П Р О Д О Л Ж Е Н И Е   «П Р О Б А   П Е Р А»

ПАСЬЯНС   С   КУЗНЕЧИКАМИ

Внезапный порыв ветра переменил течения в Великом океане, и погнал на юг ладьи норманов, когда они почти уже достигли берега желанного Винланда, что южнее Маркланда и Хеллюланда, а те лежат посреди Снежной страны, где люди едят живьём рыбу и так здоровы, что кулаком бьют свирепых белых великанов, покрытых ледяными иглами.

Молодой ярл Лайф-медный череп, внук Эрика Рыжего, обещавший конунгу Гарольду привести в Скандию много виноградного сока и жёстких белых шкур; Лайф-медный череп, не боявшийся ни людей, ни океана; Лайф, который один мог заменить четырёх гребцов или переплыть в кольчуге и с оружием Олений залив, — он был пленён сетью, едва ступил на берег неведомого королевства, населённого людьми с кожей цвета дикого винограда. Что же ты сделал с нами, порыв ветра!

Оплетённые лентами из крокодильей кожи, викинги и вся утварь с их ладей отправлены были губернатором ко двору Великого Инки, а несколько пленных были подарены императору Майа, с которым кечуа заключили недавно мир, наверное, опять недолговечный, но дающий хоть небольшую передышку от крови двум великим соседям.

Что же ты сделал, ветер, забавляясь перемещаением пустоты вдоль побережья!

Изумление норманов было ещё большим, чем страх. Их вели по бесконечной стране, заселёной голыми людьми и людьми в перьях, и людими в пятнистых шкурах, и людьми в плащах из белых и золотых нитей. Леса сменялись белостенными городами и садами в них с невиданной яркости птицами и бабаочками, цветами и деревьями.

По пути ко двору Великого Инки норманы узнавали язык виннокожего народа, пробовали несладкие плоды с твёрдой сердцевиной и без косточек внутри, а другой плод, тоже без косточек, в коричневой кожуре и тоже растущий не на дереве, а у самой земли надо было подержать в горчей воде, и он  становился мягким, быстро насыщал и вовращал силу уставшим от дороги ногам.

Благодарные рыжебородые моряки рассказывали про свою страну и как должны стоять звёзды над океаном, какие ветры должны давить на парус днём, чтобы можно было доплыть до берегов, где живут многочисленные народы, такие же белые, как они, но не такие  храбрые, как викинги. Молодые жрецы, состоявшие при караване, слушали с недоверием, но с интересом, что-то не понимали, но вязали чудные узелки на ниточках, раскладывали ниточки по кожаным сумкам; переход длился месяцы: через горы, опять леса и города вблизи рек, а Лайф-медный череп думал, что легко править даже не лежащей близ океана страной, если пробить через неё  столько широких дорог да посыпать их песком. По дорогам бежли навстречу каравану или обгоняя его, голые люди с корзинами с едой на плечах, отряды воинов с копьями, рабы с носилками, укрывавшими их господ, иногда на бегу передавались новости из столицы, передавались приказы, и тогда голый человек мог внезапно повернуть и бежать обратно.

Когда же пленная норманская дружина приведена была в столицу,- что же ты подстроил, порыв ветра! – её сразу же направили к храму Луны в центре города, где уже собрались жрецы с камеными ножами, так как начались празднества по случаю рождения сына у Великого Инки.

Пленникам была оказана честь быть сброшенными со скалы Жертв во имя удачи грядущего правления новорожденного императора. У Лайфа и его дружинников жрец вырезал сердца и сжёг их перед алтарём бога Морей – совсем так же, как поступили жрецы Скандии перед отплытием викингов в благословенный Винланд.

И когда подрос Великий Инка, не было ему поражения в любом деле, какое бы ни начал – так угодили жертвой богу жрецы его отца.

— Что же ещё великое и невозможное должен я начать? – спросил Великий Инка у совета жрецов.

Жрецы попросили время на размышление и сидели от восхода до заката солнца, а когда произносили ночную молитву, один из них вспомнил о странах, где родились или побывали пленные норманы, а потом все заговорили о донесении, будто император Майа собрал большой флот для завоевания этих стран – ведь часть рыжебородых рабов была доставлена и в его дворец.

И жрецы дали совет Великому Инке.

Следующие три года вся страна, кроме населения Северной Столицы, занята была постройкой кораблей: и таких, какие пригнало течение с дружиной Лайфа-медного черепа, и других – плотов с загнутыми носами, плотов таких больших, что рабам, перегружавшим на них корзины с едой из императорских складов, казалось, что это не корабль, а такой же дом, но с четырёхугольным паруом под крышей.

Наступил праздник, воины погрузились в ладьи, а их семьи, их рабы перешли на плоты. Были принесены жертвы, спеты гимны, и флот двинулся на Восток. Сам Великий Инка лежал под навесом на берегу, и нежный ветер колебал синие и золотые нити его рубахи.

А Европа, которой ещё предстояло стать Инкской и Маянской Европой, замерла под пепелищем Старой Империи, вслушиваясь в дрожание земли от приближения с юга и востока желтокожих войск Новых Империй – Европа, грязная, озверевшая, но уставшая от перемен, от пламён, от крови и безбожия, готовая стать под любую руку ради покоя.

Ветер раскачивал инкскую армаду в волнах Великого океана, а стрела, опущенная на витой нити под воду, показывала перемену течения…

— Перо слишком гнётся, господин продавец. Дайте, пожалуйста другое.

*   *   *