О том, откуда берет свое название страна Норвегия…(к вопросу об этимологических изысканиях).

Инна Беленькая

О ТОМ, ОТКУДА БЕРЕТ СВОЕ НАЗВАНИЕ СТРАНА НОРВЕГИЯ…
( к вопросу об этимологических изысканиях).

Вопросы происхождения, этимологии слов занимали просвещенное человечество задолго до появления самого этого термина.
Древнегреческие философы ставили вопрос о происхождение слов в плоскости того, насколько хорошо название предмета отражает его сущность, дано ли имя вещи от природы или его выбирает человек.

В античности этимология рассматривалась как часть грамматики, поэтому ей занимались грамматисты. Наиболее известным исследователем истории слов этого периода был римский грамматист Варрон (116—27 годы до н. э. К примеру, происхождение латинского слова lūna «луна» он объяснял, раскладывая его на части lū- (по Варрону, от глагола lūceō «светить») и -na (от лат. nox «ночь»)[4].

В Средние века ничего принципиально нового в методологию исследования внесено не было. Попытки средневековых схоластов установить этимологии отдельных слов, как правило, были наивными и несостоятельными. Так, доминиканцы — члены монашеского ордена святого Доминика (лат. Dominicus) — этимологизировали название своего ордена dominicāni, переводя его как «псы господни» (лат. domini canes)[5](ВИКИПЕДИЯ)

В отсутствие научного метода большинство этимологий носило произвольный характер, как в Европе, так и в России. Русский поэт и филолог В. К. Тредиаковский (1703—1769) считал, что название страны Норвегия есть искаженная форма слова наверхия, так как эта страна расположена наверху географической карты, а название Италия восходит к слову удалия, потому что страна эта на много вёрст удалена от России.

С позиций современной науки, эти изыскания выглядят ничем иным как любительством, которое в наше время приняло, что называется, массовый характер и стало мишенью для критики со стороны ученых.
Вопросы этимологии вызывают живой интерес у многих. Интернет полнится такими изысканиями любителей, что вызывает у лингвистов необходимость внести определенную градацию в этимологические изыскания.

Как пишет академик А.Зализняк [1], человек, далекий от лингвистики, нередко начинает строить догадки, основанные на случайном сходстве слов.
«Скажем, заметив, что английское слово poop ‘корма’ сходно с русским словом пуп, любитель задумывается: в чём тут дело? Наверно, английское слово произошло из русского, решает он; что же касается разницы значений, то любителя эта сторона дела обычно мало затрудняет. Но между словами, сходными внешне, может не быть никакой связи
Полистайте, например, английский словарь, и вы найдете десятки слов, сходных по звучанию с какими-то из русских слов, например: crest, beach, boy, bread, plot, net, rye и т. п.».

Бывает, пишет Зализняк, что случайное совпадение внешних оболочек двух слов может соединиться со случайным совпадением их значений. В самом деле, случайных созвучий в языках так много, что по элементарным законам теории вероятностей в какой-то их доле непременно окажутся близкими также и значения созвучных слов.
Персидское bäd ‘плохой’ как по звучанию, так и по значению практически совпадает с английским bad ‘плохой’, а таджикское назорат ‘надзор’ очень похоже на русское «надзор», но родства между ними нет
Ясно, что при таких безбрежных степенях свободы у любителя нет никаких препятствий к тому, чтобы сравнивать (и отождествлять) практически что угодно с чем угодно — скажем, пилот и полёт, саван и зипун, сатир и задира и так далее до бесконечности».

В основе современных этимологических исследований лежит сравнительно-исторический метод. Он возник в конце XVIII — начале XIX с открытием Уильямом Джонсом (1746—1794) древнеиндийского языка санскрита и утверждения в научном мире тезиса о родстве многих языков от Индии до Европы[7]. Впоследствии семья родственных языков, включающая славянские, германские, италийские(современные романские), кельтские, индоиранские и другие языки, стала называться индоевропейской, а общий праязык — праиндоевропейским (подробно об этом в статье [2] ).

Достижением этого метода, по словам Зализняка, можно считать « установление звуковых соответствий между родственными или более далёкими языками, выведение законов фонетического развития и реконструкция на этой основе более древних форм слов. Внешняя форма слов языка меняется не индивидуальным образом для каждого слова, а в силу процессов — так называемых фонетических изменений (иначе — фонетических переходов), охватывающих в данном языке в данную эпоху ВСЕ без исключения слова, где имеется определенная фонема (или сочетание фонем)». Это «основополагающий принцип исторической лингвистики», по его утверждению.

С господством индоевропейской лингвистики в языкознании утверждается жесткий приоритет фонетических законов, не знающих исключения. В силу этого появляется тенденция анализировать языковую структуру без какого-либо упоминания о семантике.
Но «язык есть не только звучание, но и мышление», да и не одно мышление, а накопление смен мышления, смен мировоззрения», как писал Н.Я.Марр, будучи ярым противником индоевропейской лингвистики.
По его мнению, в отсутствие законов семантики — законов возникновения того или иного смысла, законов осмысления речи,- это направление в лингвистике является «голым фонетико-сравнительным учением без мышления».
Для индоевропеистов лингвистический элемент – звук, так наз . фонема. Напротив, для Марра и его последователей лингвистический элемент – это значимое слово, т.е. мысль в звуковом воплощении. Согласно ему, вопрос не в словах-звучаниях, а в их смысле.
.
Он писал, что в доисторические времена существовали не только иные значения, но совершенно иные основы словотворчества и словоупотребления, что следовало из своеобразия древнего мышления, нерасчлененности его характера, когда человек и природа понимались как одно целое.
.
В мифическом сознании, где все взаимосвязано, нет действий и поступков, лишенных смысла. Но логика их действий не сопрягается с нашей логикой. Первобытное мышление рассматривает разнородные предметы как тождественные, поскольку сближает и соединяет их по закону мистической сопричастности (Леви-Брюль). Его главное отличие — это способ обобщения, озадачивающий логическое мышление, но совершенно естественный для древнего дологического мышления. Древняя языковая мысль устанавливала такие связи между словами, которые с точки зрения логического мышления, кажутся невозможными.
Подобный характер обобщения слов, разнородных по значению, характерен для иврита, что озадачивает современных исследователей. Так, А.Десницкий, автор фундаментальной монографии «Поэтика библейского параллелизма» [3], размышляя над этим, приводит для иллюстрации пример из книги пророка Иеремии(1:11-12), в которой слово קשד обозначает одновременно, и «миндальный жезл», и «бодрствую».
Он пишет: «С нашей точки зрения, здесь сопоставляются два слова, обладающих чисто случайным внешним созвучием. Но для пророка Иеремии сходство между миндалем и бодрствованием достаточно глубоко, чтобы через нее Господь открывал людям Свое Слово.
Может быть, носители языка видели в корне קשדодно слово, парадоксальным образом
означающее одновременно «миндаль» и «бодрствование», и раскрытие внутренней связи этих двух понятий было не просто изящной языковой игрой, но средством познания мира?
Характерно, что современный ученый порой начинает здесь идти по тому же пути. Вот как объясняет это сходство Л.В. Маневич: «Возможно, эти слова связаны этимологически (миндаль расцветает первым из всех растений Палестины, в конце января – начале февраля)»191. Верна ли такая догадка с точки зрения сравнительно-исторического языкознания или нет, в данном случае не принципиально. Важно, что сходство двух слов представляется не случайным и пророку Иеремии, и современному ученому».

Здесь мы хотим возразить автору. На наш взгляд, это принциально важно. Получается, что установленные законы этимологии не применимы, когда речь идет о библейских текстах и древнееврейском языке. Об этом говорит и другой пример неясной этимологии, который приводит Десницкий. Это происхождение имени Израиль из Ветхого Завета.

«В библейском тексте мы находим то, что современный лингвист считает безусловно ошибочной «попыткой этимологии»:
Отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль ( ישראל), ибо ты боролся с Богом
(שרית עמ אלהימ) и людьми и превозмог. (Быт 32:28, СП)
Он боролся с Ангелом (מלאך וישר אל ) – и превозмог. (Ос 12:4-5, СП)
Действительно, библейские авторы недвусмысленно связывают здесь имя ישראל с глаголом שרה‘бороться’ (для чего современные лингвисты не усматривают веских оснований) и с существительным אל ‘Бог’ (а вот эта связь как раз совершенно бесспорна).

Но, продолжает автор, « на самом деле говорить здесь об этимологии в современном смысле слова невозможно, потому что древние евреи и не подозревали о грядущем зарождении этимологической науки. Оценка этого построения по критериям этой научной дисциплины оправдана не в большей степени, чем оценка самой борьбы
Иакова с Незнакомцем с точки зрения правил дзюдо или карате. Однако для древних авторов само это случайное, казалось бы, звуковое сходство, на котором и построено большинство ветхозаветных рассуждений о смысле того или иного имени, становится фактом исключительной важности».
Автор видит в этом словотворчестве явное противоречие законам этимологии, но не находит объяснения.

На самом деле, здесь имеет место типичное языковое явление, которое проясняет природу имен собственных. В Библии, как и в других древних эпосах, «имена собственные находятся в окружении тех самых созвучий, из которых состоит само имя, иногда оно полностью сливается в звуковом отношении с ближайшими словами контекста» (Фрейденберг).

Это подтверждает и другой отрывок из Ветхого завета, в котором описывается история опьянения Ноя. Ной узнает, что проделал меньший сын его, когда он спал, и произносит вдохновенное пророчество, в котором предрекает будущую судьбу каждого из его сыновей, исходя из действий, обнаруживших их склонности. Он проклинает Ханаана, благословляет Сима и молится за Иафета, говоря: «Да распространит Бог Иафета, и да вселится он в шатрах Симовых»[Бытие. 9:27]. Или на иврите:
יפת אלהים ליפת וישכן באהלי-שם – «ефет Элоѓим ле-ефет вэ-йшкон бэ-оѓалей шэм». Имя Иафет означает «распространение» или «широкое распространение» и созвучно глаголу «ефет» (расширять). Благодаря этому звукоподобию, возникает характерная «игра слов», «игра» звука и смысла.

Это говорит об особенностях древнего мышления и древней архаической семантики, которое откладывало свой отпечаток и на словотворчество, о чем писали Марр, Фрейденберг и др. «Совершенно необходимо уяснить себе семантику архаических «слов», логосов, и позабыть о значении нашего современного языкового слова», указывала Фрейденберг.
С точки зрения лексики, древний архаический язык состоит из единой фонетико-семантической ткани, вследствие единообразия звукового и смыслового состава древнего языка, писала она. Сходно звучащие слова сближались и семантически.
Согласно Марру, именно в семантике заключается та «пропасть», которая отделяет доисторические языки от языков поздних исторических эпох.
Но эта нерасторжимая связь языка и древнего мышления почему-то не находит своего отражения в этимологических изысканиях.

Следующий пример неясной этимологии, который рассматривает Десницкий, касается имени самого первого человека Адама, «получающего в книге Бытия своеобразное
двойственное объяснение. Собственно, אדמ и значит ‘человек’, и это слово библейский автор явно связывает со словом אדמה ‘почва, земля’, хотя этимологическая связь между ними довольно спорна», утверждает Десницкий.

Но так можно утверждать только в том случае, если не учитывать закономерностей древнего мышления, которое не оперировало понятиями, а устанавливало связь между разными предметами на основе их образного подобия или функционального родства — в данном случае – родства человека (адам) с Землей (адама), из праха которой он создан.
Во многих языках человека так и называют – «рожденный от Земли».

Иначе говоря, в древнем сознании эти слова связывала общая семантика. Это позволяет говорить и об их этимологической связи.
Иврит устанавливает многие необычные связи между словами, этимология которых уходит в глубокую древность. К примеру, это следующие семантические ряды: цомэт (перекресток) и цамит (закабаленный), хэвэл (веревка) и тахбэлан (ловкач); мидбар (пустыня) и мэдабэр (говорит); каров (родственник) и краваим (потроха).

Общее происхождение связывает и такие разнородные слова, как кэшэр (заговор) и кэшэр (узел); илэм (немой) и алман (вдовец), кэрэн (луч) и кэрэн (рог), двора(пчела) и давар(слово), в которых нашли свое отражение древние мифологические представления.

Такое различие в семантике получает свое объяснение только с учетом былого генетического тождества этих слов. Задача состоит в том, чтобы установить, к каким древним верованиям и представлениям восходит та или иная группа однокоренных слов. Это представляется тем более значимым, что иврит тесно связан с мифологией.
Без этого обращения к древним преданиям, обычаям, культам просто нельзя понять столь необычные связи между словами и установить происхождение слов.

Как далее пишет Зализняк, интерес представляют также и те случаи, когда созвучны не целые слова, а только их корни. Например, в русских словах пол ‘настил’, пол-овина, пол-ый, про-пол-ка представлено четыре разных (то есть различающихся по значению) корня, хотя и совпадающих внешне. Или слова «вод-ить» и «вод-яной», которые нельзя считать родственными, потому что значения этих, казалось бы, идентичных корней различны.
Такие корни называются омонимичными. Слова с омонимичными корнями однокоренными не являются, как следует из языкознания. Основной характеристикой словообразовательных корневых гнезд является то, что образующие их слова имеют общий элемент значения, материальным выразителем которого выступает общий для них корень. Иначе говоря, слова с одним и тем же корнем называются однокоренными или родственными словами.

С этой точки зрения, характер обобщения одним корнем слов в иврите, в котором объединяются слова не только разнородные, но и прямо противоположные по значению, покажется, на первый взгляд, каким-то лингвистическим курьезом.
Какая связь между словами кнэсэт (собрание) и михнасаим (брюки), производных от общего корня? Почему в одно корневое гнездо входят слова гэзэр (морковь, отрезок) и гзар (приговор), габа(бровь) и магбэаh (домкрат); кацав (мясник) и такцив (бюджет), махсан (склад) и хисун(прививка), закиф (часовой) и зикпа (эрекция); шмира (охрана), шамир (укроп) и шмура(веко)?
Каким образом иврит устанавливает связи между предметом и его определением, как, например: кэтэм (пятно) и катом (оранжевый), хома (стена) и хум (коричневый), мара (желчь) и мар (горький)?
Не меньше вопросов вызывает и такое явление или «парадокс» языка, когда в основе объединения слов лежит их противопоставление по смыслу, в чем убеждают следующие примеры: раав (голод) и раавтан (обжора), типуль (уход, забота) и тапил (паразит), хотэ(грешит) и мехатэ (очищает), мехапэс (ищет) и митхапэс (маскируется), hаараца(поклонение) и арицут (тирания) и др.

Как следует из этого, для понимания особенностей построения корневых гнезд требуется иной подход, отличающийся от прежних подходов в корне (да простят нам эту тавтологию). Чтобы объяснить образование корневых гнезд в иврите, их надо рассматривать только с позиций тех закономерностей древнего мышления, от которых иврит неотделим. Причем, это касается не только старых слов, но и тех, которые вошли в употребление в недавнее время в результате модернизации иврита, но образованы по общим со старыми словами закономерностям.

И последнее, на чем мы хотели бы остановиться, это замечание Зализняка, относящееся к еще одной стороне творчества любителей. Он пишет:
«В рассуждениях лингвистов-любителей «обратное прочтение» — это событие, которое на каждом шагу происходит в истории слов и порождает в языке «слова-перевертыши». Но в реальной истории языков (каких угодно) не известно ни единого примера того, чтобы слово, вошедшее в живой язык, происходило из обратного прочтения чего бы то ни было». С этим нельзя согласиться и вот почему.

«Слова-перевертыши», когда буквы слова меняют местами, в результате чего образуется новое слово – характерное свойство древнего иврита. Оно лежит в основе такого приема каббалистического искусства толкования слов, как тмура (темура).

Возьмем, к примеру, слово ахлама (выздоровление). Путем перестановки букв в нем можно получить слово махала (болезнь), совершенно противоположное ему по значению. Или взять такие слова, как: тзуна (питание) и знут (блудство, разврат).

Приведем небольшой отрывок из книги Шмуэля Йосефа Агнона «До сих пор»[4], в которой он описывает, как составлял ивритские слова, используя перестановку букв —
сначала в слове «бокер» (утро). «Я начал переставлять его коренные буквы «к», «р» и «б» (он же «в» в нашем древнем языке)
«… тропка от бокер ведет к слову рекев — «гниль», как в притчах: «Кроткое сердце — жизнь для тела, а зависть — гниль для костей. А переставить буквы в рекев получишь ревек — «откормленный». А иначе переставишь, станет керев — «внутренность». А еще иначе переставишь, и вообще придешь к слову кевер, «могила». Мрачными показались мне все эти слова, и я стал искать более благозвучные корни. Но почему-то слово шефер, т.е. «красота», потянуло за собой рефеш, то бишь «грязь», а шефа, т.е. «изобилие», стало вдруг пеша «преступление», и даже приятное онег, т.е. «наслаждение», тотчас превратилось у меня в нега, что означало заразу».

Как видно из всего вышесказанного, законы фонетики не могут объяснить исчерпывающим образом этимологию слов. По справедливому замечанию Марра, « анализ языковых данных представляется нереальным без учета мышления, как сокровенного его содержания».

Но, судя по лекции А.Зализняка, определяющую роль по-прежнему играют фонетические закономерности.

Л И Т Е Р А Т У Р А

1. Лекция А.А. Зализняка
«О профессиональной и любительской лингвистике»
на фестивале науки в МГУ 11 октября 2008 http://polusharie.com/index.php?topic=116082.0

2. Беленькая И. «И СКАЗАЛ ГОСПОДЬ: ВОТ, ОДИН НАРОД,
И ОДИН У ВСЕХ ЯЗЫК…» [БЫТИЕ 11:6]. Блоги журнала «Семь искусств». Март 2015

3. Десницкий А. Поэтика библейского параллелизма. http://azbyka.ru/dictionary/02/poetika.pdf

4. Агнон Шмуэль-Йосеф. «До сих пор». Изд. Ж (книжники) при поддержке семьи Розенцвет. Москва 2012, с. 51.