К статье Э. Рабиновича о «Гамлете» У. Шекспира

Хочу внести две поправки к спору о статье Э. Рабиновича.  Хотя в ней много натяжек и домыслов (о чем говорили иные оппоненты), остнавливаится на этом не буду.  Скажу то, что можно заметить, не вникая в тонкости переводов.

«Чем кончается пьеса? Горой из восьми трупов, не считая отца Гамлета, в порядке очередности: Полоний, Офелия, Розенкранц, Гильденстерн, королева, король, Лаэрт, сам Гамлет. Все трупы – результат деятельности Гамлета».

Будем считать трупы?  Королева – убита Клавдием, который хотел отравить Гамлета.  Лаэрт – убит Клавдием (отравленная рапира). Гамлет  только ранил его в честном поединке (игровом, как представлялось).  Розенкранц и Гильдерстерн – Гамлет подставил их, предателей, которые везли его на смерть («Два школьных друга уже давно запродали мой труп»).

Король – несомненно убит Гамлетом, к чему все и должно было прийти.  Тот самый Клавдий, которому симпатизирует Рабинович, хотел убить Гамлета, послав его в Англию под присмотром Розенкранца и Гильдерстерна, с тайным приказом казнить его.  Хотел убить его же руками Лаэрта и еще продублировал попытку ядом в вине.  Как можно ему симпатизировать хоть на миг?

«Так почему все-таки старый Гамлет был убит? Шекспир не дает намека, но давайте взглянем на это с неожиданной стороны: а не было ли политических причин, хотя бы косвенно оправдывающих Клавдия?»

Не надо придумывать и натягивать.  Самая первая версия, которая напрашивается. – завладеть престолом.  Ничто в пьесе ее не опровергает, а поведение Клавдия косвенно подтверждает.

«У Джойса, как и у меня, возник портрет человека, скорого на расправу, – главным образом, я имел в виду убийства Полония, Розенкранца и Гильденстерна».

Не буду отвлекаться на Джойса, его знаменитый в прошлом роман «Улисс» я трижды пытался читать и бросил эти попытки.  Тот модернизм попросту устарел – вместе с тогдашним иконоборчеством.  Но тут надо бы договориться с самим собой: «скорый на расправу» или «не человек действия»?

« Гамлет – не фашист, хотя бы потому, что, несмотря на все смерти, он не человек действия, а человек интроспективы».

Насчет того, что такое «фашист» существует громадная литература.  Похоже, Рабинович вопросом не владеет.  Это попутно.  Теперь по существу.

Долго бытовало и стало расхожим мнение, что Гамлет в пьесе – чуть ли не архетип нерешительности, который все время колеблется и никак не может определиться, что и как ему делать.  И Тургенев очень способствовал.

Кажется, Выготский (точно не помню) обратил внимание на то, что это мнение ни на чем не основано.  И что Гамлет вообще-то постоянно действует, притом умно и целенаправленно.

Толчок, конечно, — рассказ тени отца и его недвусмысленный завет отомстить.  Первая реакция: Гамлет в шоке.  Потом колебания…  да, колебания.  Можно ли верить словам призрака?  Эти привидения – те еще существа…  При этом, конечно, подозрения в адрес Клавдия остаются.  Гамлет устраивает спектакль, который назвал «Мышеловка».  И Клавдий в нее угождает.

Сомнений больше нет.  Но как ни с того, ни с сего взять да убить царствующего короля?  Ведь никто ничего не знает, а свидетелей у Гамлета — один только призрак.  Спектакль не в счет, все понял только Гамлет один.

Тем не менее, на протяжении пьесы Гамлет убивает Клавдия, по меньшей мере, трижды.  Первый раз он попадает в Полония с криком: «Крыса!».  «Разве там стоял король?» — говорит матери в первый момент.  И потом убитому Полонию: «Тебя я спутал с кем-то поважнее».

Второй раз: Клавдий молится в уединении, и Гамлет уже заносит свой меч над ним, но останавливается – в такой момент  душа убитого может попасть в рай.  Он решает дождаться момента, когда Клавдий окажется в разгаре порока, чтобы душа его низвергнулась в ад.

И Гамлету, уже смертельно раненому, дается такой момент.  Потому что Клавдий только что запятнал себя отравлением и убийством.

*   *   *

Мне довелось читать рукопись сценария пьесы по «Отелло» Шекспира.  Написал –небезызвестный когда-то режиссер.   Весь текст – Шекспировский.  Но главный положительный герой – Яго, а Отелло – никчемная и малопривлетельная личность.  Так были расставлены акценты и расписаны мизансцены.  Насколько помню, явных натяжек я тогда не заметил.  Правда, трагедия исчезла.  Как исчезла она и у Рабиновича.