Автор: 
Следующий пост «Стихи и проза» в субботу 24 августа. В другие дни: аудио записи.
ДАЛЕЕ: Новые стихи: «…Ушло начало, кончится конец». Проза: «По дороге на теннис».
***
Как здорово, что всё не навсегда –
— Век не навек и временна эпоха,
В которую кому-то очень плохо.
Уходит всё, пуская не без следа.
Ушла любовь, сказав, что ей пора.
А, если бы осталась на подольше,
Она любовью не звалась бы больше –
— Беззуба, колченога и стара.
Уходит боль, оставив свой рубец,
Ушло начало, кончится конец.
2013
***
Я даже не могу помыслить
О том, чтоб взять и перечислить
Всё, от чего душа дрожит:
То дождь к себе приворожит,
То лист, дождём к тропе прибитый,
То слон, в песочнице забытый
С отбитым серым хоботком…
Да это мир набит битком
Всем тем, что, вызвав умиленье,
Рождает по стихам томленье.
2013
***
Всё мимикрирует под счастье:
Грушовка старая в саду,
Окно, что с ветром не в ладу,
И предосеннее ненастье,
И день, что новым днём гоним, —
— Всё хочет счастьем стать моим.
2013
***
А утром снова в окна постучали,
Спросила: «Кто?». Услышала: «Свои».
Гляжу – а там небесные слои
Лазури незатёртой, как вначале,
Виднеются меж листьев и ветвей.
«Ну как?, — меня спросили, — ты согласна?
Согласна ты?». «На что? Скажите ясно».
«Согласна дальше быть средь нас своей?»
2013
***
О ТОМ, О СЁМ:
ПО ДОРОГЕ НА ТЕННИС
Кто-то сказал мне, что на Петровке есть теннисный корт, где за невысокую плату занимаются с новичками. Это было более тридцати лет назад, когда детей у меня еще не было, энергия била через край и постоянно возникали планы — один краше другого: то научиться играть на гитаре (ради чего я некоторое время бегала в клуб медработников на Герцена), то в теннис. Решив не откладывать дело в долгий ящик, я съездила на Петровку и записалась на определенный час. «Только не опаздывать, — предупредил инструктор, — у меня расписание жесткое.» Но не так-то просто не опаздывать.
На первое занятие я летела, сломя голову. И вдруг в воротах меня остановил немолодой коренастый мужчина: «Прости, девушка, я горьковский шофер. Вот вышел из заключения, хочу домой попасть, а денег на дорогу нет. Приехал к другу, который жил в этом дворе, а дом его как сквозь землю провалился. Снесли, наверное. Не будет ли у тебя двадцати копеек? Мне бы до другого кореша добраться. Может, он выручит.» Чувствуя, что я безнадежно опаздываю, я торопливо порылась в карманах: «Извините, нет ничего.» «Ну, прости», — сказал он и побрел дальше. Я пробежала через двор, рванула на себя дверь, влетела в раздевалку. Подружка, с которой я собиралась вместе заниматься, уже переоделась и ждала меня: «Ну что так долго? Просили же не опаздывать!» Я вытряхнула из сумки костюм, а вместе с ним и кошелёк, который упал на пол и раскрылся. По полу покатилась мелочь, и тут меня как молнией ударило: «А ведь я даже не потрудилась достать из сумки кошелек. Спешила, видите ли.» Собрав мелочь, я выскочила из раздевалки, выбежала на улицу и огляделась. Его нигде не было. Побежала в одну сторону, в другую, перешла дорогу, постояла, озираясь. Нет, глупости все это. Как его найдешь в такой толпе?
Когда я вернулась, подружка рвала и метала: «Что с тобой происходит? Ты в своем уме?! С первого раза такие фортели выкидывать! Куда тебя носило?» «Потом скажу.» Я вяло переоделась и, почти не слыша слов инструктора, целый час тупо стучала мячиком об стенку. На обратном пути подружка потребовала объяснений. Пришлось рассказать ей про шофера и несчастные двадцать копеек. Выслушав мою историю, она остановилась и с недоверием уставилась на меня: «И что, из-за такой ерунды ты раскисла? Думаешь, он у тебя одной просил деньги? Да у него в каждом дворе друг, который переехал! Ты что, вчера родилась?» «Но он так мало просил! Кто врет, просит больше.» «А если и не врет, — вскинулась подружка, — он что, за хорошие дела в тюрьму попал?» «Но он шофер. Долго ли шоферу срок получить? Случайно кого-нибудь сбил и сел.» «Ну ладно. У каждого свои проблемы», — резюмировала она и пошла прочь.
Оставшись одна, я испытала облегчение. Нет, облегчение — не то слово. Просто я смогла наконец сосредоточиться на своих мучительных мыслях и еще раз вспомнить все как было: вот я забегаю во двор, мне навстречу немолодой коренастый человек: «Прости, девушка, я шофер из Горького…». Нет, он сказал «горьковский шофер». Я даже на секунду подумала, что он когда-то возил Горького. «Не будет ли у тебя двадцати копеек?». А я спешу, мне на теннис надо, кошелек на дне сумки, искать некогда. «Извините, ничего нет», — бросаю на бегу. «Прости, девушка…». Я прокручиваю сценку снова и снова. Какая же, оказывается, я была счастливая еще совсем недавно. Какие все вокруг счастливые — идут, смеются, едят мороженое. Я тоже купила мороженое, но счастливее не стала. В этот ясный осенний день я впервые почувствовала какой страшный хищник — совесть, как она умеет грызть и когтить душу.
Придя домой, я все рассказала мужу. Он отлично меня понял, но легче не стало. Оставалось терпеть и ждать, уповая на то, что это сигнал, предупреждение, что судьба специально позаботилась обо мне, продемонстрировав в достаточно нежном возрасте и не на самом страшном примере, что такое совесть. Мне почему-то вспомнилась невысокая пожилая женщина с печальными глазами — институтская преподавательница латыни, которая, желая нас утихомирить, часто повторяла: «Audi, vide, sile» — «Слушай, смотри, молчи.»