Меир Калюжный…

— Меир Калюжный, ты дурак! Я это всегда говорила, и теперь повторю! – Сто восемнадцать килограммов тёти Голды возмущённо колыхнулись и со всей возможной стремительностью рванулись к выходу. Входная дверь хлопнула, ещё пару минут были слышны тяжёлые тётины шаги, потом затихли. Тётя Голда ушла, и было совершенно непонятно, когда она остынет и вернётся. В маленькой квартирке на последнем этаже наступила пугающая тишина.
Меир этой тишины очень боялся. Она напоминала о том страшном времени, когда медленно угасала и прощалась с жизнью мама, единственный его друг. Мама всегда принимала сына таким, каков он есть, не доставала расспросами, не ругала, не позорила. Иногда, очень редко, мама робко интересовалась, как у него дела, не появилась ли на горизонте какая-нибудь славная девушка, а то ведь она уже стареет, слабеет, боится внуков не дождаться…Меир эти разговоры пресекал сразу. Не любил он этих разговоров. Ни к чему они никогда не приводили. Мама не настаивала, и ненавистная тема, повиснув в воздухе и не получив развития, благополучно сворачивалась сама по себе.
Отца своего Меир не помнил. Кажется, папа оставил их, когда сыну не было и двух лет. В школьной среде безотцовщина была, в общем, явлением обычным, и тут парню крупно повезло: расспросы об отце, терзавшие его в первых двух-трёх классах начальной школы, закончились и больше не повторялись. Слишком многим приходилось эти вопросы задавать…Что же касается типичного еврейского имени, то эту чашу бедный ребёнок испил полностью и без остатка. После хлёстких словестных издевательств и серии тумаков, полученных от одноклассников, к имени всё же привыкли. Издеваться не то чтобы совсем перестали, но делали это всё реже — тема, по всей видимости, себя исчерпала.
В детстве мальчик тяжело болел, а потом очень долго возвращался к жизни, с ужасом понимая, что какие-то неуловимые детали ускользнули безвозвратно и навсегда. Прежние друзья больше им не интересовались. Они жили полноценно, взахлёб, и угнаться за ними было уже невозможно. С девушками Меир знакомиться не умел никогда, и к тридцати шести годам был гордо и безнадёжно одинок. Мама, любя и жалея сына, горько вздыхала по ночам, плакала и тихонько молилась…
Когда не стало мамы, то одновременно не стало и тех немногих друзей и родственников, которые при её жизни изредка звонили и иногда заваливались в гости. Мама была всегда всем рада, хлопотала, накрывала на стол, доставала из тайника заветную баночку икры или непочатую бутылку армянского коньяка. Жили они в крошечной, но своей собственной кооперативной квартирке на окраине Москвы, поэтому гости долго не задерживались, чтобы не опоздать к последней электричке. Меиру эти посиделки всегда были в тягость, но он терпел, потому что видел, как неподдельно искренне радовалась мама.
Чаще всех навещала их мамина сестра Голда. Тётя, женщина умная и дальновидная, прекрасно понимала, что устроить личную жизнь угрюмого и закомплексованного племянника будет непросто, а потому занималась этим вопросом тщательно и всерьёз. Тётя перелопатила все списки потенциальных еврейских невест в городе, пытаясь отобрать хотя бы пару-тройку подходящих кандидатур. Да и то сказать, жених-то был незавидный. В карьере не преуспел, работал бухгалтером в большом промтоварном магазине, с крайне скромной зарплатой. Ниже среднего роста, тучный, лысеватый, с предательски косящим в сторону левым глазом, Меир женского внимания к себе не привлекал, а если это и происходило, то, как раз наоборот, вызывал у женщин, в лучшем случае, жалость и сострадание. Ко всему, он совсем не умел развлечь собеседницу, разговор поддержать тоже не мог, ужасно стеснялся, потел, и результатом всего этого нескончаемого кошмара был, как правило, неизменный отказ девушки продолжать знакомство. Тётя Голда изо всех сил старалась приукрасить те немногие достоинства, которые у племянника всё же были. –Он добрый, преданный – говорила она потенциальной кандидатке – Всегда будет тебя холить и лелеять, не посмотрит ни на кого ни в жисть. Подумай! А что некрасив, так это не беда. В мужчине это не главное…
К величайшему сожалению заботливой тёти, благая миссия её успехом не увенчалась. Похоронив и оплакав преждевременно ушедшую маму, племянник от всех знакомств и встреч решительно отказался, предпочитая всему тоскливое одиночество. Сидя в своей конуре на последнем этаже, запершись на все замки и задёрнув шторы, Меир, наконец, успокаивался и чувствовал себя в относительной безопасности. Пока он здесь, никто его не сможет дразнить, никто не сможет над ним смеяться, никто не сможет требовать от него красноречия, обаяния, умения ухаживать. И тогда можно будет, наконец, вздохнуть спокойно, съесть до крошки обед и вылизать тарелку, ходить в широченных помятых брюках и радоваться, что они не жмут в животе, а вместо ненавистной рубашки с галстуком напялить огромную, застиранную, любимую майку…
Тётя Голда, однако, не сдавалась. Как-то вечером, пару недель назад, зашла «попить чайку». Обычно она несколько минут отдыхала, отдуваясь после тяжёлого подъёма на четвёртый этаж, и только после этого начинала рассказывать, какую чудную девушку приготовила племяннику для знакомства на этот раз. Меир слушал, согласно кивал, и неизменно отказывался. Так повторялось уже последние несколько месяцев. На этот же раз тётя начала сразу, что называется, «с места в карьер»: — Меир Калюжный, не будь окончательным идиотом! Такой девушки ещё не было! Ты должен, нет, ты просто обязан ей понравиться! – Далее неутомимая родственница принялась красочно описывать новоиспечённую кандидатку: — Ты только послушай! Она совсем не красавица, и это хорошо. Она не была замужем, и это тоже хорошо. Она врач! – произнеся эту фразу, тётя подняла вверх коротенький, похожий на сосиску, указательный палец – Женщина с высшим образованием, работает, и комната у неё есть в коммуналке, в центре Москвы, можно потом сделать обмен. А главное, она очень-очень тобой заинтересовалась! — Закончив эту тираду, тётя шумно выдохнула воздух, разом осушила чашку давно остывшего чая, а затем сказала, как припечатала: — Меир, ты обязан. Этого так хотела твоя покойная мать! –
Последний аргумент прозвучал очень убедительно. Что поделать, это было чистой правдой. Мама мечтала, уходя на вечный покой, оставить сына на попечении любящей жены, но этого удовольствия он ей так и не доставил. Поэтому, тяжко вздыхая, Меир всё же дал согласие на организацию встречи с не очень красивой женщиной-врачом, пообещав сделать всё от него зависящее, чтобы знакомство продолжилось. Оставшись один, он долго сидел на кухне, рассматривая старый альбом с фотографиями. Вот он, маленький, вот опять он, но только с мамой, и она так светло улыбается! А вот и тётя Голда. И совсем не тучная, а очень даже симпатичная, и с кавалером…Куда он потом подевался? Меир не помнил. А это…кажется, это отец? Но может, и нет. Помнится, на все вопросы мальчика об отце мама упорно отвечала одно и то же: — Он от нас ушёл, я про него ничего не знаю и знать не хочу. – Теперь же спросить было не у кого. Да и зачем? Меир давно понял, что эта тема его больше не интересует.
Вся следующая неделя прошла под знаком подготовки к предстоящему свиданию. Место тётя выбирала сама. Она резонно рассудила, что лучше всего будет встретиться «на нейтральной территории», например, в кафе, или в парке, если погода позволит. В назначенный день шёл дождь, поэтому остановились на скромном кафе напротив Павелецкого вокзала. Там официанткой работала тётина знакомая, она приготовила столик получше, в нише у окна, чтобы не беспокоил никто. Заказ тоже обговорили заранее: скромно, без претензий, только сладкое, немного вина. И ещё букетик цветов поставили на стол, чтобы доверительную атмосферу создать.
В назначенное время Меир вошёл в кафе. Пальто и мокрый зонтик оставил в гардеробе, подошёл к зеркалу…Из зеркала на него смотрел перепуганный человек, в плохо сидящем костюме и рубашке не первой свежести. Галстук съехал на сторону, одна из запонок на рукаве куда-то исчезла. Потерял, наверное. Глаза смотрели встревоженно, а тот, который косил, и вовсе начал дёргаться, поэтому казалось, что одутловатое лицо назойливо подмигивает. Жидкие волосы плохо прикрывали чётко очерченную лысину, которая, вспотев, блестела как начищенный самовар…Обескураженный таким зрелищем, Меир страшно расстроился, занервничал. Ему захотелось немедленно убежать без оглядки из ненавистного кафе, где понаставили таких страшных зеркал, и никогда, никогда больше сюда не возвращаться. В этот момент он заметил в зеркале женщину, сдававшую в гардероб плащ и намокший зонтик. Не поворачиваясь, замерев, не дыша, продолжал рассматривать незнакомку. Что-то подсказало ему, что эта славная женщина и есть его сегодняшняя «кандидатка»…Женщина была небольшого роста, с маловыразительным, но вполне приятным лицом. Короткая стрижка, очки, аккуратный костюм, блузка с «английским» воротничком – всё выдавало в ней особу деловую, работающую, пришедшую на «свидание» прямо из поликлиники, из кабинета, где она ежедневно принимала больных. Вела она себя уверенно, абсолютно не нервничала, не озиралась беспокойно вокруг. Мило улыбнувшись гардеробщику, повернулась, и, не взглянув на себя в зеркало, направилась в зал. Прячась за спинами посетителей, Меир осторожно проследил за тем, куда она сядет. Так и есть! Знакомая официантка указала ей именно на тот столик, в нише у окна!
В этот момент в душе у Меира что-то перевернулось. Он вдруг понял, что никогда, ни за что, ни за какие коврижки не согласится просто так подойти и сесть за один столик с такой уверенной в себе женщиной. И даже неважно, где и кем она работает. Важно другое: как же непрезентабельно, как нелепо, как смешно должен был выглядеть он сам, непривлекательный толстяк не первой молодости, пытающийся устроить свою жизнь с помощью сердобольной тётки! Чем может он привлечь женщину, знающую себе цену настолько, что она даже не смотрится в зеркало, идя на свидание с незнакомым мужчиной! Внезапно он почувствовал слабость в ногах, тошноту и сильные спазмы в животе. Ни о чём больше не думая, схватив из рук у оторопевшего гардеробщика своё пальто и зонтик, он вылетел на улицу, на воздух, под проливной дождь.
Долго шёл он по опустевшим улицам, промокший насквозь, не защищаясь от дождя и не останавливаясь. Казалось, он преодолел очень длинный путь, не понимая как следует, куда и зачем направляется. Дождь стекал по лицу, и Меир тайно радовался: ведь теперь никто не увидит, что он плачет! Плачет, как когда-то в детстве, избитый одноклассниками, скрючившись в углу в школьном чулане, среди тряпок и вёдер. Тогда он долго ждал, пока все-все уйдут из школы, и выходил только, когда слышал шлепок мокрой швабры по полу, означающий, что уборщица скоро сунется в чулан и обнаружит там зарёванного пятиклассника в грязном пиждаке, с распухшим от слёз лицом и синяком под глазом. Все картины пережитых унижений вдруг разом нахлынули на него, выплеснувшись из тайников цепкой детской памяти. Не пытаясь больше скрываться, под спасительным ливнем, не стесняясь никого, даже самого себя, он шёл и плакал. Меир понимал: что-то сломалось в нём, что-то ушло безвозвратно, спасение никогда не придёт, а одиночество станет его вечным уделом. А может, одиночество и есть его спасение? Только…как объяснить это всем тем, кто назойливо пытается устроить его судьбу? Как сделать так, чтобы его просто оставили в покое?
На следующий день громы небесные разверзлись над головой Меира прямо с утра. Не дав опомниться, разъярённая тётя Голда нагрянула к нему без предупреждения. На этот раз она сказала ему в лицо всё, что на самом деле думала. Выкрикнув напоследок –Меир Калюжный, ты дурак! Я это всегда говорила, и теперь повторю! – тётя спешно покинула поле боя, оставив племянника окончательно и бесповоротно раздавленным. Впоследствии Меир узнал, что ей пришлось извиняться перед женщиной-врачом, и к тому же врать, что потенциальный жених внезапно заболел, с высокой температурой, что не знал, как предупредить, и всё в таком роде. У Меира тётя не появлялась неделю, что само по себе было невероятно. Видимо, обиделась не на шутку. Он и сам понимал, что поставил родственницу в крайне неловкое положение, что кругом виноват, но не знал, как это исправить. Как-то вечером, сидя перед телевизором, он услышал тяжёлые шаги и знакомое сопение. – Как дела? Что-то ты давно не давал о себе знать –Тётя тяжело опустилась на стул в прихожей – Чаем-то напоишь, племянничек? –Понимая, что его простили, Меир засуетился, пошёл на кухню ставить чайник. Тётя уже переместилась из прихожей в комнату и выкладывала из сумки домашние пирожки, без которых никогда не приходила. – Кстати, ты знаком с моим соседом с первого этажа? С этим старым чёртом, с Ароновичем? Глаза б мои на него не смотрели, зануда! Так вот, у него, оказывается, есть внучка…

3 комментария для “Меир Калюжный…

  1. Дорогая Инна!
    Мне очень понравилось.Написано так, что персонажи, их образы, просто встают перед глазами, и тебе кажется, что ты лично знаешь и неуклюжего толстяка Меира и его неугомонную тетю.
    Спасибо!

    1. Инна, дорогая!
      Спасибо за лестный отзыв. Я сама ещё не осмыслила эту свою работу, начинаю потихоньку привыкать…Вчера поставила два стихотворения, взгляните при случае.
      Буду рада, если мы сможем пообщаться по телефону или как-то ещё. Если есть идеи, предлагайте!

      1. Уважаемая Инна Гуревич!
        Ваша тема является традиционной для еврейской истории, она актуальна всегда. Спасибо Вам! Разрешите все-таки выразить одно, чисто читательское мнение. Вы не обидитесь? В Вашем случае линейная история немного утомительна. У Вас — минисюжет. Для активации читательского внимания здесь можно было бы применить т.наз. «хетчбэк» (боюсь ошибиться в написании термина). Если бы Вы начали с «Вся следующая неделя прошла под знаком подготовки к предстоящему свиданию. …», а затем вернулись бы к началу рассказа Ваш текст, мне кажется, приобрел бы большую динамику. Прошу извинить меня, возможно, я неправ. Спасибо Вам за рассказ и снисходительность к критике!

Обсуждение закрыто.