Автор:
Давид Шимановский
МОЯ ПРЕКРАСНАЯ ФРАУ
Назойливая трель будильника ворвалась в сонное подсознание и вернула Виктора в хмурую предрассветную реальность. Шесть часов — пора вставать! Собствено, рабочий день начинается в восемь, но добираться с Южной Борщаговки до «конторы» в Голосеево тремя видами транспорта через весь город — часа полтора. Раздолбаный «Запорожец» как минимум до конца недели будет в ремонте. Хорошо, что Белла с вечера приготовила бутерброды и залила в термос крепкий чай. Бриться сегодня не стоит: щетина пока в пределах нормы. Он проскользнул на цыпочках в ванную, чтобы не разбудить жену и сына, погруженного в сладкий сон на тахте в столовой. Ополоснул лицо под краном, наспех оделся и, на ходу дожевывая завтрак, скатился с пятого этажа к остановке за углом. И так каждое утро, кроме выходных, — будь оно всё проклято!
Пританцовывая в ожидании автобуса и потирая уши под февральским ветром, Виктор Миневич пытался сосредоточиться на очередном техническом замысле. Он был от природы изобретателем. В раннем детстве сооружал крепости из песка и кубиков, позже творил изделия из деталей игрушечных конструкторов. В кружках юных техников собирал электроприборы, радиоприемники и даже телевизор. Преуспевая по физике и математике, откровенно скучал на уроках истории СССР и советской литературы. Хотя запоем читал русских и зарубежных классиков, самиздатовские опусы, которые добывал однокашник Яшка Клигман. После школы они поступили в Киевский политехнический на факультет радиоэлектроники, и оба по распределению попали в одно конструкторское бюро — СКБ. Вместе и порознь вносили рацпредложения и патентировали изобретения, которые большей частью в производство не внедрялись.
С трудом протискиваясь в переполненный автобус, а затем в вагоны метро и трамвая, Миневич продолжал размышлять о служебных проблемах. Суть их в том, что, несмотря на успешную защиту кандидатской, ему никак не удается открыть собственную лабораторию для испытания нового технического проекта. Бездарный начальник спецбюро ставит палки в колеса, видимо усматривая в нем претендента на свое место. Якову тоже не везет в каръерных планах, несмотря на то, что он, в отличие от Виктора, вступил в партию и проявляет бурную общественную активность. Свои неудачи он объясняет юдофобством руководителей. В годы перестройки, вопреки их ожиданию, никаких благоприятных сдвигов в КБ не произошло. Ассигнования на исследования из года в год урезаются, политическая обстановка обостряется, а гласность только усиливает наглый антисемитизм. Друзья начали всерьез обсуждать, не пора ли «свалить за бугор». Яша готов в крайнем случае рвануть к родственникам в Израиль. Витя мечтает о Соединенных Штатах, хотя понимает нереальность такого варианта в данный момент. А их приятель Борис Вайнер вообще не знает, чего хочет.
В начале девятого Миневич размашисто шагал по длинному коридору СКБ, мысленно оттачивая фразы к предстоящему разговору с шефом и машинально здороваясь с сослуживцами. Перед дверью директорского кабинета его перехватил Яшка.
— Витек, есть потрясающая новость, — прошептал он, оглядываясь по сторонам. — Немцы принимают евреев!
— Что значит «принимают»? Куда? Зачем? На каких условиях? — ошеломленно стал допытываться Виктор.
— Сам ничего не знаю, — пожал плечами Яша. — Из командировки вернулся Борька. В Москве ему сообщили, что Германия разрешила советским евреям переезжать туда на постоянное жительство в качестве беженцев.
— Ладно, кончай. — оборвал его Миневич. — «Баран» мне аудиенцию назначил. Дуй к Бобу, договорись о встрече после работы.
Вечером на кухоньке у толстячка Бориса-Боба они с жаром обсуждали за бутылкой неожиданную весть. Сошлись на том, что ситуация заслуживает тщательной проработки.
— Пацаны, это же уникальный шанс! — витийствавал хозяин «хаты». — С одной стороны, Германия — в авангарде технического прогресса, а такие кадры, как мы, у них на дороге не валяются. С другой, у немцев — комплекс исторической вины перед евреями.
Но вечный скептик Виктор охладил его пыл:
— Боб, не витай в облаках! У немцев вполне достаточно своих инженеров, а опекать иждивенцев, даже если они евреи, им невыгодно.
— Вот именно! — вмешался Яков. — Они считать умеют и без работы по специальности нас не бросят, как котят в воду.
— Будем думать, — подвел итог Миневич. — Здесь мы все равно в тупике. Шеф сегодня внушал мне, что грядет полный развал. Так что выход один…
— Надо ехать! — хором подхватила вся троица.
Вернувшись домой заполночь и обнаружив мрачное лицо жены, расстроеной тем, что он «опять нажлёкался», Виктор решил пока ничего не говорить ей о Германии. Отношения с Беллой в последнее время становились все хуже. Эта канитель тянулась с тех пор, как он понял, что разлюбил жену. А ведь 14 лет назад все было иначе. Долговязый, тощий и горбоносый старшекурсник казался себе уродом. Он всячески сторонился девчонок, пока судьба в лице родителей не свела его с миловидной Беллочкой, студенткой консерватории по классу скрипки. Витин папа работал старшим прорабом в стройтресте, где главным инженером был беллын отец Лев Давыдович, внешне напоминавший своего тезку Троцкого, но по убеждениям — махровый антикоммунист. Они дружили семьями и давно задумали поженить своих чад. Их мечта осуществилась после того, как Витя и Белла, встречая с родителями Новый год, с первого взгляда потянулись друг к другу. Гуляя ночь напролет по заснеженному Киеву, они прониклись лирическим настроем и взасос целовались. После чего юноша счел своим долгом предложить девушке руку и сердце. Молодожены поселились у родителей Беллы, а когда родился малыш Петенька, тесть помог им приобрести двухкомнатную кооперативку в новом микрорайоне.
Сперва Витя души не чаял в женушке, мягкотелой в прямом и переносном смысле, а от нежности к забавному Гарику он просто таял. Подкидывая ребенка к «предкам» с обеих сторон, они бегали в филармонию на концерты и на спектакли в оперный. Хотя супруг, честно говоря, препочитал кино, джаз или, куда ни шло, драмтеатр и оперетту. От симфоний ему скулы сводило, а в балете его больше интересовали ножки «терпсихор». Окончив консерваторию, Белла гастролировала с оркестром, а после рождения сына перешла в музыкальную школу на преподавательскую работу. Поскольку апетиты молодоженов явно превышали их возможности, ей пришлось брать учеников надом, а иногда ее и на гастроли приглашали. Витя же с головой окунулся в свое изобретательство, и времени на то, чтобы помогать жене по хозяйству, у него совсем не оставалось. Так что на хрупкие беллыны плечики свалилось бремя домоводства и ухода за ребенком. Естественно, она все больше уставала и все чаще злилась по любому поводу. С годами располнела и перестала следить за собой. Ходила по квартире растрепаная в одном и том же засаленом халатике, покрикивая то на юркого сыночка, то на муженька, погруженного в технические расчеты.
А Виктор, напротив, стал холить свою внешность и крепить здоровье. Завел пышную шевелюру под Эйнштейна, сбрил усы и отрастил шкиперскую бородку а ля Хемингуэй, чей портрет повесил дома. В перерывах вместо того чтобы дымить в курилке, сражался в пинг-понг и волейбол. Вечерние сеансы у телевизора заменил бегом трусцой по безлюдным переулкам. А в воскресенье, пока Белла занималась генеральной уборкой и пиликала на скрипке, он бродил с Игорьком по паркам вдоль Днепра. В итоге к 35 годам Витюша выглядел эдаким плечистым добрым мóлодцем с орлиным носом и загадочным взором из-под густых бровей. Среди сотрудниц он прослыл сердцеедом, хотя на самом деле комплексовал, не имея любовниц. Но к жене исподволь начал испытывать равнодушие, а порой антипатию, хотя пытался скрывать свои чувства, избегая ссор с взаимными упреками.
Перелом в личной жизни Виктора Миневича наступил вскоре после прорыва в служебной карьере. Став кандидатом и старшим научным сотрудником, он почувствовал резкую перемену в отношении к себе не столько в рядах коллег-мужчин, сколько со стороны дам. Некоторые из них стали проявлять к нему повышенный интерес, особенно — полногрудая жгучая блондинка Жанна, личный секретарь начальника и по совместительству — супруга главбуха. Это она на вечеринке в честь витиных успехов громогласно объявила, что его имя на латыни означает «победитель» (разумеется, «на всех фронтах»), произнося его на французский манер: Виктóр. С легкой руки Жанны именно так стали отныне звать его на службе и в быту. А однажды под предлогом поиска важных чертежей она завлекла Витюшу в подвальный архив и соблазнила к обоюдному удовольствию. На пике страстей туда забрела в поисках швабры уборщица тетя Маруся. Ретировавшись на цыпочках, та оповестила любознательных о пикантном случае. Эта информация вместе с прочими сплетнями о «подвигах» ловеласа достигла беллочкиных ушей. Погоревав и перегорев, она решила отомстить мужу. И на внеочередных гастролях изменила ему с кларнетистом Фимой. Виктор узнал об этом совершенно случайно. Вернувшись домой поздно вечером, он обнаружил, что у сына высокая температура, как потом выяснилось, на почве вирусного гриппа. Встревоженный отец стал звонить во львовскую гостиницу, где проживали оркестранты, и дежурная связала его с номером, в котором ночевала жена. В трубке он услышал пьяный мужской голос, пробормотавший спросонья: «Тиш-ше! Беллочка уже спит!» В трудном разговоре после возвращения с гастролей грешница не только не покаялась, а перешла в наступление, выложив контробвинения:
— Полагаешь, тебе, б…..ну, с чужими бабами можно трахаться? А я должна терпеливо ждать, пока ваша милость соизволит выполнить свой супружеский долг? Дудки!
Беллыны аргументы вынудили супруга всерьез призадуматься. Он вспомнил, что с недавних пор жена поменяла прическу, занялась нарядами, косметикой, бижутерией. А он-то ничего и не замечал! Витя с удивлением поймал себя на том, что это явно задело его за живое. Значит, он все-таки ревнует ее, и ему не безразлично, с кем она гуляет. А Беллочка наверняка продолжает любить его, несмотря ни на что. Что ж, придется просить прощения и мириться — хотя бы ради ребенка. А в своей конторе действительно больше не стоит гадить. Если сильно приспичит, найдутся девицы и на стороне. Так и произошло. Дома соблюдался относительный мир. На работе Виктор стал сдержаннее с молодыми женщинами, дабы не провоцировать у них напрасные иллюзии. Только в служебных командировках он временами позволял себе расслабиться. Но в конце-концов наступил на те же грабли.
В отделе появилась новая лаборантка Галя, симпатичная девчина из села на Ровенщине. Студентка-заочница ловко справлялась со своими непростыми обязанностями и охотно задерживалась допоздна с «Вихтором Григоровичем», как почтительно величала его. Вскоре он понял, что у девушки к нему не просто уважение как к старшему, а нечто сугубо интимное. Когда он ей что-нибудь объяснял, она не мигая с восхищением смотрела ему прямо в рот. Если он перехватывал ее взгляд, украдкой брошенный на него, опускала реснички и заливалась алым румянцем. А от случайного прикосновения его руки к своему плечику, съеживалась и замирала. Виктор с тревогой замечал, как между ним и Галочкой усиливается взаимная «электромагнитная индукция» и соответственно растет «напряженность поля тяготения». В один прекрасный вечер девчушка вдруг прильнула к Виктору и затрепетала всем телом, так что ему не осталось ничего другого, как ответить ей жаркой мужской лаской. Засим последовало все остальное… А в следующем квартале выяснилось, что девушка забеременела. Было безумно жаль ее, но бросить семью Виктор не мог, а Галя боялась рассказать родным о свершившемся. Сделав аборт, она устроилась на другую работу. Их пути навсегда разошлись, как в море корабли.
Шила в мешке не утаишь — Белла проведала и об этом служебном романе. Но не стала затевать шумный скандал, а молча ушла с Петей к своим родителям. Пришлось Виктору с поникшей головой идти «в Каноссу», как император Генрих к Папе римскому. Злопамятная теща и ее оскорбленная дочь не сдавались целый месяц, пока арбитраж в лице тестя не уладил затянувшийся конфликт. С тех пор молодые супруги старались не раскачивать с трудом законопаченную семейную лодку, и она потихоньку плыла по течению. Но внезапно на Киев обрушились последствия катастрофы на Чернобыльской АЭС, и Петеньку пришлось надолго вывезти в Крым к папиному брату. С каждым годом усиливались перебои снабжения товарами первой необходимости. Многое стали продавать по талонам, причем качество становилось все хуже, а очереди росли.
Перспектива эмиграции в Германию взволновала всех и породила радужные надежды. Однако планы у родителей Виктора и Беллы были совсем разные. Сам-то Витя в чаянии отъезда в Америку давно самостоятельно штудировал английский язык, который изучал в вузе и потом сдал по нему кандминимум. Но его папа и мама готовились к переселению на Землю обетованную к дочери Лизе, которая с мужем и детьми уже обустроилась там. Даже беллочкин отец к концу перестройки смекнул своим практичным умом: экономика в стране рушится, дефицит усиливается. уровень жизни снижается. Не пора ли эмигрировать, пока еще хуже не стало?
Между тем из Москвы пришли новые радостные вести: немецкое посольство уже начало выдавать разрешения на переселение в ФРГ, для чего от подателя заявления требуются документы о еврейском происхождении хотя бы одного из родителей. Выяснилось также, что самые шустрые евреи еще год назад были приняты властями ГДР и теперь благоденствуют в объединенном Берлине. Срочно был созван расширенный семейный совет, на котором Виктор выложил чрезвычайную информацию и заявил, что намерен с женой и сыном эмигрировать в Германию. Сперва растерявшаяся Белла смекнула, в чем суть, и подтвердила свое согласие. Ошарашенные родители пару минут выдерживали тягостную паузу. Наконец витин папа Григорий Наумович разразился гневной филиппикой, выразив недоумение по поводу того, как это их дети решаются поселиться в «логове фашистского зверя». Затем слово взял тесть и веско растолковал свату, чтó собой нынче представляет единая демократическая Германия. И поддержал желание молодежи как «разумное и взвешеное», более того — выразил готовность последовать за ней… спустя некоторое время.
После этого исторического заседания события стали развиваться с лихорадочной быстротой. В апреле витины родители получили вызов от дочери и через три месяца улетели в Израиль. Виктор и Белла вместе с приятелями еще в марте подали заявления в немецкое консульство в Киеве. Но там выяснилось, что в паспорте Миневича записано отчество «Григорьевич», а в свидетельстве о рождении — «Гершелевич». Пришлось обращаться в Институт языкознания Академии Наук за справкой о том, что «Григорий» и «Гершель» — идентичные имена. Это были только цветочки — ягодки ждали их впереди. Витя, Яша и Боря подали заявления об уходе из СКБ и стали лихорадочно искать, куда бы пока пристроиться, чтобы и деньги не терять, и время для дальнейших хлопот иметь. Слава богу, каждый нашел себе теплое местечко, благо в городе развелось фирм и кооперативов, как грибов после дождя. Эмигрантские настроения все шире охватывали евреев, популярным стал анекдот: «Предъявите ваш билет, — требует контролер от пассажира. Очумелый от забот, он пожимает плечами: — Какой билет?! Я еще даже визу не получил!»
Появилась головная боль: где и как обменять советские рублики на полноценную валюту, чтобы увезти ее в эмиграцию? По мере продаж квартиры, машины, мебели и прочего барахла вместе с трудовыми накоплениями на книжке и наличными у каждого набралась приличная сумма в рублевом выражении. Но банки иностранную валюту приватным лицам не продавали. Правда, были менялы-нелегалы, но иметь с ними дело — весьма опасно. Что и показал урок, преподанный Борису Вайнеру. На свой страх и риск он отправился на Бессарабку искать «валютчиков». В Крытом рынке быстро нашел какого-то типа цыганской внешности, предложившего за пять тысяч рублей сто «зеленых», заверив Борю, что таков обменный курс. Сделка состоялась в малолюдном углу рынка. Вайнер вручил «цыгану» толстую пачку советских ассигнаций и взамен получил заветную банкноту в сто долларов. И в этот момент кто-то рядом истошно завопил: «Атас — мильтоны!!!» «Валютчик» неожиданно вырвал у Бориса купюру и ринулся бежать. Но он успел схватить жулика за воротник, и тот швырнул ему под ноги зеленую бумажку, растворившись в толпе. Боря с облегчением поднял банкноту и обнаружил на ней надпись: «One dollar»! Точно такого же цвета и размера, что и 100-долларовая купюра, только портреты разные: вместо Бенджамина Франклина на ней красовался Джорж Вашингтон.
Трио соучастников акции «Еврейский десант в Германии» выяснило, что есть более надежный способ добычи валюты в ближнем зарубежье. По совету опытных дельцов они загрузили драндулеты Вити и Бори разными промтоварами и в середине августа помчались в Польшу, где шел бурный процесс перехода от социализма к капитализму. Друзьям воистину повезло: дефицитные электроизделия и русскую водку братья-славяне брали нарасхват. Причем многие расплачивались германскими марками и американскими долларами или злотыми, которые можно было тут же обменять на валюту. В разгар торгово-финансовой операции наши коммерсанты узнали, что в Москве произошел путч: Горбачев арестован, в стране объявлено ЧП. Надо было срочно решать, что делать. Виктор предложил ехать в американское консульство в Краков и просить политическое убежище в США вместе с семьями. Но там им дипломатично объяснили: «Исход событий в Москве пока неясен. К сожалению, мистеры должны подождать». Пришлось возвращаться домой, не солоно хлебавши, тем более что путч уже провалился и путь в Европу остался открытым. Зато у каждого в загашнике появилась приличная сумма в инвалютном варианте.
По приезде в Киев они узнали, что вслед за республиками Прибалтики и Закавказья Верховна Рада провозгласила Украину «незазалежною державою». Яша Клигман написал заявление о выходе из рядов КПСС и отослал его вместе с партбилетом в райком партии. «Беспартейным» соратникам он с пафосом заявил, размахивая по-ленински кулаком:
— Партия, которая не смогла построить социализм с человеческим лицом и сохранить Советский Союз, такая партия недостойна того, чтобы я оставался ее членом!
В знак одобрения раздались жидкие аплодисменты, сопровождаемые ироническими комментариями. Но самым главным событием стали письма из германского посольства о том, что им предоставлена возможность бессрочно проживать в Германии в статусе, приравненном к «контингентным беженцам». Как выяснилось впоследствии, речь шла о лицах из кризисных регионов, принимаемых ФРГ в рамках Закона о гуманитарной помощи. К общему восторгу, все трое были направлены в землю Северный Рейн Вестфалия — самую многонаселенную и промышленно развитую. Всяческая суета по завершению распродажи движимости и недвижимости еще более усилилась. Наконец, были заказаны билеты на поезд в Москву, а оттуда — на самолет в Берлин, поскольку прямых авиарейсов из Киева в Германию не было. В промежутках между бесчисленными хлопотами, связанными с эмиграцией, супруги Маневичи усердно штудировали немецкий язык, посещая частные занятия преподавателя пединститута и уроки по телевизору, которые давал мюнхенский институт им. Гёте. Несмотря на то, что Виктор, в отличие от Беллы, немецкий зубрил еще в школе, он за 15 лет основательно подзабыл его. Простые тексты читал и переводил, но разговаривать мог с трудом. И только воспоминания об идише, на котором общались дедушки и бабушки в его раннем детстве, немного облегчали восприятие чужой речи. За сына он не волновался — пойдет в немецкую школу и быстро овладеет языком аборигенов.
И вот настал долгожданный день отъезда — 7 ноября. Почти никто в городе о празднике «Великого Октября», кроме правоверных коммунистов, даже не вспомнил. Выпив «на посошок» и присев перед дорогой, Виктор с сыном, Беллой и ее неразлучной скрипкой в футляре погрузили багаж в частный «рафик» и двинулись на вокзал, куда уже прибыли бездетный Яков с женой Ниной и закоренелый холостяк Борис. На перроне их ожидала большая толпа провожающих. Один из них отозвал Витю в сторонку и сообщил: по достоверным источникам, в поездах орудует банда воров, которая специализируется на ограблении евреев, выезжающих в Германию. С помощью проводника они проникают ночью в купе и похищают у спящих пассажиров деньги и ценные вещи. «Будьте бдительны!!» — прохрипел он в ухо коллеги. Виктор экстренно довел до сведения друзей тревожную информацию. От навязчивых услуг носильщиков тут же решили отказаться. Провожающим предоставили почетную миссию погрузки в вагон чемоданов, рюкзаков и баулов отъезжающих. Затем наступили волнительные минуты повального прощания с объятиями, поцелуями и напутствиями. Беллына мама рыдала так неистово, будто хоронила покойников. Фирменый поезд «Москва», наконец, тронулся. На перроне все дружно замахали руками и закричали что-то неслышное пассажирам.
За окнами вагона поплыли в обратную сторону до боли знакомые пейзажи дачных пригородов. А у Виктора в голове назойливо звучал уже устаревший гимн покидаемой родины: «Союз нерушимый республик свободных…». От ностальгического настроя его отвлекли верные спутники. Надо было разместить багаж в двух смежных купе так, чтобы можно было там передвигаться и освободить шесть спальных мест. Эту непростую задачку успешно решили при соучастии обеих дам и ребенка. Хорошо еще, что бóльшую часть вещей заранее отправили «малой скоростью» в контейнере. Самое ценное — баулы с валютой, ювелирыми украшениями, документами и словарями — положили под нижние сидения. Остальное втиснули на верхние полки. Билеты и наличные деньги, необходимые в пути, спрятали в самодельных торбочках на груди. Борю решили на ночь уложить в купе с Клигманами.
Подозрительная проводница в передничке принесла в стаканах чай, который мог оказаться снотворным, а посему был отвергнут. Все начали обсуждать меры предосторожности от вероятного ограбления. Посменное ночное дежурство отклонили как слишком изнурительное. Остановились на варианте, предложенном Вайнером: протянуть поперек купе на разных высотах шпагаты, за которые похитители неизбежно зацепятся в темноте. Соорудив хитроумные ловушки, все разошлись по своим местам и под мерный стук колес погрузились в праведный сон. Среди ночи пассажиров разбудил страшный грохот и чьи-то громкие стоны. На пороге купе они увидели гениального изобретателя, который в трусах и майке валялся на смятой ковровой дорожке. Ему, видете ли, приспичило сходить в туалет, и он спросонья запутался в шпагатной паутине, начисто позабыв о западне, так блестяще сработавшей! Слава богу, Боб отделался легким ушибом руки и шишкой на лбу. Содружество эмигрантов долго не могло успокоиться от душившего их смеха…
Рано утром поезд прибыл на Киевский вокзал в Москве. Носильщики вынесли багаж на привокзальную площадь и помогли найти маршрутный автобус, который отвез странников во Внуково. Там при взвешивании багажа обнаружилось, что на каждый билет он превышает норму раза в полтора, а у «счастливчика» Бори — почти вдвое. Ему пришлось доплачивать не только остатками в рублях, но и валютой. Через три часа приземлились в аэропорту Берлин-Тегель, благополучно прошли таможеный досмотр и пересели в скоростной поезд, к вечеру примчавший их в Дортмунд. А оттуда два такси за полчаса доставили мигрантов в лагерь с поэтическим названием Унна-Масен. Как выяснилось, расположен он на окраине живописного городка на востоке Рурского бассейна и представляет собой пункт первичного приема беженцев из разных стран мира и немецких переселенцев из экс-СССР. Лагерь состоял из множества двухэтажных домиков и бараков, в один из которых привели новичков. Несмотря на поздний вечер, служащие деловито приняли у них документы и направили в один из корпусов, где каждой семье предоставили комнатку для ночлега в двухярусных кроватях. А утром им выдали временные удостоверения, марки на карманные расходы, талоны на питание и с помощью переводчика объяснили, что несколько дней придется ждать решения о размещении на постоянное место жительства в одном из населенных пунктов Вестфалии.
Через три дня еврейских беженцев, прибывших в Унну, собрали для встречи с сотрудницей земельного объединения евреев в Дортмунде. Суровая дама растолковала им на ломаном русском с польским акцентом, что все они приняты в Германию «по еврейской линии», и тот, кто является евреем по матери, должен в анкетном пункте о вероисповедании написать «юде» («иудей»). Только тогда он сможет стать членом еврейской общины, которая будет оказывать ему всемерную помощь в интеграции. Долго еще разглагольствовала она о преимуществах социально-правового статуса «контингент-фюхтлингов», о благах, предоставляемых «русским евреям» в дортмундской общине — самой крупной в регионе. Но друзья ее почти не слушали — их прежде всего заботило, как при распределении всем вместе попасть в благословенный Дортмунд. На этот вопрос мадам четко ответила после доклада:
— Если вы евреи по Галахе и хотите вступить в нашу общину в Дортмунде, я попытаюсь посодействовать вам в этом.
Им снова удивительно повезло: женщина выполнила свое обещание! Прошло еще два дня, и всю «великолепную шестерку» автобусом отправили в общежитие для мигрантов в Дортмунде. Это был вполне удобный 4-этажный «хайм» (общежитие), расположенный на окраине города вблизи остановок трамвая, автобуса и метро. На каждом этаже — четыре отдельные комнаты, обставленные мебелью с учетом числа проживающих, общий туалет, душевая и кухня, оборудованная электроплитами, холодильниками, буфетами с посудой, столами и стульями. Миневичам на троих досталась самая большая комната, Клигманам — чуть поменьше, Вайнеру — холостяцкая клетушка. На том же этаже поселили еще одну семью молодоженов из Минска: Гришу и Фаню Ковальских. Жилищно-бытовые условия на первых порах всех устроили. Можно было приступать к выполнению программы-минимум по длинному списку, врученному комендантом общежития.
Виктор с женой и друзьями почти месяц кружили по бюрократической карусели, которая, как позже выяснилось, была четко продумана. Хождение по инстанциям началось с социального ведомства, где они стали на учет, получили социальный паспорт и справку о статусе. В учреждении для иностранцев им вручили вид на жительство и прописку в общежитии, в арбайтзамте (ведомстве по трудоустройству) — разрешение на работу и на пособие для ребенка. В жилотделе их поставили в очередь на социальные квартиры, а в школьном отделе дали направление в школу для Пети. Наконец, в больничной кассе они оформили медицинские страховки, а в сбербанке открыли личные счета и получили магнитные карточки с тайными номерами для пользования денежным автоматом. После перевода на семью первого социального пособия Виктор и Белла были потрясены: месячной суммы в марках им в Киеве хватило бы на целый год!
Первое время они всё воспринимали сквозь розовые очки. Ах, какая чистота на улицах! И транспорт ходит точно по расписанию! И немцы такие вежливые: улыбаются, когда таращишь на них глаза. Вопреки ожиданию, Витя не встретил ни одного фашиста-антисемита. Может быть, они все поумирали, а молодые воспитаны по-новому, научившись скрывать свои эмоции? Или потому что немцы почти поголовно горбоносые и безбожно картавят? Жаль только, красивые девушки в Дортмунде встречаются реже, чем в Киеве.
Всюду приходилось заполнять анкеты и объясняться с чиновниками по-немецки. А поскольку переводчик из еврейской общины был предельно загружен, Вите как лидеру с его примитивным немецким языком пришлось взять на себя контакты в учреждениях. В одном из них он не выдержал и отчеканил хамоватому бюрократу заранее подготовленную тираду:
— У нас на переводчика денег нет! А вы не смогли бы оплатить его услугу? Нет? Тогда говорите, пожалуйста, медленнее и яснее, чтобы я вас понял.
Чинуша-ксенофоб, к общему удивлению, послушно выполнил просьбу мигрантов, и они как-то сумели найти общий язык. Но в целом общение с туземцами на первых порах происходило крайне туго. То и дело возникали анекдотичные казусы. Так, яшина жена Нина, прогуливаясь однажды в центре Дортмунда, с трудом догадалась, что водитель проезжавшего авто спросил ее, какназывается этот город. С перепугу она брякнула: «Их вайс нихт» (Я не знаю). А Боря Вайнер уже во время учебы на языковых курсах представился в одном ведомстве: «их бин флюгцойг»(Я — самолет!). Бедняга хотел сказать, что он беженец (флюхтлинг), но перепутал созвучные слова, введя в замешательство служащих, вероятно, решивших, что перед ними сумасшедший.
Вот почему всех взволновало предписание явиться для изучения немецкого языка в «фольксхохшуле» (VHS), в переводе — Народная высшая школа. Нечто вроде советского вечернего университета, только не марксизма-ленинизма, а широкого профиля. Шестиэтажное монументальное здание VHS находилось в центре города на Ганзаштрассе. Вдоль длинных коридоров размещались учебные аудитории. В одной из них 13 иностранцев-«академикеров» (лиц с высшим образованием) должны были за десять месяцев освоить чужой язык и получить свидетельство, без которого в Германии невозможно устроиться на работу по специальности. Занятия проводились пять раз в неделю по пять-шесть часов с утра или после полудня. Светлая комната была оборудована удобными столами и стульями, передвижной доской, индивидуальной аудиотехникой.
Не успели курсанты перезнакомиться, как вошла женщина лет под тридцать в элегантном темновишневом платье, приветливо улыбнулась и мелодичным голоском поздоровалась: «гутен морген!» Представилась как Маргарет Роттбах — преподаватель, которая будет вести группу. Потом стала по списку называть имена и фамилии учащихся, всматриваясь в лицо каждого, задавая краткие вопросы и внимательно слушая ответы. На великолепном литературном языке (хохдойч), отчетливо и не торопясь она объяснила слушателям основные задачи и особенности интеграционного курса, заверив, что вскоре все они смогут правильно выражать свои мысли по-немецки и хорошо понимать собеседника. С первого же занятия между учительницей и учениками установились доброжелательные, доверительные отношения. Она восхитила их своей неутомимой добросовестностью, деликатностью и бескорыстной заботой о том, чтобы каждый успешно осваивал учебный материал. Если кто-нибудь не понял чего-то, терпеливо повторяла и просила перевести на русский язык тех, кто лучше владел немецким. Чаще всего это был Виктор, которого фрау Маргарет выделила среди остальных и шутя называла своим «долмечером» (посредником-толмачом). Виктóр, как она стала его именовать, поразил ее чтением наизусть по-немецки стихотворения Гейне «Лорелея» и баллады Гёте «Лесной царь», заученными когда-то в школе.
А Виктора Миневича она с первого взгляда очаровала. Он пристально вглядывался в тонкие черты ее овального лица, обрамленного светлокаштановыми шелковыми локонами, ниспадавшими на покатые плечи. Жадно ловил мерцание ее темнозеленых глаз под длинными ресницами, любовался чистым выпуклым лбом, прямым носиком и аккуратными рядами зубов, сияющих белизной при открытой улыбке. В разлете густых бровей и уголках сочных губ была едва заметная асимметрия, придававшая особую прелесть ее лицу. И когда она проходила по рядам, он заворожено следил за плавными движениями ее стройных ног и гибких рук, восхищался изящным бюстом и округлым станом. Колдовскую красоту и женственность Маргарет испытала на себе вся «чертова дюжина» и прежде всего — ее мужская часть. Даже дамы, в том числе завистливые и ревнивые, вынуждены были признать неотразимое обаяние фрау Роттбах. В группе утвердилась привычка титуловать всеобщую любимицу «королевой Марго». А мужики, подтрунивая над ее главным поклонником, напевали на известный мотив: «Наш Витя, кажется, влюбился» — кричали в Дортмунде друзья».
В свою очередь, Маргарет прониклась искренним интересом и симпатией к своим слушателям, целиком состоявшим из бывших советских евреев. Впоследствии она призналась, что о еврействе, его истории и религии имела самое смутное представление. Ее деды служили в вермахте на Западном фронте и к расправам над евреями не имели отношения. Бабушка по отцу в «хрустальную ночь» 9 ноября 1938 года спрятала у себя еврейских соседей. После войны вместо разрушенной нацистами синагоги в Дортмунде открылась новая, весьма малочисленная. Однажды в детстве Марго побывала в ней с матерью на веселом празднике Пурим. «Русские» евреи совершенно не были похожи на тех, которых она тогда увидела. Умные, эрудированые молодые люди приятно удивили ее своей открытостью и любознательностью. Она приняла живое участие в бытовых проблемах своих слушателей, помогая решать их при переводе с «птичьего» языка казенных писем, при заполнении различных анкет и составлении заявлений, в поисках квартир и работы. Вместе с тем Марго с увлечением знакомила своих подопечных с достопримечательностями города, устраивала экскурсии в музеи и картинные галереи, водила их на концерты, совершала с ними прогулки по Вестфален-парку и прочим живописным местам. У нее появилось желание научиться говорить по-русски, и Фаня Ковальская, филолог по образованию, взялась помочь ей в этом.
Вскоре в группе образовалось ядро продвинутых курсантов в составе минчан Ковальских, питерца Семена Трибница и пятерки киевлян. Их-то фрау Роттбах и стала периодически приглашать в кафе на «айс» (мороженое) или кофе с «кухеном» (пирожным) — в основном за свой счет. В жаркий летний день потащила всех в открытый бассейн поплавать и позагорать. Вот когда у Виктора и его товарищей появилась возможность созерцать свою королеву в шикарном купальнике во всей ее красе! А однажды в воскресенье она повезла их к себе домой на микроавтобусе. «Избушка» Роттбахов в престижном районе города поразил гостей, впервые посетивших жилье немцев среднего достатка. На первом этаже размещались прихожая, просторная гостиная, кухня и туалет. На втором — три спальни для родителей, детей и гостей, рабочий кабинет, еще один туалет и ванная с душем. В полуподвале — помещения для игры в настольный теннис, стирки и сушки белья, гараж и кладовки. За домом — лужайка с беседкой, цветами и кустами ягод. Такого комфортного жилища с внешне простой, но добротной обстановкой наши герои никогда прежде не видели. Их дружелюбно приветствовал Герберт, муж Марго — юрист крупной фирмы, худощавый лысоватый мужчина лет за сорок, в больших очках на добродушном лице. Следом появились похожие на него близнецы-шестилетки и вежливо протянули руки посетителям. А чуть позже подошла пожилая женщина, с улыбкой назвавшая себя Аннемари, матерью Маргарет и бабушкой «дизер рюпель» (этих озорников).
Вначале гости держались сковано, но теплота и радушие хозяев развеяли холодок отчуждения. А отличное вино развязало языки, и все стали оживленно общаться между собой, особенно те, кто более уверенно говорил по-немецки: Виктор, Белла, Фаина и Гриша. Даже захмелевший Борис дерзнул произнести тост, объяснившись в любви к «нашей королеве». Затем хором исполняли «Катюшу» и «Подмосковные вечера». Хозяева подпевали им, а потом они спели гостям «Лореляй» и «Танненбаум». Под конец все пустились впляс под мелодии классических и современных танцев, а в финале лихо отплясали гопак, казачок, лендлер и польку. Виктор пригласил Марго на танго, испытывая непривычное волнение от прикосновения к ее мягкой ладошке и тонкой талии, глубоко вдыхая волшебный аромат духов, исходивший от ее нежной шейки. После очередного виртуозного па она поощрительно улыбнулась:
— У вас хорошо получилось.
— А у меня все хорошо получается! — самоуверенно засмеялся он.
Маргарет нахмурилась и молча пожала плечами. Виктор понял, что допустил непростительную пошлость, и с трудом решился снова подойти к ней, когда начался вальс. Но она, извинившись, сослалась на необходимость варить кофе. Перехватив ревнивый взгляд Беллы, Витя поспешил пригласить на танец жену. Возвращаясь в общежитие, все сошлись на том, что Марго — счастливая женщина: у нее славный муж, милые детки и дом-полная чаша. А Виктор с горечью думал о том, как велика социальная пропасть между ним и любимой, между ментальностью советских иммигрантов и коренных немцев. Ведь у Роттбахов совсем иной образ жизни, они принадлежат к элитарному кругу общения. Он вспомнил беседу с Гербертом, который никак не мог понять, почему русский еврей, получив на родине высшее образование, ученую степень и престижную работу, рискнул покинуть свою страну и приехать в Германию, где ему придется всё начинать сначала.
На своем веку Виктор повидал немало женщин, испытывал увлечение, влюбленность и страсть, победы и поражения. Но никогда еще не приходилось ему переживать душевное состояние, которое вызвала в нем Марго. Он робел перед ней, как мальчишка, запинался в разговорах, забывал немецкие слова и обороты. При виде ее серце у него то бешено колотилось, то сладко замирало. Порой охватывало тоскливое чувство безнадежности, оттого что она несвободна и никогда не будет принадлежать ему. И вспомнилась крылатая фраза Гамлета: «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?»…
Однако жизнь на каждом шагу вынуждала обращаться к Маргарет за советом и поддержкой. Без нее им с Беллой труднее было бы найти квартиру, подходящую по площади и арендной плате. Это она подсказала Миневичам, что искать жилье следует не только в объединениях и фирмах, но и в рекламных изданиях и компютере. По одному из частных адресов Марго сумела договориться о съеме квартиры в 75 кв. м. в районе Тремония-парк на втором этаже довоенного дома, чудом уцелевшего во время войны и капитально отремонтированного. Она помогла друзьям обставить жилье приличной мебелью, которая обошлась им баснословно дешево, а кое-что и задаром. Естественно, на праздновании новоселья Маргарет была самым почетным гостем.
В декабре 1992-го группа успешно закончила интенсивный языковый курс, и выпускники получили сертификаты, соответствующие общеевропейскому стандарту. В «греческом зале» ресторана «Akropolis» устроили прощальный ужин, на котором все благодарили фрау Роттбах, завалив ее цветами и подарками. Отныне можно было приступать к поискам работы по специальности. Маргарет и в этом содействовала своим питомцам. Правда, Белла сама нашла среди русскоязычных мигрантов несколько учеников, родители которых мечтали научить своих чад игре на скрипке, а позже — и среди немцев, опять-таки с помощью Марго. После приезда отца и матери Белла стала преподавать по классу скрипки в музыкальной школе. Между уроками она обустраивала родителей, а те взяли на себя уход за внуком, который учился в седьмом классе гимназии.
А вот с трудоустройством Виктора всё оказалось намного сложнее. В 1990-х в Рейн-Вестфалии снижались производство и занятость населения. Головные предприятия новых технологий находились на юге, куда переместились штаб-квартиры концернов «Сименс», «АЭГ-Телефункен», «Бош». Крупными центрами электротехники и электроники стали Мюнхен, Нюрнберг, Франкфурт-на-Майне, Штутгарт. Вот туда прежде всего Виктору и пришлось посылать «бевербунги» — письменные заявления о приеме на работу. Причем составлять их надо было так искусно, чтобы профессиональные достоинства соискателя выглядели убедительно и в самом выгодном свете. К заявлению, кроме автобиографии, следовало приложить выписку из трудовой книжки, копии признанных в ФРГ дипломов о высшем образовании, о присвоении ученой степени, патентов изобретений и свидетельства об окончании языковых курсов. И все следовало представить на хорошем немецком языке и заверить у нотариуса.
Без Марго Виктор не смог бы со всем этим справиться. Благодаря ей он разослал более сотни «бевербунгов» по разным адресам: в научно-исследовательские институты, технологические лаборатории и проектно-конструкторские бюро, в университеты и на заводы, предлагая себя в качестве опытного инженера-электронщика. Маргарет подарила ему вполне годный компьютер с принтером, научив оформлять документацию с учетом специфики адресатов. После очередного отказа она утешала и ободряла Витю, наставляла, как вести себя, если его пригласят на собеседование. Одобряла и поддерживала его сопротивление чинам «арбайтсамта», принуждавшим клиента браться за любую работу. Наконец, он нашел место по специальности совсем рядом — на предприятии Сименса по изготовлению турбин в Мюльхайме, менее часа езды от Дортмунда. Но на это ушло два долгих года, в течение которых случились события, в корне изменившие его судьбу.
Все это время Виктор страдал от неразделенной любви и унизительной мысли, что Марго равнодушна к нему как мужчине и помогает лишь из жалости и чистой дружбы. Отчасти он был прав. Действительно, Маргарет по своей доброте приняла близко к сердцу насущные проблемы симпатичного русского еврея. Но чем больше хорошего она делала для него и его семьи, тем ближе и дороже он ей становился. Она пристально присматривалась и все сильнее привязывалась к нему. Они давно перешли на «ты», им было легко и приятно общаться. «Витья» (так часто называла его Марго) изначально произвел на нее впечатление настоящего мужчины. От него веяло физическим и духовным здоровьем, уверенностью и надежностью. В отличие от субтильного тугодума Герберта он — такой милый крепыш (netter Kräftige) с волевым лицом и романтичной бородкой, схватывает все налету, остроумен и темпераментен. Это импонировало ее живой впечатлительной натуре и спонтано влекло к нему. Правда, он самолюбив и немножко упрям. Но во всяком случае это лучше, чем оставаться хлюпиком вроде ее муженька-слабака (der Waschlappen). Порой она спохватывалась и внушала себе: «Эй, не слишком ли ты увлеклась этим парнем? Да он просто вскружил тебе голову! Не будь глупышкой (eine Dummchen)»
Так думала и чувствовала Марго, но Виктор сперва ни о чем не догадывался. Он все больше испытывал неодолимую тягу к ней, и это все чаще тревожило его. Их деловые встречи происходили у нее дома — обычно по утрам, когда дети уходили в школу, Герберт — на работу, а у Марго не было занятий. Он приезжал на велосипеде, найденом на свалке,и дарил ей цветы. В кабинете с полками, заваленными сводами законов, справочниками и словарями, они детально обсуждали дальнейшую поисковую тактику. Маргарет в свободной блузке и джинсах (летом — в шортах) печатала тексты на компьютере, а Виктор, сидя рядом или стоя у нее за спиной, следил за ее пальчиками, бегающими по клавиатуре. Однажды он не выдержал и наклонился к ней так низко, что его бородка коснулась ее оголеного плеча, а губы — нежной шеи. Марго от неожиданности вздрогнула, обернулась и умоляюще прошептала:
— Не на-до, Ви-тья. Про-шю те-бъя.
— Ну почему? Почему?! — воскликнул он и невольно перешел на немецкий: — Ду вайс дох: их либе дих зайт ланге! (Ты же знаешь: я давно люблю тебя).
Маргарет встала, взяла в свою миниатюрную ручку широкую витину ладонь, а другой стала гладить его по голове и лицу, уговаривая взять себя в руки, напоминая о том, что Виктору и так было известно: у нее — муж, дети, репутация, и у него — семья. Они не могут всё разрушить ради своих чувств. От возбуждения он многого не понял, но суть уловил:
— Так ты меня тоже любишь?! Это же самое главное! Дорогая, да мы с тобой все проблемы решим!!!
Виктор схватил Марго за плечи, тесно прижал к себе и стал жадно целовать в губы, не давая произнести ни слова. Но она сумела высвободиться из его объятий и ласково заговорила:
— Послушай, милый. Ты в самом деле небезразличен мне. Но я еще недостаточно разобралась в себе. И ты тоже должен подумать. Нам обоим нужно время, чтобы все взвесить. Пожалуйста, не обижайся…
Он с грустью посмотрел на нее и уехал, размышляя в пути: «Марго слишком благоразумна, чтобы понять меня. Рассудок берет у нее верх над сердцем. Что ж, возможно, она права». Две недели прошли, будто целая вечность. Он никак не мог успокоиться, пытался отвлечься от навязчивых мыслей о Маргарет, принуждая себя заниматься всё той же рутиной: печатать и рассылать «бевербунги». Как-то днем, когда Белла, позанимавшись со своими «вундеркиндами», отправилась в музшколу, бодрым тоном позвонила Маргарет:
— Хелоу, Виктóр! Как деля?
— Здравствуй! Вот сижу, тружусь над бумагами.
— Слюшай, я в авто, еду к тебье. Привьезу докумьенти, котори ти у меня оставиль.
Минут через десять она вошла в дом — красивая, сияющая, ароматная — и, как ни в чем не бывало, приветливо протянула руку:
— Рада тебя видеть! А где твои жена и сын?
— Белла ушла на работу, вернется к вечеру. А Петю забрала из гимназии бабушка — он у них заночует.
Оба неловко помолчали. Затянувшуюся паузу прервал Виктор. Набравшись духу, он вплотную подошел к Марго и взял ее за плечи:
— Пожалуйста, прости меня — я вел себя, как мальчишка!
— Нет, ты поступил, как мужчина! И тебе не в чем извиняться.
Она нежно посмотрела ему в глаза и покорно прислонилась головой к его груди. Этого было достаточно, чтоб у обоих детонировал взрыв накопившихся чувств. Виктор горячо обнимал и целовал Марго, затем легко поднял ее на руки и понес в спальную. Их истосковавшиеся тела и души слились воедино в бурном порыве страстей. А позже, потрясенные и умиротворенные, они лежали рядышком, не в силах думать о чем-то обыденном. Но вечно так продолжаться не могло, и он первый нарушил минуты блаженства:
— Майн шатц (моя дорогая)! Давай снимем отдельную квартиру и будем жить вместе.
Маргарет глубоко вздохнула и покачала головой:
— Либлинг (любимый), я была бы очень счастлива, но сейчас это невозможно. Я не готова так сразу все разорвать. Поверь, мы с Гербертом уже давно чужие. Но что я скажу моим мальчикам?!…
Однако проблему решил естественный ход событий. Через полгода Марго сообщила, что у них будет ребенок и придется известить об этом ближних. У нее состоялся нелегкий разговор с Аннемари, которая решительно отрубила:
— Скажи мужу, что беременна от него. Или сделай аборт. Но семью рушить нельзя! Ты не должна травмировать своих детей!
— Мамочка, мы с Гербертом давно не спим вместе. Я люблю Виктóра и сохраню его ребенка. Хочу быть счастливой только с ним! А мальчики… Что ж, они поймут меня, когда подрастут.
Муж на удивление спокойно выслушал признание жены:
— Я догадывался о твоей порочной связи. Ты свободна и можешь уходить к этому человеку. На разводе я не настаиваю, но дети в любом случае останутся со мной.
Объяснение Виктора с Беллой произошло по иному сценарию. Услышав гнетущую новость, она разрыдалась и впала в истерику:
— Ты всегда был эгоистом и бабником! А теперь на чужбине опять предаешь меня и сына! Видеть тебя не могу! Иди к свой шлюхе!!
— Не смей оскорблять эту женщину! — закричал Виктор и чуть погодя тихо добавил: — Я понимаю — тебе тяжело. Прости, если сможешь. Мне очень жаль, что так случилось. Но без нее я не могу, и изменить ничего невозможно. А Петеньке я всегда буду помогать.
В этот момент зашел дедушка Лев Давидович с внуком, и разгоравшийся скандал потух сам по себе.
Влюбленая пара сняла в экологически чистом районе трехкомнатную квартиру с учетом появления ребенка. В апреле 1995-го у них родилась славная дочурка. По желанию Маргарет ее назвали русским именем — Маша. Не «Мария», не «Марина» или «Мариана», а именно «Маша», как ни странно звучало оно для немцев. К тому времени Виктор получил гражданство и пять дней в неделю ездил на работу в Мюльхайм на своем «опеле», купленном по сносной цене. Его зарплата начинающего инженера-проектировщика составляла около 4 тыс. марок в месяц, так что Марго смогла целый год быть в оплачиваемом отпуске по уходу за младенцем. Без ущерба для их семейного бюджета оставалась возможность платить алименты на Петю и периодически делать подарки всем трем мальчикам. Маргарет и Виктор так и жили неразведенными, обоюдно наслаждаясь духовной, эмоциональной и сексуальной гармонией. Они были безмерно счастливы и не считались с мелкими с бытовыми неурядицами, которые постепенно накапливались.
Витина служебная каръера круто пошла вверх, когда его технические новшества стали внедрять в производство. Таланты герра доктора-инженера оценили, его выдвинули руководителем группы, а позже поставили во главе проектного отдела. Жалование возросло, но вкалывать приходилось по 10-11 часов, чтобы оправдать ожидания начальства. Домой по будням он возвращался поздно вечером. Помогать Маргарет в уходе за Машенькой и в домашнем хозяйстве нехватало ни времени, ни сил, а в постели он сразу засыпал мертвым сном. Повторялся киевский вариант с той лишь разницей, что Виктор сильно переживал и жалел Марго, но ничего в данных обстоятельствах не мог поделать. Зато в выходные «медовые» дни он сполна отдавался жене и дочурке, которая болтала с папой по-русски, а с мамой — по-немецки. И он попрежнему был без ума от своей прекрасной фрау, восхищался ее элегантными нарядами и светскими манерами. Его приводили в экстаз ее роскошное тело, ее нежность и заботливость по отношению к нему. Но к поклонникам из среды коллег по работе и приятелей по учебе в школе и университете он втихую дико ревновал ее.
А что же Маргарет? Ее тоже не покидала влюбленность в своего кумира. Она с тем же эротичным трепетом и восторгом принимала его мужские ласки. И ее до слез умиляло витино стремление угодить любимой женщине. Марго понимала и не осуждала фанатизм трудоголика, но ее все больше тяготило вынужденное одиночество, и ей действовали на нервы бесконечные хлопоты по хозяйству. Когда она вернулась к преподаванию в VHS, они наняли русскоязычную няню, которая ухаживала за Машенькой и учила ее русскому языку, убирала, стирала, гладила и кое-что варила. В «народном вузе» учебная нагрузка у Маргарет значительно уменьшилась, поскольку число мигрантов, изучавших немецкий, с каждым годом сокращалось. А группы лиц с высшим образованием, подобные «советской когорте», которую она прежде вела, вообще больше не попадались. Ей неинтересно стало там работать, и она решила заполнить свой досуг сочинением романа об эмигрантах из России, не представляя себе всей сложности этой задачи. Увлекшись литературным творчеством, Марго вскоре обнаружила, что ей нехватает жизненного опыта и писательских навыков. Она обращалась за помощью к Виктору, но он скептически, а порой иронически реагировал на зачитываемые фрагменты. Марго обиделась и перестала обсуждать с ним свои проблемы.
Между тем дети, разлученные с мамой или папой, взрослели, а потребность родителей в общении с ними, усиливалась. Для Виктора это было сопряжено с упрямым стремлением Беллы избегать встреч с формальным мужем и препятствовать его контактам с сыном. Петя успел закончить гимназию и поступил в старейший германский технологический университет в Карлсруэ, идя по стопам отца. Летом он приехал на каникулы к матери и по телефону связался с ним. Договорились о воскресном свидании в центре Дортмунда возле ресторана «Zum Alten Markt». Виктор приехал чуть пораньше и через широкие окна ресторанного зала вдруг увидел среди гостей семейство Роттбахов в полном сборе: Маргарет рядом с Гербертом за столом, обильно уставленным всякой снедью, а напротив — Машеньку с двумя ее братцами и бабушкой Аннемари. Все они были нарядно разодеты и о чем-то весело болтали, не замечая оторопелого Маневича, стоявшего на тротуаре. Впрочем, для Виктора это не должно было стать неожиданностью: он ведь знал, что Маргарет вместе с дочкой регулярно навещает своих сыновей. И все-таки прелестная картинка чужой семейной встречи больно уязвила его. Оказывается, у Марго есть своя личная жизнь, в которой ей хорошо помимо и без него! Ошеломленный, он рассеяно слушал петин рассказ о его первых студенческих впечатлениях и машинально всучил сыну деньги «на карманные расходы».
А вслед затем последовал новый щелчок по самолюбию Виктора — он получил повестку в суд по делу о разводе. Оказалось, Белла привезла на конкурс юных дарований в Бонне воспитанницу-скрипачку и встретила там кларнетиста Фиму, с которым когда-то изменила мужу на гастролях. За прошедшие годы тот успел похоронить свою жену, устроился в консерватории Гановера и тоже приехал на конкурс со своим учеником. Бывшие любовники решили соединиться для совместной семейной жизни. Белла развелась с мужем и переехала к новому супругу в столицу Нижней Саксонии.
Но самым тяжким разочарованием в жизни Виктора оказалось решение Маргарет вернуться в прежнюю семью. Об этом она сообщила ему вскоре после того как отпраздновали 10-летие Маши — сначала втроем, а потом «у дяди Герберта вместе с мамой и братиками, но без папы». В тот субботний вечер в начале мая Марго села в кресло напротив Виктора и, запинаясь от волнения, призналась ему, что больше не может жить отдельно от сыновей, разрываясь между ними и дочерью:
— Я хочу всегда видеть их, хочу быть с ними вместе! Хочу лично заниматься их воспитанием, как и машиным. Все они — мои дети и одинаково дороги мне! — Помолчав, она мягко добавила: — Поверь, милый, и ты мне очень, очень дорог! С тобой я провела самые счастливые годы своей жизни и бесконечно благодарна тебе за это… Но ты же сильный! У тебя есть работа, и она для тебя важнее меня. А я — слабая женщина, и в последнее время мне так нехватало тепла, понимания, поддержки. Надеюсь, Герберт поможет мне восстановить нашу семью — ведь он оказался таким терпимым и терпеливым. И это я тоже ценю…
Виктор сперва окаменел от отчаяния. Потом, с трудом придя в себя, подавив обиду и гордость, попытался уговорить Марго одуматься. Он каялся в своих прегрешениях, просил прощения, обещал, что всё у них в корне изменится к лучшему. Но Маргарет осталась непреклонной. Бессонная ночь прошла в бесплодных попытках примириться. А утром за ней заехал Герберт, и они с Машенькой увезли самое необходимое, договорившись забрать остальное вторым заходом. В квартире и на душе у Виктора зияла невосполнимая пустота. Жизнь на какое-то время замерла и утратила смысл. Это была катастрофа…
С годами сердечная рана зарубцевалась, он привык к холостяцкому быту, с головой окунулся в работу. Деловые проблемы оттеснили личные переживания на задний план. Виктор триумфально поднимался по ступенькам карьеры: на производстве возглавил отдел нанотехнологии, за изобретения ему отчисляли солидные суммы. Впоследствии он по совместительству получил должность профессора в университете, где читал спецкурс студентам, и ученую степень «доктор хабилитатус». Время и деньги нынче позволяют ему чаще навещать сестру и мать в Израиле (отец умер в конце 1990-х), друзей в Калифорнии и Канаде, старых приятелей в Киеве. Не говоря уже о турах по странам Европы на новеньком «Ауди» и об отдыхе в экзотичных субтропиках (на Крите, Балеарах, Канарах). С немцами он тесные контакты, кроме деловых, не поддерживает. А друзья-иммигранты разбежались по Германии кто куда. Яша стал крупным специалистом в области приборостроения в Штуттгарте, где у него родился мальчик, которого назвали Карлом в честь основоположника научного коммунизма. Боря нашел приличную работу в Нюрнберге и подружку в местной еврейской общине, усердно посещает там богослужения. А самые молодые, Гриша и Фаня, живут и работают в Вуппертале, у них уже двое детей. По большим еврейским праздникам он приходит в общину, беседует с соплеменниками.
С родными и близкими Витя периодически созванивается, а с теми, кто имеет компьютер, — по видеотелефону (скайпу). Регулярно переговаривается с сыном, который в Карлсруэ защитил докторскую и трудится в научно-исследовательском центре при университете. Недавно Петя женился не немецкой девушке Эльзе, у них появился забавный карапуз с нахмуреным личиком по имени Эрнст («ernst“ по-немецки — серьёзно). «Ну вот, теперь ты уже и дед, — философствует Виктор. — Черт подери! Годы летят так стремительно, что не успел оглянуться, как перемахнул через полувековой рубеж!» Чтобы не спиться и не свихнуться от неприютного одиночества и тоски, он вновь стал усердно заниматься утренней зарядкой, бегом трусцой, плаваньем, ездой на велосипеде. Однако, почувствовав одышку и боли в груди, сбавил обороты: «Не торопись, брат, успеешь еще немощным старичком прозябать… Да, Виктóр, был ты когда-то победоносным завоевателем дамских сердец. А на финише потерпел фиаско!»
Он отрастил к бородке усы, расширел в плечах и талии, стал понемногу седеть. Но так и не смог, да наверно и не захотел вырвать из сердца «королеву Марго» — свою единственную, поистине любимую женщину. Очевидно и она не смогла забыть его — лучшего мужчину в своей жизни. Порой они связываются по мобильнику, назначают место и время встречи. Раньше Маргарет брала с собой их дочь, и Виктор поражался, как быстро Машенька из пухлой малышки превращается в угловатого подростка, а позже — в юную красавицу, всё больше похожую на свою мать в молодости. По-русски Маша стала говорить хуже, чем в детстве. Зато ей легко дается учеба, особенно биология, и она мечтает поступить на медфак Гейдельбергского университета. А недавно у нее появился друг из выпускного класса той же гимназии, и свидания с ним она предпочитает прогулкам с родителями. Марго и Виктор изредка встречаются в лесопарковой зоне, обедают там в уютном ресторанчике, а ужинают у него дома, по старому адресу, наслаждаясь интимной близостью. Он мечтает отправиться с ней в круиз на белом лайнере по Карибскому морю. Марго и сегодня представляется ему все такой же прекрасной, как двадцать лет назад, хотя время и на нее наложило отпечаток. Каждый раз встреча с ней становится для него незабываемым праздником. Он нетерпеливо подсчитывает, сколько же остается до следующей встречи: «Сегодня среда, 9:15 вечера. А она обещала, что мы увидимся в пятницу, в полдень. Значит, ждать надо целых 38 часов и еще 45 минут!»…