Владимир Маяковский — стихи
Антология русской поэзии
Письмо Татьяне Яковлевой
* * * *
В поцелуе рук ли,
губ ли,
в дрожи тела
близких мне
красный
цвет
моих республик
тоже
должен
пламенеть.
Я не люблю
парижскую любовь:
любую самочку
шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
сказав —
тубо —
собакам
озверевшей страсти.
Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови,
дай
про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих
людей
дремучий бор,
вымер
город заселенный,
слышу лишь
свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молний поступь,
гром
ругней
в небесной драме,-
не гроза,
а это
просто
ревность двигает горами.
Глупых слов
не верь сырью,
не пугайся
этой тряски,-
я взнуздаю,
я смирю
чувства
отпрысков дворянских.
Страсти корь
сойдет коростой,
но радость
неиссыхаемая,
буду долго,
буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность,
жены,
слезы…
ну их!-
вспухнут вехи,
впору Вию.
Я не сам,
а я
ревную
за Советскую Россию.
Видел
на плечах заплаты,
их
чахотка
лижет вздохом.
Что же,
мы не виноваты —
ста мильонам
было плохо.
Мы
теперь
к таким нежны —
спортом
выпрямишь не многих,-
вы и нам
в Москве нужны,
не хватает
длинноногих.
Не тебе,
в снега
и в тиф
шедшей
этими ногами,
здесь
на ласки
выдать их
в ужины
с нефтяниками.
Ты не думай,
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все разно
тебя
когда-нибудь возьму —
одну
или вдвоем с Парижем.
—————————————
GoldLit
«Письмо Татьяне Яковлевой»,
анализ стихотворения Владимира Маяковского
Пока есть на свете любовь, жизнь продолжается. Не случайно русский драматург начала ХХ века Евгений Шварц в своей пьесе «Обыкновенное чудо» вложил в уста Хозяина-волшебника такие слова: «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец».
Такие же драматические испытания пережил современник Евгения Шварца Владимир Маяковский. Известная тогда актриса, Татьяна Яковлева, в 1925 году уехала в Париж к своему дяде – художнику А. Яковлеву. Маяковский познакомился с ней в 1928 году. Доподлинно неизвестно, почему взаимная, по свидетельству многих друзей поэта, любовь не могла принести счастья
влюбленным. Весной 1929 года поэт, вновь оказавшись в Париже, строил планы на будущую совместную жизнь. Правда, сама Татьяна соглашалась выйти замуж за известного поэта при условии, что он покинет Советскую Россию…Однако, осенью 1929 года Владимиру Владимировичу впервые было отказано в получении визы для поездки, которая должна была все решить, а позже пришло известие о том, что Татьяна Яковлева собирается замуж. Своим любовным переживаниям Маяковский посвятил два произведения: «Письмо Товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой». Оба стиха написаны в излюбленном Маяковским жанре – монологе, причем каждый посвящен конкретному лицу. Первое «Письмо…» адресовано редактору «Комсомольской правды», в которой работал поэт, оказавшийся в Париже, а второе – не предназначенное изначально для печати – передано в руки любимой женщине…
В «Письме Татьяне Яковлевой» тема любви представлена с драматической стороны. К тому же поэт предпринимает попытку придать вечным чувствам иной смысл. Сразу в начале
стихотворения в один ряд с глубоко интимными чувствами мужчины к женщине встают слова иного, социального плана:
В поцелуе рук ли, губ ли,
в дрожи тела близких мне
красный цвет моих республик
тоже должен пламенеть.
Ассоциативное сближение по цвету губ любимой и знамени не кажется кощунственным: такое сопоставление вызвано желанием перевести разговор о чувстве, связывающем лишь влюбленных, в разговор о счастье миллионов. Такая нераздельность личного и общественного свойственна многим стихам Маяковского.
Два плана – личный и общественный – соединяются у Маяковского очень искусно: было бы несправедливо упрекать поэта в неискренности, ведь он действительно верил в великое будущее своего Отечества и не понимал, как можно променять его на «ужины с нефтяниками»…Свойственная стихам предельная откровенность подкрепляется словами о «собаках озверевшей страсти», о ревности, которая «двигает горами», о «кори страсти» — письмо как будто наполняется силой интимной страсти. Но оно все время переводится в социальный план. Такая двуплановость и определяет композиционную структуру стихотворения: всплеск страсти обуздывается, вводится в берега напоминанием об эпохе, о той действительности, полпредом которой выступает поэт. Поэтому, когда накал чувств заставляет в конце выкрикнуть героя:
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук –
слова о грядущей перемене становятся в итоге завершающими. Герой ставит точку в их споре:
Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму —
одну
или вдвоем с Парижем.
—————————
Не получилось у поэта, «Париж» не был взят.
Русской поэзии и нам, читателям, осталось однако «Письмо» В.В. и в нём — строчка — «в Москве нужны, не хватает длинноногих».
Но это — дело вкуса.
Спасибо, дорогой Александр!
Своей статьей Вы пробудили во мне массу теплых чувств и воспоминаний. И это, на мой взгляд наивысшая оценка литературного творчества. Маяковский всегда был для меня ближе остальных поэтов. В 9 классе после долгой и изурительной болезни я вызвался на уроке литературы наизусть возвестить классу «Во весь голос». Именно во весь свой ломающийя голос я кричал:
Неважная честь,
чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
по скверам,
где харкает туберкулез,
где бл@дь с хулиганом
да сифилис.
Тогда печатали: «вор с хлиганом», но я точно знал, что бл@дь, так и кричал.
В конце 1980-х моя супруга впервые выехала за рубеж и привезла не шмотье, а 12 томов Маяковского, купленных мне в подарок то ли в Будапеште то ли в Белграде.
В строчках:
В поцелуе рук ли,
губ ли,
в дрожи тела
близких мне
красный
цвет
моих республик
тоже
должен
пламенеть.
мне видятся совсем другие строки, написанные тогда, когда не было еще красных республик:
В раздетом бесстыдстве, в боящейся дрожи ли,
но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
я с сердцем ни разу до мая не дожили,
а в прожитой жизни
лишь сотый апрель есть.
И каждый апрель своей уже довольно долгой жизни я твержу громким шепотом эти строки в такт своим уже не таким резвым шагам.
«И каждый апрель своей уже довольно долгой жизни я твержу громким шепотом эти строки в такт своим уже не таким резвым шагам…» — — Вы не в Апреле ли родились,
дорогой доктор, впрочем — разве в нас дело ?
Дело в том, как мне кажется , — под кем мы себя чистим, и , кажется, мы с Вами чистим себя под Маяком. Прочли мы его — не могли не прочесть — в каком-то далёком году когда рубиновые звёзды и многие другие звёзды горели так ярко, что не нужно было почти ничего и ,как когда-то в одном из мало кем читаемых коментов — и это не жалобы турка , — когда я вспоминал студенческие времена, — букетик ландышей-ландышей решал все мировые проблемы. Но я начинаю цитировать себя, Сергей, а это — то же самое — когда клоун хохочет , отпустив удачную или не очень , шутку. Спасибо Вам за чудесный и основательный комментарий. Извините, разговорился о себе. А у меня , — и Вы, один из немногих в Портале, — знаете, что у меня другие интересы. 🙂 Комментатор — это всего лишь , по Б. Ефимову , — офицер (мл. сержант ? ) варварской армии, проходящей через древний город.
Вам и всем , кто в море , — второе стихотворение ВВ ,
о кот. упоминается выше:
* * *
Владимир Маяковский — стихи
Письмо товарищу Кострову
из Парижа о сущности любви
Простите
меня,
товарищ Костров,
с присущей
душевной ширью,
что часть
на Париж отпущенных строф
на лирику
я
растранжирю.
Представьте:
входит
красавица в зал,
в меха
и бусы оправленная…
…Любить —
это значит:
в глубь двора
вбежать
и до ночи грачьей,
блестя топором,
рубить дрова,
силой
своей
играючи.
Любить —
это с простынь,
бессонницей
рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его,
а не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником.
Нам
любовь
не рай да кущи,
нам
любовь
гудит про то,
что опять
в работу пущен
сердца
выстывший мотор.
Вы
к Москве
порвали нить.
Годы —
расстояние.
Как бы
вам бы
объяснить
это состояние?
На земле
огней — до неба…
В синем небе
звезд —
до черта.
Если бы я
поэтом не был,
я б
стал бы
звездочетом.
Подымает площадь шум,
экипажи движутся,
я хожу,
стишки пишу
в записную книжицу.
Мчат
авто
по улице,
а не свалят наземь.
Понимают
умницы:
человек —
в экстазе.
Сонм видений
и идей
полон
до крышки.
Тут бы
и у медведей
выросли бы крылышки.
И вот
с какой-то
грошовой столовой,
когда
докипело это,
из зева
до звезд
взвивается слово
золоторожденной кометой.
Распластан
хвост
небесам на треть,
блестит
и горит оперенье его,
чтоб двум влюбленным
на звезды смотреть
из ихней
беседки сиреневой.
Чтоб подымать,
и вести,
и влечь,
которые глазом ослабли.
Чтоб вражьи
головы
спиливать с плеч
хвостатой
сияющей саблей.
Себя
до последнего стука в груди,
как на свиданье,
простаивая.
прислушиваюсь:
любовь загудит —
человеческая,
простая.
Ураган,
огонь,
вода
подступают в ропоте.
Кто
сумеет совладать?
Можете?
Попробуйте…
— —- — — —- —
Удачи Вам, дорогой Сергей , и — до новых встреч.
«Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец»…Евгений Шварц