Зловещие последствия войны 1812 года для Европы и России.

 

Зловещие последствия войны 1812 года для Европы и России.

 

 

На днях обнаружил в нашем архиве текст выступления Александра Михайловича Левенко «К 150-летию гибели А.С. Пушкина» на клубе любителей истории города Ленинграда 14 октября 1986 года.

Об Александре Михайловиче и его творческой деятельности расскажу в конце сообщения, а сначала предлагаю читателям ознакомиться с текстом выступления:

«Одолев Наполеоновскую Францию, царская Россия вступила в Священный Союз в роли «азиатского» пугала Европы. Но, вместе с тем, тайная полиция Александра «Благословенного» стала заимствоваться и западным опытом неспасибомыслия.

Тотальная система уловления душ была, на этом этапе «новой истории», учреждена робеспьерским Конвентом, возведена чуть ли не в степень искусства шефом полиции, мосье Фуше, при Бонапарте, а при Бурбонах-последышах Людовике XVIII и Карле X, — отошла в ведение иезуитской Конгрегации.

Превентивное скручивание умов весьма пришлось по ндраву российским блюстителям единолепия. Дотоле они казнили не за идеи, противные правящим установлениям. Теперь же этих Фотиев, да Фон-Фоков, и даже всеподлейшего безграмотного «графа» Аракчеева, — «захватила» и «понесла» методическая травля. Фон-Фоки, да Бенкендорфы создают всеохватную пасть, которая совершает подлое дело, но выходит пречистенькой из «праведной крови» поэтов и вольнодумцев. Фон-Фокщина да бенкендорфщина наносит чуждой им, независимой Родине – неисчислимый ряд незаживающих ран. Величайшее из их злодеяний – обдуманное убийство Пушкина. Это злодеяние – оттого тягчайшее, что дело идет о Пушкине, но сама метода его убийства, отработанная до автоматизма на огромном числе прецедентов, — логически проистекла из всеевропейского бешенства властителей против мыслителей, особливо против тех писателей, кто проникал в зловещие и гнусные тайны режима…

Одной из «подопечных» у ревнителей единопослушания, задолго до ДЕКАБРЯ оказалась и полуопальная царица, супруга Александра I, Елизавета Алексеевна, в девичестве принцесса Луиза-Августа Баден-Баденская. На мартовском вечере я расскажу об этой светлой и трагической женщине, о «темной» ее кончине в мае 1826 года на полпути из Таганрога в Петербург, — кончине, которая невольно сочленяется в одну цепь со смертью Карамзина, казнью вождей восстания и сожжением ее записок по манью Николая…

В одной из своих задумок по переустройству Государства Российского, именно Елизавету Алексеевну декабристы прочили на престол – вместо Александра, предавшего упования «вольности». Об умысле этом ведали «охранители» и не спускали с царицы гончих взоров.

К Елизавете Алексеевне обращены самые лучистые строки из всех, кои когда-либо посвящены «августейшим» особам России.

Всем памятны эти стихи Пушкина:

«… Любовь и тайная свобода

Внушали сердцу гимн простой,

И неподкупный голос мой

Был эхо русского народа».

Тайная полиция нанесла удар царице, подстроив убийство ее возлюбленного, офицера Охотникова, близкого к Союзу Благоденствия. Выстрел в Павловском парке был сродни другому выстрелу, и тоже из сумрака кустов. Тот, другой выстрел – лишил Францию Поля-Луи Курье, памфлетиста, изобличителя иезуитов, друга Стендаля. Эти два злодеяния схожи по методе: науськанным убийцам обеспечена непойманность и бездоказательность. В деле же Охотникова, post factum, иезуитски подпущена и «дуэльная версия».

Пушкин пал жертвою «чистой» дуэльной модели. Главная пружина злодеяния: устранение человека, владеющего, и в антипризнательном ключе – владеющего гнусными секретами современности, а также истории близкой и далекой.

Дуэльная модель выдерживалась в правилах ритуала и оставляла по себе бесчисленные документальные подтверждения. Разновидностью этой модели была дуэль «каскадная», когда жертву вынуждали «стреляться» или «рубиться» подряд и с убийцею, и с его свидетелями. Возможно, что и так, согласно пост-фактумской легенде, погиб возлюбленный Елизаветы Алексеевны.

Наконец, применялась модель «поддуэльная», то бишь, деланная под дуэль, которая подобно «каскадной», либо вовсе не оставляла по себе документов, либо оставляла сфальсифицированные и обрывочные данные.

Префект полиции при короле французов Луи-Филиппе Орлеанском, мосье Жиске, и шеф российских жандармов граф Бенкендорф, — сделали все, чтобы и поздние потомки не доискались до истины в двух «выдающихся» злодеяниях. По два выстрела прогремело: близ Парижа, в лесу Жантильи, а спустя девять лет, и на расстоянии в 700 лье, — близ Пятигорска, у подошвы Машука. Но оба погибших – не стреляли. Стреляли убийцы – в упор, а мнимые секунданты разрядили в воздух пистолет убиенных, дабы создать, согласно «сценарию» для непрошенных «ушей», — акустическую картину поединка. А засим скрылись с места злодеяния и, под диктовку «охранки», державшей их на крючке неких неблаговидных поступков, — стали лепить липу о содеянном…

Да, в первом случае погибший оставил накануне письма, казалось бы, несомненно преддуэльные: его-де «вызвали» два «патриота» и жизнь его «угаснет в лужице клеветы». Только в госпитале, куда его доставил какой-то крестьянин и где он умер на другой день – он успел шепнуть, что не стрелял, что его убила «королевская полиция»…

Да, и во втором случае будущие «свидетели» были взбудоражены преддуэльными толками, только толком никто ничего не знал, а друзья, кои-то и должны были быть секундантами, если бы дело шло о «чистой» дуэли, — метались и искали куда исчез товарищ…  Не дуэль то была, а западня. Однако и доднесь над исследованиями этих горестных происшествий облыжное, полицейским внушением распространенное слово: дуэль! …

Один из погибших был совсем юноша, он не достиг и 21 года. Другой – совсем еще молодой человек, он не достиг и 27 лет. Но это по житейской мерке. По иной мерке – оба достигли такой высоты мысли, чувства и воли, что вечно ослепительно горят в поле духовного свечения Земли!

Математик и поэт.

Математика одного, взлетевшая над своим временем, провозвестившая космогонические свершения нашего века, — исполнена гармоничной поэзии.

Поэзия другого, воссоздавшая в точных и энергических строках зримую и незримую вселенную – исполнена математической гармонии.

Эварист Галуа и Михаил Лермонтов. Мятежники, бунтари.

Духовную сущность Галуа, после гибели его, молниеносно запечатлел Бальзак в философической повести «Луи Ламбер».

Духовная сущность Лермонтова отпечатлелась и в творениях последующих гениев русской словесности.

25 октября исполняется 175 лет со дня рождения Эвариста Галуа, и вот мы с вами почтили сейчас его немеркнущее имя».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.477-479).

 

Послесловие.

Александр Михайлович Левенко (1937-1993), по образованию инженер холодильной промышленности, был страстным пропагандистом творчества М.Е. Салтыкова-Щедрина, изучению жизни и творчества которого посвятил десятки лет. Его профессионализм в истории и литературе был настолько высок, что он писал по 40-70 страниц дополнений и замечаний на книги таких признанных исследователей жизни и творчества Михаила Евграфовича, как С.А. Макашин и Е.Д. Петряев. И оба исследователя всегда с благодарностью принимали его замечания и дополнения, так как Александр Михайлович обладал уникальной памятью, огромными познаниями в истории и литературе, и всегда был точен в фактах.

Кроме того, А.М. Левенко был сам очень талантливым автором, обладал незаурядным литературным даром. Он написал немало интереснейших книг, которые так и остались пока в машинописи. Для того, чтобы отчетливо показать его дар замечательного литератора, приведу отрывок из одного письма Александра Михайловича в адрес Е.Д. Петряева.

Из письма А.М. Левенко от 1 ноября 1986 года.

«Труд Ваш прочел впивчиво, с наслаждением горестным. Сурово и просто рисуете Вы действительную жизнь, а наичаще, увы, недожизнь книги и ее рыцарей, оруженосцев, приверженцев.

Но духовные «кванты» преодолевают беспланиду и бессудьбишку, и поддерживают во мраке свечение интеллектуального поля Земли.

Ваши книги – это звездные атласы сотен и тысяч человеческих «точек» сгоревших и сгорающих во имя света…».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.17, л.483).

Много ли кто сегодня может так коротко, образно и ясно выразить свои мысли…

 

                                         Александр Рашковский, краевед, 28 сентября 2012 года.