Александра Свиридова. «Она рассказала, как убили его родных, и он ее поцеловал.»

Так сложилось, что я знаю о Холокосте много больше среднестатистического человека. Знаю много фильмов об этой трагедии, но этот отличает новый взгляд и новая авторская позиция. О том, как евреев убивали рассказывали прежде два поколения: первое – очевидцев, чудом уцелевших, выживших, выбравшихся из-под трупов. И второе – дети людей, переживших Холокост. Ушибленных войной и трагедией семьи, которой не было. Этот автор – представитель третьего поколения. Внук. И у него свой – отличный от прежнего – взгляд.

Молодой американский режиссер снял фильм новый по нерву, по эмоциональному состоянию. Без обличительного пафоса, полный сострадания – боюсь сказать, ко «всем», но очень близко к этому. История, рассказанная им, случилась сама – он не собирался ее снимать. А начав, не знал, чем она закончится. Мне очень хотелось бы показать этот фильм всем, но боюсь, что мало кто по нынешним временам пойдет в кинотеатр. А премьера сейчас – 10-го октября в Нью Йорке.

И создатели выйдут на сцену ответить на вопросы зрителя.

Рассказываю, что успела увидеть, но уверена, что каждый увидит своё. История о том, как в польском городке Гневашев жили до войны дружные соседи — поляки и евреи. Дети ходили в одну школу, сидели за одной партой, вместе праздновали свадьбы. Потом война, немцы вошли, стремительно принялись очищать городок от евреев, и вскоре очистили. Сначала согнали всех в гетто, потом погрузили в вагоны, — все, что мы сто раз слышали и видели. И повезли в Треблинку, лагерь уничтожения. Наверняка были и другие лагеря, но в фильме звучит одно название. Гневашев стал чисто польским городком. Поляки заняли дома своих соседей. Потом и они пострадали от немцев… А в 1945-м, когда война окончилась и евреи вернулись, поляки решили, что им старые соседи ни к чему, и сами убили их – чтобы не было.

Мы не раз слышали такие истории, пронизанные болью и неизменно гневом. В этой истории происходит невероятное: главные герои – любящие друг друга дети — еврейский мальчик и девочка полька – Янек и Пелагея, — в войну расстались, а после войны девочка всю жизнь хотела найти его, узнать хотя бы, жив ли Янек. И не могла. Про родителей его она все знала – своими глазами видела, как поляки-соседи вошли в дом Вейнбергов и убили всех, кто был в доме. А когда убийцы ушли, Пеля пошла к соседям, и увидела, как они лежали… Мертвые. И Янека среди них не было. Видела, как ночами тайком трупы выносили и увозили на телегах поляки, — многих она называет по имени. Сотни трупов. Приблизительно три с половиной сотни. Видела, как сваливали их в общую яму на окраине Гневашева, как долго была белая земля там, где засыпали жидов, как называют соседи соседей в этом фильме. Убийцы даже заметили ее и пришли к ней — обещали ей, что убьют, если она проговорится. И она молчала. Почти 80 лет. А потом неожиданно заговорила с приезжим еврейским мальчиком из Америки, который ходил и расспрашивал людей об истории городка. Все ему было интересно, и совершенно непонятно, куда делись евреи.

Пеля сказала ему, что хотела бы найти Янека. И мальчик поснимал немного в Гневашеве, улетел назад в свою Америку, и там как-то нашел Якова и привез. Назад в Польшу, в Гневашев, к Пеле.

Старик прилетел из Израиля, чтобы встретиться с Пелей. И не было у них обоих другой возможности убедиться, что она именно та соседская девочка, с которой он дружил, кроме как бродить по городку и уточнять детали, известные только им двоим… Пеле было 90 и она не могла уже ходить. И Яков катил ее в кресле на колесиках по узким улочкам, которые не изменились, привез к чудом уцелевшему полуразрушенному дому Вейнштенов, и она рассказала ему, где у них что было. Где была входная дверь для семьи, а где вход в магазинчик тканей, который держала мама Якова. Как бегала во дворе маленькая девочка Дануся – сестра Янека — и как выходил на балкон рабай…

— Да, он снимал у нас второй этаж, — кивает Яков. – А Дануся не была мне сестрой, она была дочкой рэбэ..

Сомнений не осталось – они узнали друг друга.

И тогда всплыло главное воспоминание, что было у них одно на двоих, — как они играли в прятки. Он прятался, а она стояла, зажмурив глаза, считала до десяти, потом крикнула «Я иду искать», открыла глаза и пошла. И нашла его неподалеку в стогу сена. Они смеялись в этом стогу, когда небо вдруг загудело и почернело от самолетов. Немцы летели бомбить Польшу. Был сентябрь 1939 года. Когда кончилась та жизнь, что была.

Теперь Яков был уверен, что это его подружка. И она была уверена, что это любимый Яцек, Янек, как называет она его на польский манер. Только после этого она показала ему, где поляки зарыли убитых в погром жидов. И Яков наклонился к ней, сидящей в кресле, и поцеловал её, наконец…

Поблагодарил.

Потому что она всю жизнь хотела найти его, а он всю жизнь хотел узнать, только одно: что случилось с его мамой и папой, с дядей, который спрятал его у себя в другом городе, а сам пошел забрать папу и маму и не вернулся.

Теперь им обоим сбылось.

— Это горький катарсис, — говорит Яков на камеру автору фильма. – Теперь я все знаю.

Он привез своих детей и внуков из Израиля. Большую команду. Поставил у того клочка земли на окраине Гневашева, — поближе в месту, где лежат родные, — показал им, что он жив, и что род их жив. И сказал себе под ноги: — Теперь спите с миром.

Вернулся в Израиль и вскоре умер.

Умерла в Польше Пеля, умерли все соседи, которые рассказали автору фильма, как убивали жидов. Фильм выходит, когда нет на свете никого из свидетелей и участников тех событий. Осталась история… Которую и не очень расскажешь сегодня в Польше, так как власти запретили обсуждать этот факт – что соседи убивали соседей. История Польши переписывается набело – без черных страниц. И фильм повисает в открытом космосе. Где скопилось за 80 лет после окончания Второй мировой уже столько нового горя, что на все рассказы слушателей не собрать. И все же. Рассказываю, что я такого не видела, чтобы полька рассказала еврею, как убили его родителей, а он ее поцеловал.

«Горький катарсис»,- как говорит Яков.

История его поисков ответа о судьбе семьи завершена. И нет у Якова жажды мести, нет обвинительного пафоса потому что некого обвинять. Этот мальчик не может обвинить эту девочку. Автор деликатно снимает их, наблюдая за ними издали.

— Я всегда хотел? знать что случилось с моими родителями, и теперь узнал. А зачем ты пошла и посмотрела? — спрашивает он Пелю.

— За час до смерти твоя мама говорила со мной. А потом я увидела, как они подъехали на телеге… Эти… — она называет имена. — И когда уехали, я пошла потому, что не могла поверить, что они нарушили все границы допустимого.

Отдельным сюжетом входят в историю еврейские надгробья, которые авторы фильма снимают везде – они в основании домов, в стенах, валяются осколками на задворках. Рачительные поляки Гневашева вырезают из них круги, которые устанавливают на козлах, как точило, — и точат ножи и косы…

Группа приезжих американцев собирает камни, и укрепляет их на стене некогда бывшего еврейского кладбища. Рождается мемориал. И один поляк, который не хотел поначалу отдавать камень, что валялся у него на заднем дворе, привез его тоже.

— Потому что неважно, чья это история. Ничью историю нельзя уничтожать.

У этой стены Пеля и Яков простились и вместе спели кусочек известной им старой польской песни, в которой пожелали друг другу жить до 100 лет.

Потомки жителей Гневашева из Америки и Израиля открывают памятную стену с обломками надгробий. И неожиданно старый поляк приносит какую-то старую доску, на которой написано по-немецки, что здесь находится вход в гетто.

Автор фильма спрашивает: — Гочему ты сохранил эту доску?

И спустя 80 лет старый поляк отвечает:
— Я знал что жиды вернутся.

Немного об авторе. Наспех переводила, не обессудьте.

Автор фильма Йоав Поташ — удостоенный многих наград сценарист, режиссёр и продюсер. Он сделал документальный фильм «Преступление после преступления», показанный на фестивале «Сандэнс», отмеченный критиками New York Times и удостоенный 25 наград, включая премию имени Роберта Ф. Кеннеди в области журналистики, премию Национального совета кинокритиков США «За свободу слова» и шесть призов зрительских симпатий. Этот документальный фильм, который доступен на Amazon, помог создать движение за изменение законодательства о домашнем насилии в нескольких штатах США. Йоав также снял «Продовольственные талоны», получивший приз жюри SF IndieFest, а недавно спродюсировал и снял короткометражный фильм «Большой большой секрет» — один из двух короткометражных фильмов, представленных на Нью-Йоркском еврейском кинофестивале 2025 года. И вот выходит его новый фильм. «Среди соседей». Фильм, который заслуживает внимания и высочайших оценок.

Йоав Поташ вырос в Америке в еврейской семье в солнечной Южной Калифорнии. Сын рыжей еврейки-американки и смуглого израильтянина. Он рассказал о себе немного, о своем пути познания семейной истории.

— Я только мельком отмечал, что корни нашей семьи берут начало в какой-то «старой стране». Я видел их на наброске углём в рамке, висевшей над камином. Там была изображена группа талмудических раввинов, которые не были похожи ни на кого из моей семьи. Во всяком случае, ни на кого из ныне живущих. Я слышал отголоски нашего восточноевропейского еврейского наследия в идишистких словах, которыми был усеян наш английский — таких, как «schlep», что означает «тащить или нести что-то», особенно когда ни ты, ни вещь не хотите участвовать в этом волочении или переноске. А также в слове «shtetl», которое, как я со временем понял, означало небольшой еврейский городок или деревню в сельской местности. Но это слово всегда имело мифический оттенок, потому что «shtetls» появлялись только в народных сказках.

Становясь старше, я задавался вопросом, что же представлял собой этот затерянный мир, и почему он исчез. Конечно, я знал, что шесть миллионов евреев были убиты во время Холокоста, но я также узнал, что более трёх миллионов европейских евреев выжили. И всё же из десятков тысяч штетлов, существовавших до Второй мировой войны, ни один не сохранился как еврейское поселение после войны. Эта печальная тайна окутывала легенду об этих штетлах, словно густой туман. Ближе к концу 2014 года, мои друзья, Аарон Фридман Тартаковский и мать Аарона, Анита Фридман, пригласили меня поехать с ними в Польшу, чтобы снять повторное открытие еврейского кладбища в городе Гневошов, откуда родом их семья. Я не планировал снимать полнометражный документальный фильм, но возможность посетить штетл – или то, что от него осталось, – меня привлекла и заинтриговала. Я задержался и провел больше, чем планировали, времени в Гневошуве, опрашивая польских стариков, что они помнят о тех временах, когда евреи были их соседями — пекарями, мясниками, портными и сапожниками, а для детей — товарищами по играм. Первые воспоминания, которыми делились старики и старухи, были очень теплыми. Они описывали, как дружно жили в этом еврейско-польском городке, но потом рассказ обрывался. И эти люди неохотно говорили о войне и времени, когда начался антисемитизм, уничтожение евреев немцами, а потом… Единицы, но признали, что поляки убивали евреев в этом городе спустя долгое время после поражения нацистской Германии. Самый искренний рассказ я услышал от 85-летней Пелагии Радецкой во время нашего первого интервью. Она невольно дала пронзительные показания очевидца этих убийств и обратилась ко мне за помощью в поисках Янека Вайнберга, — мальчика-соседа, которого она нежно любила, когда ей было 10, а ему 12. Она видела, как убили его родителей, но всегда хотела узнать, выжил ли Янек…

В 2018 году правительство Польши официально запретило высказывать обвинения в адрес Польши о причастности к Холокосту. Этот закон, продвигаемый правящей националистической партией «Право и справедливость», представлял собой криминализацию исторических свидетельств. Именно таких, которые я снимал. Тем самым он ещё больше укрепил связь этой истории с острыми проблемами современности, включая национализм, возрождение авторитаризма и борьбу за историческую правду в эпоху отрицания «фейковых новостей». Прослеживая все зацепки, связанные с этим городком, я нашёл последнего выжившего, пережившего Холокост, родившегося в Гневошуве, а также ответы на животрепещущие вопросы, которые Пелагия задавала себе более семи десятилетий.

Я руководствовался этикой в процессе съёмки, которая требовала защищать и поддерживать очевидцев — тех стариков, которые были свидетелями исторического периода, который теперь обеляется и запрещен в политических целях. Я горжусь сотрудничеством с польскими кинематографистами и аниматорами, которые помогли мне рассказать эту историю, сохраняя аутентичность польской культуры. Как и наши герои, они смело взяли на себя обязательство раскрыть суровую правду в то время, когда польские журналисты и историки, распространяющие так называемые «антипольские» или «непатриотические» идеи, подвергались репрессиям со стороны государственных чиновников и большой части националистически настроенного польского общества. Наша общая этика заключается в том, чтобы использовать инструменты повествования правдиво, давая отпор репрессивному нарративу с помощью достоверных, эмоционально трогательных свидетельств прошлого.
Как еврейский кинорежиссер, я также обнаружил, что этот проект иногда ставил меня в полодение своего рода посла, независимо от того, стремился я к этому или нет. Некоторые старики, у которых я брал интервью, были в восторге от возможности долго беседовать с евреем — да ещё и с такой красивой, большой камерой! Я оказался идеальным слушателем их детских воспоминаний о друзьях, историй, которые им — в последние годы жизни — нужно было доверить кому-то, кто бы о них заботился. В других случаях, например, когда я брал интервью у посла Польши в США или когда обнаружил, что у отца и сына, с которыми я беседовал, на заднем дворе находится украденное еврейское надгробие, я чувствовал себя обязанным бросить вызов стереотипам и выступить за перемены, будь то вопрос государственной политики или возвращения какого-либо ритуального предмета. В таких обстоятельствах я старался найти свой путь.

ПРЕМЬЕРА в Нью Йорке (The Quad) с участием автора 10-16 октября.

Затем в Калифорнии — Лос-Анджелес (Laemmle Theaters) 17-23 октября Oct 17-23 с вопросами и ответами в субботу и воскресенье.