порой делают с нами удивительные вещи: кому-то запрещали кашлять, кого-то заставляли получить высшее образование, невзирая на дисграфию или дислексию (трудности с письмом и чтением), кого-то били лицом об стол, кого-то — обещали сдать в детдом, кого-то — били смертным боем, кого-то — звали проституткой с семи лет при любом знаке внимания к противоположному полу, кого-то — насиловали, к кому-то приставали, кого-то — таскали за волосы, кого-то — заставляли обшаривать карманы пьяным отцам, кого-то — просто слушать как родители за стенкой дерутся или скандалят.

И ведь мы тогда были совершенно одни. Мы должны были как-то с этим справляться — маленькие люди лет пяти-шести-восьми. Мы должны были как-то встречаться с абсолютно или частично неосознанными капризами, претензиями, угрозами, насилием. С тем, что кто-то называл «дисциплиной», пряча под нее желание причинить боль или отыграться за свои обиды.

Я как-то раз сама столкнулась со своей дочерью с тем, как это близко. Как легко сказать гадость беззащитному, зависимому от тебя человеку. Как легко его продавить. И мне в этот момент стало страшно от этой своей власти.

В каких-то семьях бьют или скандалят — и даже не извиняются, не считают себя неправыми, что бы ни сделали, какого бы ужаса не натворили (а я много знаю об ужасах в семье, больше, чем обычные люди). Человек может в любой момент, в любое время позволить себе сказать любую гадость.
И ребенок не может выбросить это, отказаться от этого. Он всю эту дрянь копит в себе. Как в некоторых квартирах мусор и грязь копятся годами. И потом я встречаюсь с этими измученными, изувеченными душами — как с некогда прекрасными квартирами, а то и мирами, в которые в течение десятков лет складывали то, чего не должно быть ни в одном прекрасном или хотя бы просто жилом месте.

Наверное, родительство — это единственная сфера, в которой я верю в белое и черное: какие бы трудности не встречались на пути родителя, что бы с ним не делали в детстве, он не имеет права думать только о себе. У него есть тот, кого он должен защищать. Защищать, а не мучить. Это легко — выбросить из жизни или изуродовать маленького человека рядом с собой. И я только рядом с дочерью могу понять, насколько это легко. Но это же, черт возьми, не повод.

Любой поступок, который мы совершаем рядом с ребенком или просто с ребенком — он переживает долго, очень долго. Иногда всю жизнь.
Легко ли вырасти хоть сколько бы ни будь здоровым человеком, если из тебя всю жизнь пытались сделать помойку, ни разу не попытавшись даже помыть полы? Я знаю тех, кому это удалось. Я не понимаю, правда, как. По-моему, это просто чудо.

Порой, сталкиваясь с тем, в чем выросли такие люди, я испытываю безграничное восхищение к тому, что они просто выросли и не покончили с собой в этом кошмаре.