Автор: 
НЕБОЖИТЕЛЬНИЦА
… А в первом ряду, там, где предполагались почетные гости, сидела ее портниха. «Она права, — думала портниха, — чайная роза — это ее цвет. Но почему, спрашивается, она не отгладила лацканы? Опять я окажусь виноватой, а у меня, между прочим, лацканы были без сучка, без задоринки. И все-таки зря она так увлекается рюшками и оборочками — прямо скажем, не девочка уже. На следующем выступлении попробуем английский костюм или хотя бы…» Взрыв аплодисментов прервал ее мысли, и она, встрепенувшись, тоже захлопала: восхитительно! прелестно!
Поэтесса сдержанно поклонилась, но глаза ее сияли.
— А сейчас я вам прочту короткое эссе о быстротечности жизни, о мимолетности счастья, о том, что на этой земле мы, увы, всего лишь гости. Могу вам признаться, что написала это я сегодня утром, так что вы будете первыми, с кем я поделюсь самыми сокровенными своими мыслями. Я дарю вам свою душу!
Зал благодарно и восхищенно замер.
«Нет, виски ей в следующий раз нужно сделать пышнее, — думал парикмахер, глядя на нее под углом в шестьдесят градусов. В таком ракурсе он никогда раньше ее не видел и сейчас понял свою оплошность. — А вот серебристые пряди с сиреневым отливом, действительно, ей к лицу, но сиреневый оттенок нужно чуть усилить.»
«Неужели сиреневый оттенок опять в моде? — удивлялась машинистка, печатавшая всё сегодняшнее утро в спешном порядке ее очередную белиберду, но на этот раз в прозе. — Ведь уже было, что прийти куда-нибудь не сиреневой считалось просто неприличным. И прошло-то года три, не больше. Неужели опять? Надо будет спросить у Изабеллы Альфредовны.»
«Интересно, как сегодня сыграло ЦСКА, — думал муж, хмуро глядя на сидящую впереди лысину, заботливо прикрытую редкими набриолиненными прядями. — Вся надежда только на Третьяка и Касатонова. Надо же, такой матч пропустить!»
«И этот старый гриб приперся! — нервничал любовник, ни на минуту не упуская из поля зрения ее мужа, уныло сидящего в четвертом ряду. — А ведь обещала, что его не будет! Зря шампанское покупал!»
Две пэтэушницы в одинаковых белых блузках, списывающие из всех газет и журналов стихи про любовь, с открытыми ртами смотрели на небожительницу, на ее прическу и костюм, толкая друг друга локтями, когда та делала милую гримаску или брала в свои божественные ручки стакан воды.
В последнем ряду у стенки сидел бледный юноша с длинными волосами. Он нарочно сел в самый дальний угол, чтобы никто не мешал ему думать о Ней. Наконец, он видел ее не по телевизору и не в темноте возле подъезда, где иногда ему удавалось ее подкараулить. Господи, как же она хороша! За такую женщину, он, не задумываясь, мог отдать всё, что у него есть в жизни. Да что там — что есть в жизни! Саму жизнь! Какой сочный, чуть хрипловатый голос! А глаза! И эти загадочные темные тени под глазами!
«Что-то не нравятся мне эти мешки под глазами, — думал врач, сидящий в первом ряду. — Надо, чтобы она сдала анализы. По-моему, в этом году мы еще не проверялись».
Снова грянули аплодисменты. Пэтэушница с цветами побежала к сцене, обгоняя других пэтэушниц и даже студенток, тоже бегущих с букетами по другим проходам.
Объявили перерыв. В буфете было не протолкнуться. В очереди говорили только о виновнице торжества. Мнения разделились: публика со стороны была в восхищении, братья же по цеху криво усмехались и отпускали какие-то странные, не всем понятные шуточки.
Две милые дамы невнятного возраста неожиданно столкнулись в фойе и бросились обниматься.
— Я не сомневалась, что вас встречу!
— Ну, еще бы! Как можно такое пропустить! Какие прелестные стихи! Какая экспрессия!
— Что вы, милочка! Она же читала прозу! Стихи будут во втором отделении!
Дали третий звонок.