Кое-что о Гитлере и не только

Продолжение публикации отрывков из книги Дж. Голдберга «Либеральный фашизм».

 

ГЛАВА 2 АДОЛЬФ ГИТЛЕР: ЧЕЛОВЕК ИЗ СТАНА ЛЕВЫХ

 

Слова «фашист» и «фашизм» встречаются в книге Адольфа Гитлера Mein Kampf («Моя борьба») исключительно редко. На протяжении семисот с лишним страниц то или иное из этих слов упоминается только в двух абзацах. Однако читатель все-таки имеет возможность получить определенное представление о том, что Гитлер думал об итальянском эксперименте и чем тот мог быть полезным для Германии.

«Секрет успеха Французской революции кроется в появлении новой и очень значимой идеи, — писал он. — Русская революция обязана своим триумфом идее. И только идея позволила фашизму победоносно вовлечь всю нацию в процесс тотального обновления».

Этот отрывок многое проясняет. Гитлер признает, что фашизм был изобретен Муссолини. Возможно, он был открыт заново,  переосмыслен, видоизменен или дополнен, но его авторство (и, в меньшей степени, его новизна) никогда не подвергались сомнению. Также в течение первых 15 лет существования фашизма почти никто не сомневался в том, что это преимущественно итальянское движение.

Национал-социализм также возник до Гитлера. Он существовал в различных формах во многих странах.  Идеологические различия между фашизмом и национал-социализмом в данный момент для нас несущественны. Важно лишь то, что Гитлер не заимствовал идею нацизма из итальянского фашизма и что поначалу Муссолини не считал себя родоначальником нацизма. Он даже отказался направить Гитлеру свою фотографию с автографом, когда нацисты запросили ее в итальянском посольстве.

Тем не менее ни один нацистский идеолог никогда всерьез не утверждал, что нацизм представляет собой ответвление итальянского фашизма. А в период зарождения нацизма теоретики фашизма и нацизма часто открыто враждовали. На самом деле именно Муссолини угрожал военной конфронтацией с Гитлером ради спасения фашистской Австрии от нацистского вторжения в 1934 году.

Ни для кого не секрет, что Муссолини относился к Гитлеру неприязненно. Муссолини рассказывал: «При первой встрече Гитлер цитировал мне по памяти большие отрывки из Mcin Кашрf, этого «кирпича», чтение которого мне всегда давалось с трудом».

Фюрер, по словам Муссолини, был «граммофоном с семью мелодиями, который, доиграв последнюю из них, снова принималея за первую». Но различия между ними касались не только личностной сферы. Идеологи итальянского фашизма всеми силами старались дистанцироваться от присущих нацизму расизма и антисемитизма.

Даже такие «ультрафашисты экстремистского толка», как Роберто Фариначчи и Джованни Прециози (который сначала был ярым антисемитом, а затем стал преданным сторонником нацистов) писали, что нацизм с его акцентом на ограниченном и ограничивающем расизме «оскорбителен для совести человечества».

В мае 1934 года в журнале Gerarhia вышла одобренная Муссолини (а возможно, и написанная им) статья, обличающая нацизм как «стопроцентный расизм против всех и вся». «Вчера — против христианской цивилизации, сегодня — против латинской цивилизации, а завтра, быть может, — и против цивилизации всего мира»,- говорилось в статье о нацизме.

Муссолини на самом деле сомневался в том, что немцы являются единой расой. Он считал, что это смесь из шести различных народов. (Он также утверждал, что до семи процентов баварцев тупы.)

В сентябре того же года Муссолини продолжал говорить о своем «чрезвычайном презрении» к расистской политике Германии. «Тридцать веков истории позволяют нам с глубочайшим сожалением взирать на некоторые доктрины, — писал он, — которые даже за пределами Альп разделяют потомки людей, по причине неграмотиости не сумевших передать свои жизнеописания следующим поколениям в то время, когда в Риме были Цезарь, Вергилий и Август.

А нацистские идеологи в свою очередь высмеивали итальянцев, практикующих «кошерный фашизм».

 

Главной мыслью, почерпнутой Гитлером из итальянского фашизма (и, как говорилось выше, из Французской и русской революций), было осознание важности выбора идеи, которая найдет отклик у масс. Конкретное содержание такой идеи, несомненно, являлось второстепенным.

Конечная польза идей зависит не от того, насколько они истинны, а от того, в какой степени они делают возможным свершение нужных действий. Для Гитлера таковыми являлись уничтожение его врагов ради достижения славы и торжества немецкой расы.

Это важно иметь в виду, потому что логическая выдержанность идеологии Гитлера явно оставляла желать лучшего. Его оппортунизм, прагматизм и мания величия часто превосходили любые его намерения, направленные на создание последовательной идеологической концепции.

Герман Раушнинг, вначале ярый нацист, порвавший впоследствии с Гитлером, точно подметил этот момент в своем известном высказывании, где он называет движение Гитлера «революцией нигилизма».

По Раушнинrу, Гитлер был оппортунистом чистой воды, не знавшим, что такое быть верным людям или идеям (если не считать идеей ненависть к евреям), и готовым нарушать клятвы, ликвидировать людей, а также говорить и делать что угодно ради достижения и удержания власти.

«Это движение начисто лишено идеалов и не имеет даже подобия nрограммы. Оно целиком сосредоточено на действии … Лидеры выбирают действие, руководствуясь холодным расчетом и хитростью. Для национал-социалистов не было и нет такой цели, которую они не могли бы поставить перед собой или отринуть в любой момент, так как для них единственный критерий — это укрепление движения».

Здесь Раушнинг явно преувеличивает, однако он совершенно прав в том, что нацистскую идеологию невозможно кратко изложить в виде программы или платформы. Ее гораздо проще представить как вихрь предрассудков, страстей, ненависти, эмоций, обид, предубеждений, надежд и взглядов, которые, будучи сведенными воедино, чаще всего напоминали религиозный крестовый поход под маской политической идеологии.

Вопреки многочисленным заявлениям в Mcin Kampf у Гитлера не было глобальных идей или идеологической системы. Его гениальность заключалась в понимании того, что идеи и символы позволяют сплотить людей. И поэтому залогом его успеха стали наиболее типичные методы, технологии и символы ХХ века: маркетинг, реклама, радио, самолеты, телевизор (он транслировал Олимпийскис игры в Мюнхене), кино (вспомним хотя бы Лени Рифеншталь*) и прежде всего выступления перед большими скоплениями людей.

Снова и снова в Mein Kampf Гитлер объясняет, что, по его убеждению, наибольший его дар партии состоял не в его идеях, а в его ораторском искусстве. И напротив, самой резкой критикой н его устах было утверждение, что некто является плохим оратором.

Это было больше, чем просто тщеславие. В 1930-е годы как в Германии, так и в Америке способность увлекать массы красноречивыми выступлениями часто открывала прямой путь к власти. «Без громкоговорителя, — как однажды заметил Гитлер, — нам никогда бы не удалось завоевать Германию».

Обратите внимание на слово «завоевать».

 

 

Однако из того, что Гитлер относился к идеологии прагматично, не следует, что он ее не использовал. У Гитлера было множество идеологий. По сути, он являлся распространителем идеологии.

Немногие из «великих людей» были более искусными в применении и смешении различных идеологических установок для различных аудиторий. Ведь речь идет о человеке, который сначала пылко выступал против большевиков, затем подписал договор со Сталиным и сумел убедить Невилла Чемберлена, а также западных пацифистов в своей приверженности миру, при этом усердно (и открыто) готовясь к войне.

Тем не менее мы можем с уверенностью назвать четыре значимых «идеи», которые имели для Гитлера особую ценность: власть, сосредоточенная в нем самом, ненависть и страх по отношению к евреям, вера в расовое превосходство немецкого народа и в конечном счете война как средство их реализации.

Общепринятое мнение о том, что Гитлер был представителем правых сил, зиждется на совокупности предположений и заблуждений относительно того, что понимается под терминами «левый» и «правый». Чем больше усилий прикладывается, чтобы их объяснить, тем менее попятными они становятся.

К этой проблеме мы будем еще не раз возвращаться, здесь же рассмотрим ее применительно к Гитлеру и нацизму.

Традиционная история прихода Гитлера к власти, как известно, выглядит следующим образом: Гитлер и нацисты использовали возмущение народа по поводу представлявшегося незаконным поражения Германии в Первой мировой войне (которая получила «удар ножом в спину» от коммунистов, евреев и малодушных политиков) и несправедливого «мира», навязанного ей в Версале.  В сговоре с капиталистами и промышленниками, жаждущими победы над «красной угрозой» (в числе которых было и семейство Буша, если верить сторонникам наиболее «пылких» версий), нацисты устроили реакционный переворот, используя патриотические чувства народа и опираясь на «консервативные» (nод которыми часто подразумеваются расистские и религиозные) элементы в немецком обществе. Придя к власти, нацисты основали «государственный капитализм» в награду промышленникам, дальнейшему обогащению которых способствовало стремление нацистов уничтожить евреев.

Очевидно, что в данных утверждениях немало правды. Но это не только  правда и не вся правда.  Как известно, наиболее эффективна та ложь, в некоторой части которой заложена не подлежащая сомнению истина.

На протяжении десятилетий левые тщательно отбирали факты для создания карикатурного образа Третьего рейха. Карикатурный образ, как правило, во многом схож с реальным, но некоторые черты намеренно преувеличиваются для достижения желаемого эффекта.

Применительно к Третьему рейху «желаемый эффект» заключался в том, чтобы представить нацизм противоположностью коммунизма. Так, например, роли промышленников и консерваторов были сильно преувеличены, а очень значительные и значимые левые и социалистические аспекты нацизма превратились в мелочи, достойные внимания только чудаков и апологетов Гитлера.

Обратимся к классической работе Уильяма Ширера «Взлет и падение Третьего рейха» (The Rise and Fall of the Third Reich), которая внесла огромный вклад в создание «официальной» истории нацистов. Ширер пишет о непростой проблеме, которая встала перед Гитлером, когда радикалы внутри его собственной партии во главе с основателем штурмовых отрядов Эрнстом Ремом захотели произвести «вторую революцию», чтобы избавиться от «традиционных элементов» в немецкой армии: аристократов, капиталистов и т. д.

«Нацисты уничтожили левых, — пишет Ширер, — но остались правые: крупный бизнес и финансисты, аристократия, юнкеры и прусские генералы, которые держали армию под жестким контролем».

В определенном смысле это вполне правдоподобная версия событий. Нацисты действительно уничтожили левых, а правые остались. Но спросите себя, что обычно мы имеем в виду, когда говорим об этом.

Например, правые силы в Америке некогда ассоциировались с так называемыми country-club RepuЬlicans. В 1950-е годы, когда был основан журнал Natioпal Review, представители нового поколения, которые называли себя консерваторами и либертарианцами, медленно, но верно стали занимать места в Республиканской партии.

С одной стороны, вполне можно утверждать, что консервативное движение «уничтожило» «старых правых» в Америке. Но более точно описать эти события можно следующим образом: «новые правые» заменили «старых», пополнив ряды движения многими из своих членов.

Аналогичным образом объясняется упрочение позиций «новых правых» в 1970-х и начале 1980-х годов. Когда новое поколение левых сил заявило о себе в 1960-х годах, создав такие организации, как «Студенты за демократическое общество», мы называли этих активистов «новыми левыми», потому что они вытеснили «старых левых», которые стояли у истоков движения и часто были даже отцами многих из них.

Со временем «новые левые» и «новые правые» стали преемниками своих предшественников: демократы в 1972 году, республиканцы в 1980 году. И сегодня мы их называем просто «левыми» и «правыми». Нацисты также заменили собой (а не просто уничтожили) немецкие левые силы.

 

В последнее время историки пересмотрели однажды уже «решенный» вопрос о том, кто поддерживал нацистов. Ранее идеология предполагала, что «правящие классы» и «буржуазия» должны считаться злодеями, а низшие классы, «пролетариат» и безработные — опорой коммунистов и/или либеральных социал-демократов.

Если левые выражают чаяния бедных, бесправных и эксплуатируемых, то поддержка этими слоями общества фашистов и правых становится чрезвычайно неудобным моментом. Ведь марксистская теория требует, чтобы угнетенные являлись сторонниками левых сил.

Теперь эти взгляды по большей части устарели. Хотя вопрос о том, какая точно часть рабочих и представителей низших классов поддерживала нацистов, остается открытым, в настоящее время установлено, что обе эти группы в значительной степени были опорой нацистов.

Как нацизм, так и фашизм были народными движениями, которые находили поддержку во всех слоях общества.

Между тем утверждение, согласно которому промышленные магнаты и другие «жирные коты», подобно опытным кукловодам, управляли Гитлером из-за кулис, также стало уделом стареющих марксистов, ностальгирующих по утраченному влиянию.

Гитлер действительно получил поддержку от немецких промышленников, но эта помощь пришла поздно и по сути была не финансовым вложением в его успешные начинания, а их следствием.

Однако основанная на марксистских догматах уверенность в том, что фашизм или нацизм является оружием капиталистов-реакционеров, рухнула вместе с Берлинской стеной. (Мнение о том, что корпорации всегда представляют интересы правых сил, в действительности лишь осколок идеологии прежних времен. Об этом пойдет речь в следующей главе, посвященной экономике.)

 

Большинство представителей аристократии и деловых кругов в Германии относились к Гитлеру и нацистам с неприязнью. Но когда Гитлер показал, что он не собирается уходить, они решили, что будет разумно вложить некоторую часть своих капиталов в создаваемые новым режимом компании. Такое поведение  достойно осуждения, однако данные решения не были следствием идеологического союза между капитализмом и нацизмом.

Корпорации в Германии, как, впрочем, и современные корпорации, руководствовались не идеологическими соображениями, а принципом оппортунизма.

Нацисты пришли к власти, используя в своих целях риторику отрицания капитализма, в которую они безоговорочно верили. Даже если Гитлер на самом  деле был ничтожным нигилистом, каким его часто изображают, то невозможно отрицать искренность рядовых нацистов, которые считали, что они ведут революционную борьбу с капиталистическими силами.

Кроме того, нацизм также взял на вооружение многие установки «новых левых», которые появятся в другое время и в других местах: расовое превосходство, отказ от рационализма, акцент на естественности и целостности, включая защиту окружающей среды, здоровое питание и физические упражнения и, самое главное, необходимость «преодолеть» принцип классовости.

По этим причинам Гитлер может вполне обоснованно считаться представителем левых сил, поскольку в первую очередь он был революционером.

В широком смысле левая партия выступает за изменения, а правая партия стремится сохранить сложившееся положение. Если принять это во внимание, то Гитлер ни в каком смысле, никоим образом и ни при каких условиях не может выглядеть как представитель правых сил. Он был искренне убежден, что он революционер. Его последователи соглашались с этим.

Тем не менее в течение целой эпохи те, кто провозглашали Гитлера революционером, считались еретиками; особенно это касалось марксистских и немецких историков, так как для левого движения любая революция расценивается как положительный момент, неизбежное движение в авангарде гегелевекого «колеса истории».

Даже если их кровавые методы (иногда) достойны сожаления, революционеры двигают историю вперед. (Консерваторы, напротив, относятся к революциям преимущественно негативно, за исключением тех случаев, как, например, в Соединенных Штатах, когда налицо стремление сохранить победы и наследие прежней революции.)

 

Вы наверняка понимаете, почему верные постулатам Маркса сторонники левых будут отвергать мысль о том, что Гитлер был революционером. Потому что если признать это, то получится, что либо Гитлер действовал правильно, либо революция может быть плохой.

И все же, как можно утверждать, что Гитлер не был революционером левого толка? Гитлер презирал буржуазию, традиционалистов, аристократов, монархистов и всех, кто верил в установленный порядок.

В начале его политической карьеры, ему «стали претить традиционные ценности немецкой буржуазии», как пишет Джон Лукач в книге «Гитлер в истории» (The Hitler of Нistory). Центральным действующим лицом пьесы «Король» (Der Konig) нацистского писателя Ганса Йоста стал героический революционер, жизнь которого заканчивается трагически из-за предательства реакционеров и буржуазии. Главный герой пьесы предпочитает умереть, но не изменить своим революционным принципам. Когда Гитлер встретился с Йостом (которого он позже удостоил звания поэта — лауреата Третьего рейха) в 1923 году, то сказал ему, что посмотрел его пьесу 17 раз и полагает, что его собственная жизнь может закончиться так же.

 

Как отмечает Дэвид Шенбаум, Гитлер отзывался о буржуазии почти в тех же выражениях, что и Ленин. «Давайте не будем обманывать себя, — заявлял Гитлер. — Наша буржуазия уже бесполезна для любой благородной человеческой деятельности».

Пробыв несколько лет у власти, он пояснил: «В то время мы не защищали Германию от большевизма, потому что абсолютно не стремились сохранить буржуазный мир и не собирались прикладывать усилий к его обновлению. Если бы целью коммунистов действительно была только некоторая чистка общества за счет устранения отдельных гнилых элементов в его высших слоях или избавления от наших настолько же бесполезных обывателей, можно было бы спокойно откинуться на спинку стула и наблюдать в течение некоторого времени».

 

Традиционное определение правых сводится к тому, что они не только выступают за сохранение существующего положения вещей, но также являются реакционерами в своем стремлении к восстановлению старого порядка.

Такая точка зрения не выдерживает критики, так как, например, большую часть либертарианцев относят к представителям правых сил, и в то же время почти никто не считает таких активистов реакционерами.

Как мы увидим далее, Гитлера можно считать реакционером за то, что он пытался свергнуть весь иудейско-христианский порядок ради восстановления язычества. Цель, которая в настоящее время находит поддержку у некоторых представителей левого крыла, но не в стане правых.

Слово «реакционер» заимствовано из терминологии марксизма и сегодня воспринимается некритически. В речи марксистов и сторонников проrрессивного движения в начале ХХ столетия этим термином обозначались те, кто хотел вернуться либо к монархии, либо, например, к манчестерскому либерализму XIX века. Они желали восстановить власть Бога, монархию, патриотизм или рынок, но не Одина и Валгаллу.

Именно по этой причине Гитлер объявлял себя непримиримым борцом с реакционными силами.

«Мы не стремились воскресить умерших из старого Рейха, который стал жертвой собственных ошибок, мы хоrели построить новое государство», — писал он в Mein Kampf.

И в другом месте: «Немецкая молодежь или создаст в один прекрасный день новое государство, основанное на расовой идее, или же станет последним свидетелем полного краха и гибели буржуазного мира».

Такой радикализм (добиться успеха или уничтожить все это!) объясняет, почему Гитлер, будучи противником большевиков, пусть с неохотой, но все же восхищался Сталиным и коммунистами, тогда как «реакционеры», стремившиеся просто «повернуть время вспять», чтобы вновь оказаться в XIX веке, не вызывали у него ничего, кроме насмешек.

Кроме того, он действительно считал уничтожение монархии в 1918 году самым значительным достижением социал-демократической партии Германии.

 

Рассмотрим, к примеру, символику Хорста Весселя, самого известного мученика nартии, история которого была преобразована в гимн нацистской борьбы, исполнявшийся вместе с nесней «Германия nревыше всего» (Deutschland ubеr alles) на всех официальных мероприятиях. В «Песне Хорста Весселя» уnоминаются нацистские «товарищи», в которых стреляли «красный фронт» и реакционеры.

Если отвлечься на время от вопроса о том, был ли гитлеризм правым по своей сути, бесспорно лишь то, что Гитлер ни в коей мере не был консерватором.

На этом моменте всегда делают акцент ученые, осторожные в выборе слов. И в самом деле, предположение о том, что Гитлер был консерватором, если рассматривать этот термин в русле американского консерватизма, лишено всякого смысла.

Американские консерваторы стремятся сохранить как традиционные ценности, так и закрепленные в конституции классические либеральные убеждения. Американский консерватизм зиждется на этих двух различных, но частично пересекающихся составляющих — либертарианской и традиционалистской, тогда как Гитлер презирал их обе.

 

ВОСХОЖДЕНИЕ  НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТА

 

То, что Гитлер и нацизм воспринимаются как явления правого толка, обусловлено не только историографическими выкладками или враждебным отношением Гитлера к традиционалистам.

Представители левых сил также использовали расизм Гитлера, его предполагаемый статус капиталиста и ненависть к большевизму, для того чтобы навесить ярлык консерватизма не только на него самого нацизм, но и на фашизм в целом.

Наилучшим образом оценить справедливость или абсурдность этих утверждений нам поможет обращение к основным моментам истории прихода Гитлера к власти.

 

Конечной целью нацистов было преодоление как левого, так и правого уклона для реализации «третьего пути», который отметал обе эти категории. Но в реальности нацистам удалось захватить власть в стране, потому что они постепенно разделяли, завоевывали, а затем заняли место левых.

Важнейший факт, связанный с приходом нацистов к власти, который постепенно стирается из нашей коллективной памяти: нацисты вышли на выборы как социалисты.

Да, они были националистами, которых в 1930-е годы относили к крайне правым. Но это было в то время, когда «интернационализм» Советского Союза определял все виды национализма как правые.

Конечно же, после всех ужасов ХХ века мы сделали вывод, что национализм не может быть правым по своей сути. Ведь мы не готовы назвать «правыми» Иосифа Сталина, Фиделя Кастро, Ясера Арафата, Уго Чавеса, Че Гевару, Пола Пота и, если на то пошло, Вудро Вильсона, Франклина Рузвельта и Джона Ф. Кеннеди.

Сам Сталин правил как националист, говоря о «матери-России» и называя Вторую мировую войну «Великой Отечественной». К 1943 году он даже заменил старый коммунистический гимн («Интернационал») истинно русским гимном.

Кроме того, с исторической точки зрения национализм был леволиберальным явлением. Французская революция была национальной революцией, но при этом она также считалась леволиберальной вследствие разрыва с католической церковью и расширения прав и возможностей народа.

Немецкий романтизм в духе Готфрида Гердера рассматривался как националистический и либеральный одновременно. Национал-социалистическое движение было частью этой революционной традиции.

Но даже если нацистский национализм в некотором неопределенном, но основополагающем смысле и был правым, это означает только то, что нацизм был социализмом правого толка. И правые социалисты- это все еще социалисты.

Уничтоженные Сталиным большевики-революционеры по большей части обвинялись не в том, что они были консерваторами и монархистами, а в том, что они были правыми, т. е. правыми социалистами. Любое отклонение от линии Коммунистической партии автоматически становилось доказательством правого уклона.

С тех самых пор мы на Западе слепо используем эти термины так, как они употреблялись в Советском Союзе, не задумываясь о их пропагандистской составляющей.

Нацистский идеолог и соперник Гитлера Грегор Штрассер выразился весьма лаконично: «Мы социалисты. Мы враги, смертельные враги сложившейся капиталистической экономической системы с присущими ей эксплуатацией бедных, несправедливой оплатой труда, аморальным способом определять значимость людей по их материальному состоянию, а не по таким качествам, как ответственность и эффективность, и мы полны решимости уничтожить эту систему во что бы то ни стало!»

 

Гитлер в Mein Kampf выражается так же прямолинейно. Он посвящает целую главу преднамеренному использованию нацистами социалистической и коммунистической символики, риторики и идей, а также тому, как этот ловкий маркетинговый ход привел в замешательство и либералов, и коммунистов.

Наиболее простым примером может служить использование нацистами красного цвета, который прочно ассоциируется с большевизмом и социализмом.

«Мы выбрали красный цвет для наших плакатов после предметного и тщательного обсуждения … для того,- писал Гитлер,- чтобы привлечь их (людей) внимание и убедить прийти на наши митинги … с тем чтобы у нас была возможность поговорить с этими людьми».

Нацистский флаг — черная свастика в белом диске на красном фоне — явно был нацелен на привлечение коммунистов. «В красном мы видим социальную идею движения, в белом — националистическую идею, в свастике — миссию борьбы за победу арийского человека»,- отмечал он.

Нацисты заимствовали целые разделы из программы коммунистов. Члены партии, мужчины и женщины, называли друг друга «товарищами».

Гитлер вспоминает о том, насколько успешными оказались его призывы к «сознательным пролетариям», которые хотели нанести удар по «монархистской, реакционной агитации пролетарскими кулаками», и как ему удавалось в результате привлекать огромное число коммунистов на партийные митинги.

Иногда коммунисты приходили, получив приказ сорвать мероприятие и устроить погром. Однако часто в ходе митингов «красные» отказывались бунтовать и переходили на сторону национал-социалистов.

Короче говоря, борьба между нацистами и коммунистами, по сути, напоминала драку двух собак за одну кость.

 

Даже после того как Гитлер захватил власть и стал более восприимчивым к просьбам предпринимателей, как того требовали нужды его военной машины, партийная пропаганда по-прежнему была направлена на рабочих.

Гитлер всегда подчеркивал (и сильно преувеличивал) свой статус «бывшего рабочего ». Он регулярно появлялся на публике в рубашке и неофициально обращался к немецким рабочим: «В юности я был таким же рабочим, как и вы, медленно поднимаясь вверх по социальной лестнице благодаря усердию, учебе, и еще, я думаю, вполне можно так сказать, благодаря голоду».

Называя себя Volkskanzler, т. е. «народным канцлером», Гитлер использовал все популистские приемы. Одним из первых его официальных действий был отказ от титула почетного доктора. Вопрос из нацистского опросника: «Кем работал Адольф Гитлер?» Ожидаемый ответ: «Адольф Гитлер был строителем, художником и студентом».

В 1939 году, когда было построено новое здание Канцелярии, Гитлер первым делом поприветствовал строителей и вручил каменщикам свои фотографии и корзины с фруктами.

Он обещал «народный автомобиль» каждому рабочему. Хотя он и не смог выполнить обещанное вовремя, в конце концов эта идея нашла свое воплощение во всем нам известных фольксвагенах.

Блестящим тактическим ходом нацистов было проведение так называемой политики «единой нации», когда статус фермера и статус бизнесмена имели равную значимость.

На нацистских митингах организаторы позволяли говорить аристократу только в том случае, если с ним в паре выступал скромный фермер из глубинки.

От других разновидностей социализма и коммунизма нацизм отличало не большее количество правых политических аспектов (хотя таковые имели место), а включение в его политическую программу концепции политики идентичности, которая в настоящее время по большей части считается принадлежностью левых сил.

Именно в этом заключалось отличие нацизма от доктринерского коммунизма. Кроме того, вряд ли кто-то станет утверждать, что в результате объединения двух левых течений может получиться правое.

Если бы мир был устроен так, то нам пришлось бы считать правыми такие национал-социалистические организации, как Организация освобождения Палестины и Коммунистическая партия Кубы.

 

Ценнейшим источником для понимания умонастроений первых членов нацистской партии стала серия эссе, присланных на конкурс, который проводил впечатляюще умный американский социолог Теодор Абель.

В 1934 году Абель разместил объявление в газете нацистской партии, попросив представителей «старой гвардии» прислать ему эссе, объясняющие, почему они решили пополнить партийные ряды. Он обратился только к «старой гвардии» потому, что после прихода Гитлера к власти в партию вступили очень многие оппортунисты.

Эти эссе легли в основу увлекательной книги под названием «Почему Гитлер пришел к власти» (Why Hitler Came Into Power).

Автор одного из эссе, шахтер, объяснил, что он был озадачен неявно присутствующим в марксистском учении отрицанием расовых и национальных различий. «Несмотря на заинтересованность в улучшении положения рабочих, я безоговорочно отверг [ марксизм],- писал он.- Я часто спрашивал себя, почему социализм обязательно  должен быть связан с интернационализмом, почему он не может работать так же хорошо или даже лучше в сочетании с национализмом».

Железнодорожный рабочий высказал сходное мнение: «Я содрогнулся, представив Германию в тисках большевизма. Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» был для меня бессмыслицей. А вот национал-социализм с его обещанием общности … прекращением всякой классовой борьбы показался мне очень привлекательным ».

Третий рабочий написал, что он выбрал нацистов из-за их «бескомпромиссного стремления к искоренению классовой борьбы, кастового снобизма и партийной ненависти. Это движение доносило истинный смысл социализма до немецкого рабочего человека».

Один из величайших парадоксов истории заключается в том, что чем больше проявляется сходство любых двух групп, тем сильнее растет в них ненависть друг к другу. Складывается впечатление, что Бог с особым усердием опровергает избитый штамп о том, что «рост взаимопонимания между группами или обществами способствует укреплению мира». Израильтяне и палестинцы, греки и турки, индийцы и пакистанцы понимают друг друга очень хорошо, но все же их, вероятно, следует считать исключением из этого либерального правила.

Ученые, обладающие почти тождественными мировоззрениями, доходами и интересами, печально известны своей склонностью к взаимному презрению, хотя сами же утверждают в своих научных трудах, что более глубокое уважение возникает тогда, когда растет взаимопонимание.

То же самое происходило с коммунистами и нацистами между двумя мировыми войнами. В основе тезиса о том, что коммунизм и нацизм диаметрально противоположны друг другу, лежит признание их глубинного сходства.

Как пишет Ричард Пайпс, «большевизм и фашизм были ересями социализма».  Все эти идеологии являются реакционными, так как они придают большое значение происхождению.

Для коммунистов важна классовая принадлежность, для нацистов- расовая, а для фашистов- национальная. Все эти идеологии (на данный момент мы их можем назвать тоталитарными) привлекательны для одних и тех же типов людей.

 

Ненависть, которую демонстрировал Гитлер по отношению к коммунизму, удачно использовалась как доказательство существенных различий в коммунистической и нацистской идеологиях, хотя на самом деле она свидетельствует об обратном.

Сегодня это «удобное» объяснение считается общепринятым. На самом же деле то, что Гитлер ненавидел в марксизме и коммунизме, не имеет почти ничего общего с такими значимыми для нас аспектами коммунизма, как экономическая теория или необходимость уничтожения капиталистов и буржуазии.

Взгляды Гитлера, социалистов и коммунистов на эти вопросы в основном были схожи. Его ненависть проистекала из его параноидального убеждения в том, что люди, называющие себя коммунистами, на самом деле принимают активное участие в иностранном еврейском заговоре. Он не раз говорит об этом в Mein Kampf.

Он изучал имена коммунистов и социалистов, и если они были похожи на еврейские, то этого было достаточно, чтобы вызвать его ненависть. Он считал их учение обманом, хитростью, нацеленной на уничтожение Германии. Только «истинно» немецким идеям настоящих немцев можно было доверять.

И когда такие немцы, как Федер или Штрассер, предлагали социалистические идеи, взятые из трудов марксистов, у него не возникало каких-либо возражений. Гитлер никогда не уделял экономике много внимания. Он всегда считал ее «вторичной». Наибольшее значение для него имела немецкая политика идентичности.

 

Позвольте мне предвосхитить возможные возражения моих оппонентов. Один из их аргументов может звучать примерно так: коммунизм и фашизм  являются противоположностями; соответственно, если фашизм проповедует ненависть к евреям, коммунизму должны быть чужды антисемитские настроения.

Другой вариант может основываться на обратном утверждении: фашизм (или нацизм) был антисемитскими по своей сути в отличие от коммунизма, поэтому они не являются подобными.

Следующие версии могут выстраиваться вокруг термина «правый»: антисемитизм относится к правым взглядам; нацисты были антисемитами; отсюда следует, что нацизм тоже можно назвать «правым ».

В такие игры можно играть весь день. Да, нацисты действительно были антисемитами в высшей степени, однако антисемитизм ни в коем случае нельзя считать правым.

Кроме того, широко известно, например, что Сталин был антисемитом и что политика Советского Союза была, в сущности, официально антисемитской (хотя и гораздо менее склонной к геноциду, чем политика нацистской Германии, когда дело касалось евреев).

Сам Карл Маркс, несмотря на свое еврейское происхождение, был убежденным ненавистником евреев, выступая в своих статьях против «грязных евреев» и уничижительно называя своих врагов «нигероподобными евреямю) и т. д.

Пожалуй, еще более показателен тот факт, что немецкие коммунисты часто nрибегали к националистическим и антисемитским призывам, когда считали это полезным.

Так, коммунисты превозносили Лео Шлагетера, молодого нациста, который был казнен французами в 1923 году и впоследствии обрел статус мученика, пострадавшего за немецкую национальную идею.

Коммунистический идеолог Карл Радек выстуnил с речью перед Коминтерном, прославляя Шлагетера как именно такого человека, который нужен коммунистам.

Радикальная сторонница коммунизма (и наполовину еврейка) Рут Фишер пыталась завоевать расположение немецкого пролетариата многословными антисемитскими рассуждениями в духе марксизма: «Тот, кто выступает против еврейских капиталистов, уже участвует в классовой борьбе, даже если он этого не знает … Бейте еврейских капиталистов, вешайте их на фонарных столбах, уничтожайте их», — призывала она.

Позднее Фишер заняла высокий пост в коммунистическом правительстве Восточной Германии.

В начале 1920-х годов высказывания о сходстве между итальянским фашизмом и русским большевизмом не вызывали особых споров. Они также не считались оскорбительными для коммунистов или фашистов.

Италия Муссолини в числе первых признала Россию Ленина. И, как мы уже видели, сходство между этими людьми едва ли можно назвать поверхностным.

Советский коммунист Карл Радек еще в 1923 году заметил, что «фашизм представляет собой социализм среднего класса, и мы не сможем убедить представителей среднего класса отказаться от него, пока нам не удастся доказать им, что он только ухудшает их положение».

 

Но большинство коммунистических теоретиков отвергали или просто не знали этой довольно точной характеристики фашизма, данной Карлом Радеком. Гораздо большую известность получила версия Льва Троцкого. По его словам, «фашизм — это последний рубеж, последнее прибежище, последний вздох  издыхающего капитализма», давно предрекавшийся в марксистских сочинениях.

Миллионы коммунистов и их соратников в Европе и Америке искренне верили, что фашизм — это капиталистическая реакция против сил истины и света.

Вот как Майкл Гоулд в журнале New Masses ответил на высказывание поэта Эзры Паунда в поддержку фашизма: «Когда сыр портится, он становится лимбургским, и некоторым людям это нравится, в том числе и запах. Когда начинает разлагаться капиталистическое государство, оно становится фашистским».

Многие коммунисты, вероятно, не поверили утверждению Троцкого, что преданные социалисты, вроде Нормана Томаса, ничем не отличаются от Адольфа Гитлера, однако вскоре им пришлось принять эту идею в приказном порядке.

В 1928 году по указанию Сталина Третий Интернационал начал продвигать теорию «социал-фашизма», в которой заявлялось об отсутствии принципиальных различий между социал-демократами и фашистами или нацистами.

Фашизм определялся как «боевая организация буржуазии, которая опирается на активную поддержку социал-демократии, которая есть умеренное крыло фашизма».

Согласно теории социал-фашизма, либеральный демократ и нацист «не противоречат друг другу», но, по словам Сталина, «дополняют друг друга: они не антиподы, а близнецьi».

Стратегия, лежавшая в основе доктрины социал-фашизма, была столь же ошибочной, как и сама теория: предполагалось, что в западных демократиях равновесие будет недолгим, а в конфликте между фашистами и коммунистами последние победят.

Это убеждение наряду с общностью взглядов по большинству вопросов объединяло коммунистов и нацистов, и в Рейхстаге они голосовали обычно единодушно.

Немецкие коммунисты действовали под девизами «Nach Hitler, kommen wir» («После Гитлера придем [к власти] мы») И «First Brown, then Red» («Сперва коричневые, потом красные»), которые они заимствовали у Москвы.

 

У доктрины социал-фашизма было два следствия, которые имеют  непосредственное отношение к нашей дискуссии.

Первое: после ее принятия все те, кто выступал против крайне левых, провозглашались союзниками фашистских крайне правых сил.

На протяжении десятилетий, даже после создания Народного фронта, все, кто был против Советского Союза, рисковали быть обвиненными в принадлежности к фашизму.

Даже один из основателей советского государства Лев Троцкий был назван «нацистским агентом» и лидером неудавшегося «фашистского переворота», когда Сталин решил избавиться от него.

Бесчисленные жертвы сталинских репрессий обвинялись в правом уклоне, сочувствии фашизму и нацизму.

В конце концов международные левые силы просто оставили за собой абсолютное право объявлять нацистами или фашистами всех, кого они хотели лишить легитимного статуса, невзирая на факты и здравый смысл.

Со временем, когда нацизм стал синонимом «абсолютного зла», этот подход стал невероятно полезным оружием, которое все еще в ходу.

Второе следствие доктрины социал-фашизма заключалось в том, что она дала возможность Гитлеру победить.