* * *
АЛЕКС ТАРН
10th January 2014
Ноар hа-гваот (молодежь холмов)
В эти дни, когда левая свора заливается яростным лаем в адрес «Ноар hа-гваот» , нелишне будет вспомнить стихотворение , написанное Кирой Шаргородской в августе 2005-го , в дни «красноглазого пекла», в разгар
первой после Эйхмана массовой депортации евреев, когда жандармерия Ариэля Шарона уничтожала садыи теплицы Гуш-Катифа , а газетная сволочь аккомпанировала ему слитным несмолкаемым воем. По словам Киры , этот
текст был написан по мотивам известного стихотворения Натана Альтермана «Серебряный поднос», эпиграфом к которому служили не менее известные слова Хаима Вейцмана: «Государство не преподносится народу на серебряном
подносе». По-моему, очень актуально именно сейчас:
Кира Шаргородская
Молодежь холмов
И затихнет земля. Красноглазое пекло
потускнеет от дыма горящих садов,
и поднимутся люди из горя , из пепла ,
как привыкли за тысячи долгих годов.
И поднимутся люди к неверному свету ,
к искаженному, слезному лику луны ,
и навстречу им выйдут предтечи рассвета —
двое , парень и девушка , дети Страны.
Их одежда пыльна , их усталость – безмерна,
грязный пот ручейками стекает с лица,
но в глазах пламенеет чистейшая вера,
и чистейшей любовью сияют сердца.
В них швыряла дерьмо щелкопёрая пакость ,
их топтали жандармы в кюветах дорог ,
им простить не желала святую инакость
филистерская , хамская шайка воров.
Но теперь они здесь. И смущенные люди
спросят: «Кто вы?»
И тихо ответят они:
«Мы — то самое блюдо…
на нас, как на блюде,
ваши честь и свобода лежат в эти дни.»
Несвоевременное письмо №11
Памяти Киры
Кира Шаргородская уходила дважды – сначала от большой армии своих
виртуальных френдов и недругов в ЖЖ , а затем и от нас , реальных , — тех
немногих друзей , которые знали ее настоящее имя и ее тайну. Тайну
поначалу забавную , а затем… — увы …
Первый уход был резким , как удар секиры , – раз и навсегда. Второй
растянулся почти на пять лет, но, к несчастью, вышел таким же
окончательным. Чуда не произошло.
Пинхас Саде
Под пустынной луной
Пришедшие с запада, с моря,
худы, изможденны и нищи,
в лохмотьях цветистых,
на досках, потрёпанных ветром,
сошли на песок,
бормоча еле слышные вирши
и двинулись дальше,
к востоку, к восходу, к рассвету.
Под жёлтой пустынной луной,
среди мрачных богов Ханаана,
петляя в песке, как во сне,
как во сне беспокойного сердца,
Господь мой, Господь,
я — частица того каравана,
бредущего в плаче гиен,
в лунатическом тлении серпа.
Под жёлтой пустынной луной
мы пришли сюда с запада, с моря…
(пер. с иврита Алекса Тарна)
Пинхас Саде
На погосте Холона
На погосте Холона, после того как умрём,
Сядем к окну – ты и я – только мы вдвоём.
Что за счастье сидеть вот так в тишине живой
Твёрдо зная, что ты – моя и что я – твой.
Твёрдо зная, что можно молчать про добро и зло
И про всё, что было, болело, страдало, жгло.
Будет жаркий день световых бесконечных лет,
И, сменяя вечность, вечность придет вослед.
В чёрной бездне ада вдруг прорастут цветы
И во всей Вселенной останусь лишь я и ты.
(пер. с иврита Алекса Тарна)
» Господь мой, Господь,
я – частица того каравана,
бредущего в плаче гиен,
в лунатическом тлении серпа.
Под жёлтой пустынной луной
мы пришли сюда с запада, с моря…»