Лорина Дымова. «Принцесса Адель»

 

 

 

 

 

 

ПРИНЦЕССА АДЕЛЬ

 

 Как, однако же, рано определяется наша жизнь!

Иной раз еще в детстве происходит какое-нибудь пустяковое событие, на которое вроде бы и внимания обращать не стоит, а глядишь, именно оно и заставляет человека всю жизнь потом поступать так,  а не иначе,  и если не вспомнить о том самом пустячке,  что  случился еще в доисторические времена, так и объяснить невозможно странное поведение какого-нибудь субъекта…

 … Ему было лет, наверное, пять или шесть, когда мама повела его в театр на сказку «Принцесса Адель». Лёсика поразило сочетание слов «принцесса Адель». Слово «принцесса» было хоть и понятным, но всё равно волнующим, потому что во всех сказках принцессы были необыкновенно красивыми и их нужно было спасать от какого-нибудь Змея Горыныча, или же, наоборот, капризная, но неизменно прекрасная принцесса выбирала себе жениха, и все претенденты лезли из кожи вон, чтобы принцессе понравиться. А поскольку Лёсик всегда представлял себя в их толпе, то прикидывал, что бы он мог совершить такое, чтобы заткнуть всех за пояс: ну например, спрыгнуть с крыши сарая или поднять папины гантели, до которых  ему запрещали даже дотрагиваться. Он представлял себе, как принцесса бросает на него восхищенный взгляд, и опускал глаза, а щеки его покрывались румянцем.

Слово же «Адель» вообще внесло в его душу смятение. Он даже не поверил маме, что это просто имя девочки, такое же, как Катя или Света. Он был уверен, что Адель — это волшебное слово, открывающее дверь в необыкновенную и счастливую жизнь — тайный пароль, зная который, ты уж точно попадешь в сказочную страну, победишь всех принцессиных женихов и станешь самым главным самым справедливым властелином царства-государства.

Когда спектакль кончился, Лёсик вынужден был признать мамину правоту: Адель, действительно, было всего лишь имя, но все-таки — имя принцессы! Так что и Лёсик оказывался не совсем уж неправ, и видимо поэтому имя Адель навсегда осталось в его  сердце  волнующим обозначением грядущего неизбежного счастья.

Уже будучи студентом, он удивлял друзей своей склонностью к девушкам с довольно редким именем — Ада. Конечно, Ада не Адель, но все-таки это было имя, максимально приближенное к искомому и желанному, а поскольку ни одной Адели ему так и не встретилось, приходилось обходиться Адами, которых,  честно говоря, тоже было негусто. Одну из Ад он попробовал называть Аделью, но глупая девушка, которая, кстати, была весьма и весьма неравнодушна к Лёсику, вместо того, чтобы обрадоваться волшебному имени, воспротивилась намеренью своего друга и подписала таким образом сама себе приговор. Ну что ему было делать с девушкой, которая не ощущает мистического трепета, слыша божественное сочетание звуков: а — де — ллль!.. Будто звенит туго натянутый солнечный луч от случайного прикосновения феи или какой-нибудь другой неземной женщины… Еще одна Ада вообще отколола номер: когда Лёсик предложил ей сменить имя на Адель, она радостно захлопала в ладоши и воскликнула: «Чудно! Мне тоже не нравится мое имя! Только буду я не Адель, а Элизабет!..» По правде говоря, была эта Ада-Элизабет мало привлекательна: слишком худая и слишком       черная, с усиками над верхней губкой — всего-то и было в ней одно только имя: Ада,       почти Адель. Но в ту минуту, глядя в ее адски черные,  страшные глаза, Лёсик впервые подумал, что имя Ада скорее имеет отношение не к Адели, а к аду — да-да, к тому самому — с чертями и сковородками. И Лёсик решил больше не выискивать и не выковыривать из толпы знакомых и незнакомых девушек, словно изюминки из плюшки, исключительно Ад. Мало того, имя это стало теперь для него знаком, что не надо к этой пусть даже красавице приближаться — всё равно рано или поздно откроются ее сложные, тщательно оберегаемые от постороннего взгляда связи с геенной огненной.

С тех пор жизнь Лёсика значительно упростилась, потому что симпатичных Маш, Даш и Наташ оказалось вокруг на удивление много — хоть пруд пруди, и все они были такие лапочки, что жениться можно было на любой, что Лёсик и сделал чуть ли не на следующий день после защиты диплома.

Верочка, Верушка, Верунчик.

Это был удачный выбор.

На окна Верунчик вешал занавесочки с рюшками, на обед пёк пирожки с капустой, рожал только девочек.

Лёсик располнел и успокоился.

На работе дела у него тоже шли полным ходом: каждый год ему прибавляли к зарплате по шесть рублей, и он уже прилично зарабатывал. Согласитесь, сто тридцать это не сто, которые ему были определены в самом начале как молодому специалисту. Приходя домой, он целовал Верунчика в щеку, делал «козу» двум Алексеевнам, как он шутя называл своих дочек, и ел пирожки с капустой. В те редкие мгновения, когда он почему-либо пытался заглянуть в будущее, грядущая жизнь виделась ему уютной и принимающей форму его тела, как перина в его и Верунчика спальне.

 Признайтесь, друзья, что вы давно уже ожидаете какого-нибудь феноменального поворота: не может же быть, чтобы автор затеял этот рассказ  лишь для того, чтобы посмеяться над странными фантазиями сначала ребенка, а потом уже и взрослого молодого человека, околдованного прекрасным женским именем.

Должна вам сказать, что ваши предположения справедливы, потому что жизнь только того и ждет, чтобы оглоушить неожиданностью какого-нибудь замечтавшегося субъекта, решившего, что всё у него прекрасно и так будет всегда.

Не бывает прекрасно, и тем более — всегда!

Когда Лёсик после отпуска, проведенного с Верунчиком и двумя Алексеевнами на дачном участке, вошел в свой отдел, он увидел на месте Серафимы Серафимовны новую сотрудницу. Приготовленная улыбка застыла у него на губах, а сердце ухнуло вниз и где-то на уровне желудка сделало замысловатый вираж.

Конечно, если не докапываться до истины, состояние нашего героя можно было бы объяснить выдающейся красотой женщины, но во имя правдивости повествования я вынуждена отмести такое объяснение, потому что в отделе, где работал Лёсик, красоток было предостаточно, их даже одалживали на праздники другие отделы. Нет, дело было вовсе не в красоте, а в том… в том, что из глубины памяти у него вдруг всплыла эта хрупкая шейка и ослепительно синий взгляд, и эти соломенные кудри… Он мог поклясться, что видел, видел их когда-то! Но когда?.. Где?..

Он закрыл на мгновение глаза и…

Заснеженная улица, ведущая к театру. Ослепительная сцена. Девочка в короне… Адель!..

Не дойдя до своего стола и ни с кем не поздоровавшись, Лёсик круто развернулся и, к всеобщему удивлению, вышел из комнаты.

— Ты что, сдурел? — выскочил вслед за ним в коридор Сан Саныч. — Кстати, мы тут завели новый порядок. Теперь ставит пиво не только тот, кто уходит в отпуск, но и кто приходит. Так что с тебя причитается.

— Подожди… Кто это?

— Кто?

— Ну, новенькая!.. Которая у окна?

— А-а-а! И ты туда же? Все наши парни на нее стойку сделали. А ты еще не видел, какие у нее ножки!.. Перешла к нам из фирмы Степанова. Говорят, после какого-то сексуального скандала. Вроде бы, сам ихний шеф был замешан… Ну, так как насчет пива?

— Будет пиво… Иди. Я сейчас.

Через несколько минут Лёсик вошел в отдел.

— Приветствую и поздравляю славный коллектив с моим возвращением! — сказал он и помахал, как вождь, рукой.

Все стали подходить к нему, здороваться, хлопать по плечу, делая вид, будто первого явления Лёсика народу вообще не было.

— А у нас, Лёха, новая сотрудница, — сообщил Сан Саныч главную новость. — Познакомься.

Новая сотрудница встала, протянула Лёсику руку и, взглянув на него удлиненными глазами ундины, сказала:

— Адель.

… Как громом пораженный, стоял Лёсик посреди комнаты, ничего не соображая,       кроме того, что вот, надо перевозить с участка в город тыквы, а жизнь кончена…

— Ты что, Лёха?.. — встревожился Сан Саныч. — Тебе плохо?

— Хорошо…-  мертвым голосом ответил Лёсик.

Адель с удивлением смотрела на него.

Лёсик махнул рукой и обреченно побрел к своему столу.

 

 Трехкомнатную квартиру удалось разменять на двухкомнатную и комнату в коммуналке. Комнатка была крошечная, а коммуналка густонаселенная и шумная, но Лёсик этого не замечал, поскольку дома почти не бывал. С утра он шел на работу,       после работы провожал Адель домой, заходя вместе с ней во все подряд магазины,       потому что ее дочка ела только фрукты, муж употреблял исключительно мясо, а сама Адель предпочитала молочную пищу. Повесив тяжеленную сумку с продуктами на крючок возле двери, Лёсик торопливо целовал Адель в щеку и поспешно сбегал с лестницы, а она, дождавшись, когда хлопнет внизу входная дверь, доставала из сумочки ключ.

На улице он закуривал и шел не спеша в стеклянное кафе «Романтики», расположенное как раз напротив дома Адели. Он брал сосиски и компот, а в дни зарплаты еще и селедку с винегретом, и садился так, чтобы был виден ее подъезд. Через час или полтора из подъезда выходила Адель с огромным бульдогом, а вернее, бульдожиной, и, метнув взгляд в сторону кафе, шла с независимым видом в скверик, который находился метрах в ста от ее дома. Лёсик немедленно поднимался из-за стола и, сшибая стулья, выскакивал на улицу. На противоположном конце сквера, возле памятника, они встречались и вместе продолжали путь. Бульдожина давно привыкла к Лёсику и, похоже, считала его членом их семьи, живущим,  правда, на улице, как собака. Лёсик тоже относился к псине с теплотой: во-первых, благодаря необходимости ее прогуливать дважды в день, были возможны эти ежевечерние свидания. А во-вторых, он был признателен этому существу с перекошенной рожей за его бессловесность, за то что ни при какой погоде оно не настучит на свою хозяйку хозяину, обожающему бифштексы. Они гуляли по скверу минут сорок, а иногда даже час, Лесик доводил Адель до кафе «Романтики», и они расставались до следующего утра. Придя домой, Лёсик заваривал себе чай,  делал бутерброд, если, конечно, дома был хлеб, и раскрывал газету. Через полчаса-час он гасил свет.

«Повезло… — думал он, засыпая под орущий за стеной телевизор. — А ведь могли и не встретиться!.. Если бы она осталась в фирме Степанова…»

 Тыквы на участке сгнили, и Верунчик решил на будущий год их не сажать.    Однако сосед по участку, человек одинокий и независимых взглядов, узнав о несчастье, постигшем Веру Федоровну, в виде свихнувшегося мужа, предложил ей перевезти уцелевший урожай в город на его «Москвиче». Когда они привезли помидоры и яблоки на городскую квартиру, Верунчик постелил на стол скатерть с кружавчиками и вытащил из духовки пирожки с капустой, которые оказались такими удачными, такими пышными, что Клим Федорович стал захаживать к соседке по участку даже зимой, когда она, строго говоря, в общем-то переставала быть его соседкой. После пятого или шестого его посещения Верунчик решил, что на будущий год тыквы все-таки стоит посадить, тем более что в женском календаре напечатали замечательный рецепт тыквенного пирога.

Один раз, в самом начале весны, она встретила Лёсика и онемела от изумления и жалости. Лёсик похудел, стал высоким и черным, а глаза его горели нехорошим, тревожным светом. В руках у него была сетка с продуктами — Верочка разглядела редиску с рынка, яблоки и завернутый в целлофан творог, тоже рыночный.

— Теперь алименты будут больше, — сообщил он ей. — Мне прибавили еще шесть рублей. Дочкам на фрукты.

И, не оглядываясь, направился быстрым шагом к гастроному.