
и ласковы и непослушны речи,
но лишь подвластны слуху твоему.

Внимай же им, о девочка, внимай!
Нашептывай их, мальчик, жадно так же!
От нежности к нему изнемогай,
к ней от любви сойди с ума однажды!

И нам /уж сколько лет, уж сколько зим!/
всё сравнивать себя, сближаясь с ними
во времени, забывши о Шекспире,
доверившись трагедиям своим…
* * *
Александру Кушнеру

Когда живешь, стихам доверясь,
забыв, что есть на свете сон,
какую чепуху и ересь
несешь тогда! Как ты влюблен
в младенчество твоей тетради!
Как заострен твой карандаш!
В минуты эти слова ради
ты собственную жизнь отдашь.

И ничего тогда не надо:
ни преданности, ни любви,
а только бы решетку сада
расшифровать, да изнутри
увидеть рост цветка и снега,
запомнить ход живой травы,
и впитывать жестокость века,
не проясняя головы.

НОВОГОДНЕЕ ПОСЛАНИЕ ДРУЗЬЯМ

В последних числах злого года,
когда оболгана природа
дождем без признаков зимы
и осени, и смущены
приезжие сюда погодой петербургской,
которая мутит рассудок русский,
диктует деревам и зданиям стихи,
которые внезапны и легки
в движении своем вдоль улочек и улиц,
и лица горожан уже не столь гнусны,
и подлецу уже к лицу его усы,
и мне уже его улыбка приглянулась…

Что сделаю с собой?… В такие вот часы
я становлюсь печален, но свободен
от зависти к тому, кто Богу стал угоден,
кто участи моей Высокие Весы
выравнивать рискнул для цели непонятной,
кто речь мою нашел для слуха неприятной,
кто будет мной любим до будущей весны…

А будущей весной /я все уже решил!/
над любящим меня, не ведая печали,
я слезы стану лить, взамен не обещая
касаться тесноты изогнутых перил.

Не знать таких лекарств, которые в ночи
мозг воспаляют мыслью суицидной,
как в градуснике ртуть, слепым глазам невидной,
неведомой друзьям и недругам почти.

Весной — как хорошо и жить и торопиться
кого-нибудь простить, кому-нибудь присниться,
кого-нибудь любить напрасно, но светло,
словесное скупая серебро
для будущих стихов; себя любви лишая,
как нембутал, пить кислое вино…

Но завтра, говорят, снег сменит гололед,
возможен Новый год, и значит — новый повод
почувствовать себя нечувствующим голод
и чувственно свести в улыбку рот.

Тот слабый свет, без срока, без жилья,
без видов на прописку в Петербурге,
что помнит наши набожные руки,
сплетенные во имя января!

Снег все поймет, все скажет, все простит,
внесет в мои стихи подобье чуда,
которое не чуждо мне, покуда
мое перо любовь не опалит.

Витийствую. Молю у снега сна.
Сон — это благость, посланная Богом —
обходится мне ежедневно боком,
пока в подушке тонет голова.

Вот и сейчас, проснувшись ввечеру,
ночь промотав на это сочиненье,
я к вам явился лишь затем, что пенье
улыбок ваших надобно уму.
. . . . . . . . . . . . .
Начнется праздник. Грянет Новый год.
Хрусталь опишет эллипс в пальцах наших.
Снег выпадет. И счастлив будет тот,
кто слово человеческое скажет —
и смыслу звука музыку вернет.