Лариса Миллер. “Стихи гуськом” – 2.5.2014

Презентация книги «А у нас во дворе» (CORPUS, 2014), ЦДЛ, 27 апреля 2014. Ведет Борис Альтшулер.

Скачать:
http://yadi.sk/d/RedWQetrNkyqQ
Очень благодарна Мите Шеберстову за съемку вечера и размещение видео в интернете.
Лариса Миллер
—————————

Выступление 27.04.2014 – Часть III: мама, папа, целина, «роман с английским».
(Части I, II – см. посты 28 апреля и 1 мая)

Из рассказа «Мама»:
«Мама часто таскала меня с собой. Иногда потому, что не знала, куда меня деть. Иногда просто так, «для веселья». Меня так и прозвали — «Белкин хвост». Куда и к кому только не ездила мама, спецкор «Красноармейца», самого популярного и читаемого в те годы журнала: к Калинину, Вышинскому, Туполеву, Ал. Толстому, Эренбургу, Гр. Александрову, Л. Орловой, Целиковской, Руслановой, Мих. Жарову…
Обычно я вела себя тихо, но иногда подавала голос, и не всегда удачно. «Ваша фамилия Толстой, потому что вы толстый?» — спросила я большого, грузного Ал. Толстого. Толстой без улыбки посмотрел на меня и молча протянул мне конфету, а маме — сложенные трубочкой страницы, написанные для «Красноармейца». Однако голос, поданный мною в проходной Кремля, помог мне пройти к Ворошилову вместе с мамой. Охранники сами догнали маму и попросили взять с собой громко плачущего ребенка. Так я оказалась в кабинете Ворошилова. «Товарищ Ворошилов! Когда я подрасту, я встану вместо папи с винтовкой на посту!» — декламировала я, стоя на столе в кабинете Ворошилова. Я говорила «папи» с гордостью, так как знала от домашних, что папа мой погиб на фронте.»

* * *
А за окном твоей палаты
Случались дивные закаты,
Стояло дерево без кроны,
Летали галки и вороны.

Начало марта, хмарь, ненастье,
И ты мне говорила: «Счастье
Смотреть в окно на стаю эту».

Вот счастье есть, а мамы нету.

* * *
А тогда, на начальном этапе,
Рисовала я солнце на папе,
А вернее, на снимке его.
Я не знала о нем ничего.
Лишь одно: его мина убила.
И так сильно я папу любила,
Рисовала на нем без конца.
Вышло солнышко вместо лица.

**********************
Студенческие годы
Из рассказа «Восток и Запад. Целина 1958 года»:
«Вско­ре по­шло зер­но, и на­ча­лась ра­бо­та. Ра­бо­та­ли в три сме­ны. В нуж­ный час со­би­ра­лись у кон­то­ры, и нас раз­во­ди­ли по су­шил­кам, к ко­то­рым подъ­ез­жа­ли ма­ши­ны с зер­ном. В са­мый бой­кий пе­ри­од гру­зо­ви­ки шли не­пре­рыв­ным по­то­ком: ед­ва ус­пе­ва­ли раз­гру­зить од­ну ма­ши­ну, подъ­ез­жа­ла дру­гая, за ней тре­тья и так без кон­ца. А на­зав­тра все сна­ча­ла: про­снул­ся, на­тя­нул са­по­ги с на­лип­шим внут­ри зер­ном, на­дел те­ло­грей­ку, взял ра­бо­чие ру­ка­ви­цы — и на эле­ва­тор. Вот твоя су­шил­ка, твой бес­ко­неч­ный ряд ма­шин, и на­чи­на­ет­ся обыч­ная про­це­ду­ра. В руки — пли­цу (боль­шой со­вок для раз­груз­ки зер­на), ногу — на ко­ле­со, другую — за борт, и по­шел ма­хать пли­цей, по­ка не вы­бро­сишь из ку­зо­ва все зер­но, ко­то­рое тут же по­па­да­ло на лен­ту транс­пор­те­ра и, пе­ре­ло­па­чен­ное спе­ци­аль­ной ост­рой ло­па­стью, от­прав­ля­лось на су­шил­ку. Шо­фе­ры тем вре­ме­нем дре­ма­ли в сто­рон­ке. В страд­ную по­ру им при­хо­ди­лось ра­бо­тать круг­лые су­тки, и они поль­зо­ва­лись лю­бой воз­мож­но­стью не­мно­го от­дох­нуть.
Мы от­но­си­лись к гру­зо­ви­кам как к жи­вым су­ще­ст­вам: этот — лю­би­мый, этот — ни­ка­кой, а этот — не­на­ви­ст­ный. Никакой — это обыч­ный гру­зо­вик, любимый — са­мо­свал, ко­то­рый раз­гру­жа­ет­ся сам, без на­шей по­мо­щи. Ненавистный — са­мо­свал с изъ­я­ном, ко­гда ку­зов под­ни­ма­ет­ся не­доста­точ­но вы­со­ко, чтоб са­мо­раз­гру­зить­ся, но слиш­ком вы­со­ко для то­го, что­бы ус­то­ять в нем. Тем бо­лее что по­лы в са­мо­сва­лах скольз­кие. Сто­ишь в нем, ма­шешь пли­цей, а сам по­сте­пен­но со­скаль­зы­ва­ешь вниз и вот-вот рух­нешь под транс­пор­тер, под его ост­рую ло­пасть. Про­шел слух, что в Тайынше имен­но так и слу­чи­лось с кем-то из сту­ден­тов. Как все­гда, все бы­ло глу­хо. Од­на­ж­ды я ра­бо­та­ла в па­ре с длин­ным и то­щим пар­нем, ко­то­рый, со­скаль­зы­вая с де­фек­тив­но­го са­мо­сва­ла, це­п­лял­ся за ме­ня и при­го­ва­ри­вал: “Ой, ма­моч­ки, па­даю, ой, Ла­ри­соч­ка, дер­жи”. А но­чью в па­лат­ке он кри­чал. На­вер­ное ему сни­лись са­мо­сва­лы. К кон­цу ра­бо­че­го дня я не чув­ст­во­ва­ла ни рук, ни ног, ни спи­ны.
Но стои­ло не­мно­го от­дох­нуть, и от­ку­да-то бра­лись си­лы на про­гул­ки и да­же на ки­но, до ко­то­ро­го на­до бы­ло пи­лить не­сколь­ко ки­ло­мет­ров по степи — оно на­хо­ди­лось в со­сед­ней де­рев­не. Что это бы­ло за ки­но! Од­на афи­ша че­го стоила — ошиб­ки чуть ли не в ка­ж­дом сло­ве “ФОМ­ФА­РЫ ЛЮБ­ВИ”, “ЗО­ЛО­ТАЯ СИН­ФО­НИЯ”. Пом­ню, что бу­к­вы на афи­ше бы­ли все круп­ные и цвет­ные. Пе­ред сеансом — тан­цы. Ме­ст­ные пар­ни в длин­ных пид­жа­ках и кеп­ках при­жи­ма­ли к се­бе под­руг и, ак­тив­но ра­бо­тая от­то­пы­рен­ным лок­тем, с серь­ез­ным, поч­ти за­стыв­шим ли­цом рез­во дви­га­лись по тес­но­му пред­бан­ни­ку, усы­пан­но­му ше­лу­хой от се­ме­чек. Се­меч­ки лу­щи­ли все: и тан­цую­щие, и стоя­щие у стен­ки. Их лу­щи­ли и во вре­мя се­ан­са. Чем ув­ле­ка­тель­нее сю­жет, тем бы­ст­рее ра­бо­та­ли че­лю­сти. А филь­мы бы­ли по­хо­жи на сон, на слад­кую гре­зу. Смут­но вспо­ми­наю ка­кой-то зим­ний гор­ный ку­рорт, бо­га­тый отель, сча­ст­ли­вую лю­бовь, юную кра­са­ви­цу на фи­гур­ных конь­ках, де­лаю­щую не­мыс­ли­мые пи­ру­эты на го­лу­бом льду. А му­зы­ка! Под ка­кую пле­ни­тель­ную му­зы­ку шла эта пле­ни­тель­ная жизнь. Ски­нув са­по­ги и рас­стег­нув те­ло­грей­ки, мы с мо­им дру­гом си­де­ли в тес­ном де­ре­вен­ском ки­но­те­ат­ре и, за­ме­рев, гля­де­ли на эк­ран. Да, имен­но та­кое ки­но нуж­но бы­ло по­ка­зы­вать на 11-м разъ­ез­де. Оно бы­ло про нас. И неваж­но, что фильм ино­стран­ный. Все рав­но он был про нас, про ту жизнь, ко­то­рая нач­нет­ся, как толь­ко вер­нем­ся в Мо­ск­ву. Мо­с­ков­ские ули­цы, го­лу­бые трол­лей­бу­сы, парк Со­коль­ни­ки, воз­ле ко­то­ро­го учи­лись, га­зо­вая ко­лон­ка в ком­му­нал­ке, го­ря­чий душ, ба­буш­ки­на жа­ре­ная картошка — все это та­кая же да­ле­кая меч­та и зо­ло­тая сим­фо­ния, как эк­ран­ная стра­на гор­ных ку­рор­тов, ши­кар­ных оте­лей и пи­ру­этов на льду.»

* * *
А был ли мальчик? Девочка была ли?
Их небеса целинные пылали?
Им под ноги ложился ли ковыль?
И что же это было – небыль? быль?
И, если быль, то что же с нею стало
Потом, когда грядущее настало?

Кстати, вскоре после возвращения с целины я написала одно из своих первых стихотворений:
***
Мне говорят: «Ну что ты понимаешь?
Совсем ты жизни, девочка, не знаешь.
Ты жить не торопись, ты погоди,
Ещё узнаешь, всё ведь впереди».
— А как же эшелон наш длинный-длинный,
Державший путь в далёкий край целинный?
А океаны рыжего зерна,
В которых, нам казалось, нету дна…
И так далее…

******************

Из рассказа «Роман с английским»:
«Самым значительным событием в моей «английской» жизни оказалась работа на британской торговой выставке в Сокольниках в 1961 году. Это была моя первая официально оформленная деятельность, за которую по истечении двух недель я даже получила зарплату. Придя на стенд с надписью «Электроника», я оказалась в обществе очень милых джентльменов. Помню трех: длинного худого Джеффа, изящного мистера Виллоуби и плотного пожилого господина семитского вида. Сентиментальный Джефф без конца всему умилялся: то березам в парке, то голубям возле Университета, то моей косе. Маленький, в добротной серой тройке и с трубкой во рту мистер Виллоуби был постоянно одержим желанием попутешествовать по России и завороженно твердил: «Омск, Томск, Минск». Эта страсть привела его однажды на Белорусский вокзал, где он, поддавшись дорожной лихорадке, сел в электричку и проехал несколько остановок. О своем приключении он рассказывал с гордостью десятилетнего мальчика, сбежавшего из дома.
Пожилой джентльмен семитского вида все время пытался со мной уединиться, чтоб выяснить, как живут евреи в СССР. Однажды ему удалось загнать меня в угол и закрыть собой все пути к отступлению: «Говорят, у вас в стране сильный антисемитизм. Говорят, евреям трудно получить высшее образование. Это так?» «Но вы же видите, — ответила я, пытаясь выбраться из засады, — я же учусь». И тут раздался насмешливый голос мистера Виллоуби: Russian girls know all the answers. («Русские девушки знают ответы на все вопросы».)
Однажды, раздавая буклеты посетителям выставки, я заметила на себе чей-то внимательный взгляд. Думая, что человек ждет буклета, подошла к нему и услышала отчетливый шепот: «Вас будут ждать в шесть пятнадцать на скамейке возле павильона». Не вполне осознав, что случилось, я поняла, что ослушаться нельзя, и ровно в шесть пятнадцать была в указанном месте.
К великому моему изумлению, на скамейке сидел Толя Агапов, наш недавний выпускник, с которым три года назад мы были вместе на целине. У меня отлегло от сердца: добродушный, широколицый, с ямочками на щеках, улыбчивый Толя вряд ли мог представлять опасность. Он и правда говорил со мной дружески и, как мне казалось, откровенно. Выяснилось, что Толя по распределению попал в КГБ и, сидя со мной на скамейке, выполнял свои прямые обязанности. Он расспрашивал меня о «моих» англичанах: о чем говорим, куда ходим. Когда я забыла упомянуть прогулку с Джеффом на Ленинские горы, он мне о ней напомнил. «Раз ты и так все знаешь, зачем же спрашивать?» — удивилась я. «Затем, чтобы ты чувствовала ответственность», — без улыбки пояснил он. «А вообще будь осторожна. Это же такое дело… еще влипнешь», — понизив голос, доверительно сообщил Толя. Несколько лет спустя я узнала, что он сперва запил, а потом покончил с собой. Самоубийство никак не вязалось с его обликом. Видимо, работа в органах не вязалась с ним еще больше.»

*******************************

Рассказ «Времена группы Simple. Советы учителя»:
««Ты уюта захотела? Знаешь, где он, твой уют…» — писала Ахматова, намекая на то, что на этом свете его уж точно нет. Разве что на том. Хочу возразить. Чтоб найти уют, совсем не обязательно отправляться в лучший мир. Достаточно просто начать изучать какой-нибудь иностранный язык. «Хэлло!» — «Хэлло!» — «Как вас зовут?» — «Анна» — «Откуда вы родом?» — «Из Франции». — «Вы туристка?» — «Нет, я студентка. Я приехала в Лондон изучать английский». — «Вам нравится Лондон?» — «Да. Лондон — очень большой и интересный город. В нем много прекрасных парков, театров и ресторанов. Я хорошо провожу время».
Последуйте примеру Анны, начните изучать язык, и вы не сходя с места окажетесь в безмятежном и уютном мире. Конечно, и в нем не все так гладко. Бывает, что ломается машина или заболевает горло. Но эти неполадки не нарушают гармонии и длятся ровно столько, сколько требуется для усвоения нужной лексики. «У меня сломалась машина», — сообщает А. «Почему бы тебе не отвезти ее в гараж?» — советует Б. «У меня болит горло», — канючит А. «Тебе надо обратиться к врачу», — говорит умница Б. «Замечательная мысль!», — восклицает А., и все встает на свои места. Подобные накладки только подчеркивают уют того мира, в котором случаются. Мира, где все происходит на фоне ясного неба, а дождь идет лишь для того, чтоб мы усвоили нужный оборот. Усвоили — и снова ясно.
«Мой рабочий день» — так называется наш следующий текст: «Я встаю в семь утра, делаю зарядку, умываюсь и одеваюсь. Потом завтракаю. На завтрак ем яйцо всмятку и пью чай. Я выхожу из дома в восемь часов и сажусь на автобус. Мне требуется полчаса, чтоб добраться до работы. На работе я отвечаю на письма, перевожу статьи и обсуждаю с коллегами важные дела. Я возвращаюсь домой в шесть часов вечера, ужинаю и смотрю телевизор. Обычно я ложусь спать в 11 часов». Поставьте, пожалуйста, вопросы к тексту. Неважно, что вам все ясно. В этом уютном мире вопросы задаются не потому, что необходимо узнать ответ, а потому, что надо усвоить вопросительную форму. Вот вы опять пропустили вспомогательный глагол do. Повнимательней, пожалуйста. Здесь порядок слов в предложении равен мировому порядку, а пропущенный глагол или неправильно употребленное время порождают хаос. Достаточно исправить ошибку, и воцарится порядок.
Этот мир интернационален. Его населяют разномастные люди. Вон сколько их на картинках. «Откуда ты родом?», — спрашивают они друг друга. «Из Бразилии», — отвечает один. «Из Италии», — говорит второй. «Из Индии», — сообщает третий. И все улыбаются. Все довольны. Все существуют по принципу, провозглашенному котом Леопольдом: «Ребята, давайте жить дружно».
Но вот в чем закавыка: чем быстрее вы усвоите тонкости языка, чем стремительней обогатится ваш словарь, тем изощреннее станет мир, тем меньше будет в нем уюта. Вот уже и модальные глаголы пошли, всякие там «должен, можешь, обязан, вынужден»: «Не хочу, но должен. Не могу, но вынужден». И небо уже не то: задымленное, темное. Потому что из огромной заводской трубы идет дым, иллюстрирующий текст про загрязнение окружающей среды. А на следующей странице изображен изможденный тип с безумным взглядом. В тексте сказано, что его жена пострадала в автомобильной катастрофе и врачам не удалось ее спасти. Она умерла прямо на операционном столе. «Вы виноваты в ее смерти, и вы поплатитесь за это», — воскликнул убитый горем муж и пошел взрывать машины докторов. Четверо врачей погибло, пятого удалось спасти. Окруженный полицейскими бедняга террорист подорвал себя сам. С помощью этой жутковатой истории нам предлагают учить сослагательное наклонение: «Если бы женщина была внимательнее, она бы не попала в аварию; если бы она не умерла во время операции, ее муж не стал бы мстить врачам; если бы полиция не выследила террориста, жертв было бы больше». Но зачем нам читать по-английски про то, что случилось в маленьком американском городке? Нам и на родной земле хватает взрывов, смертей, аварий, катастроф. Мы уже всем этим по горло сыты (fed up, как говорят англичане).
Нет уж, лучше вернемся к началу, к наклонению изъявительному и временам группы Simple, к чистым беспримесным краскам, к бесконфликтному существованию, к примитивным сюжетам типа «Мой отпуск»: «Летом я поеду к морю. Я буду купаться и загорать. Я люблю плавать. По вечерам я буду гулять в парке и ходить в кино». Обойдемся без сложносочиненных и сложноподчиненных. Обойдемся без тонкостей и обиняков. Да здравствует мир примитивный, как рыночный коврик, начальный мир чужого языка, terra incognita, по которой мы делаем первые робкие шаги. Ну как еще взрослый человек несенильного возраста может впасть в детство? Только так, уча иностранный, повторяя за учителем или за кассетой: «Хэлло! Как живешь?» — «Прекрасно. А ты?» — «Я тоже.» — «Как жена?» — «Хорошо». — «Как дети?» — «Отлично!» — «Прекрасная погода, не правда ли? Сияет солнце и поют птицы. Поедем завтра за город?» — «Хорошая идея. До завтра!»
«Ты уюта захотела? Знаешь, где он, твой уют?». Он здесь, в учебнике с надписью «Элементарный курс английского (или какого-нибудь другого) языка». Учи язык. И мой тебе совет: не спеши, растягивай удовольствие, подольше оставайся в том пространстве, где мама готовит ужин, папа читает газету, малыш играет с кошкой, а кошка — с бабушкиным клубком. Счастливо! Bye-bye!».