Гасан Гусейнов. Как Трамп и Путин оказались немецкими родственниками

Немецкая печать подтрунивает над делегацией Фридриха Мерца за старания канцлера найти верный тон в разговоре с президентом США Дональдом Трампом. Гасан Гусейнов в еженедельной колонке на RFI объясняет некоторые тонкости германо-американского диалога.

Встреча канцлера ФРГ Фридриха Мерца с президентом США Дональдом Трампом в Вашингтоне 5 июня 2025. REUTERS — Kent Nishimura

Федеральный канцлер Германии Фридрих Мерц хорошо подготовился к первой встрече с президентом США Дональдом Трампом. Изучив риторику последнего и хронику приемов в Белом доме, представители Германии нашли в президенте несколько черт, которыми можно было воспользоваться для того, чтобы встреча прошла в возможно более дружеской атмосфере.

Первая черта – это разговорчивость Трампа и готовность выслушивать собеседника, если тот а) краток, б) начинает и кончает свое выступление выражением почтения к Трампу и в) высказывает свои возражения в форме дополнения к основополагающей идее самого Трампа. Делегация во главе с Мерцем блестяще воспользовалась этим знанием: канцлер говорил скупо, ясно и сумел упаковать даже самые резкие суждения о политической линии Трампа в рекламную обертку подлинного величия Америки.

Даже в словах Мерца о неизменной благодарности Соединенным Штатам со стороны Европы и Германии за спасение от Гитлера Трамп не сумел расслышать критику нового изоляционизма и примитивной антиевропейской риторики, которой отличается чуть ли не вся команда 45 и 47 президента США.

Успеху выступления Мерца сопутствовало и то обстоятельство, что немцы схватились за сентиментальность Трампа, за его, несмотря на крайнюю невежественность, постоянное, хотя и противоречивое, подчеркивание неких великих традиций США, которые Трамп намерен возродить.

Одна из самых великих таких традиций – это представление о свободе, которую мечтали обрести и обретали в Америке миллионы людей, когда перебирались за океан из Центральной и Восточной Европы, в том числе и из самой Германии в конце 19 и на всем протяжении 20 века.

В кильватере массового переселения из Германии в Америку в 1885 году оказался и будущий дед президента – Фридрих Трумп, впоследствии – Фредерик Трамп. У себя в Пфальце он выучился на парикмахера, а в возрасте 16 лет очутился в Нью-Йорке, откуда перебрался в Сиэтл. Немецкие газетчики копнули еще глубже и установили, что жители городка, в котором родился Фридрих Трумп, были знамениты своей болтливостью. Эти сведения президенту, скорей всего, не сообщили, а к передаче Трампу оригинала свидетельства о рождении дедушки в Германии отнеслись не без сарказма. Карикатурист самой авторитетной немецкой газеты «Франкфуртер Альгемайне» 7 июня 2025 года представил передачу Мерцем Трампу этого документа вполне юмористически.

— В вашу честь, господин президент, в Германии решили переименовать озеро Аммерзее в Америказее, а городок Трабен-Трарбах в Трамп-Трампбах.

Но пробуждение чужих воспоминаний сыграло со всеми присутствующими довольно злую шутку. Не успел Фридрих Мерц торжественно напомнить Трампу, что 6 июня исполнится 81 год высадке войск антигитлеровской коалиции в Нормандии, как все присутствующие и миллионы телезрителей заглянули в бездну исторического сознания президента США и его ближайшего окружения.

— Для вас-то, немцев, это, наверное, не самое приятное воспоминание? – подколол Трамп Мерца.

Ну, или думал, что подколол.

Мерц за словом в карман не полез и заверил Трампа, что люди его поколения и те, что моложе, в большинстве своем считают поражение гитлеровской Германии освобождением их страны и Европы от нацизма. Но это уже не могло отменить того факта, что сам-то президент Дональд Трамп укушен кем-то из современных вампиров-эссенциалистов. Может быть, даже и самим Путиным. Ведь, судя по риторическому вопросу, мол, хватит прикидываться, «мы» же «вас» тогда разгромили, разве нет? – Трамп и в самом деле мыслит Германию не современным европейским и антифашистским государством, а совсем другим образованием, обиженным на весь свет за навязанную ему после Второй мировой войны либеральную идеологию и парламентскую демократию. Примерно так объяснил Трампу свое видение «обманутой и обворованной меньшинствами России» Путин. У него ведь, как у всех бывших советских, и часть Германии оттяпали – Германскую Демократическую Республику, где бывший президент работал осведомителем при советском консульстве…

Немцы постарались напомнить Трампу, что дед его Фридрих-Фредерик отправился в Америку за свободой, так что и потомки Трумпа чудом избежали патриотического счастья умереть за второй рейх в Первой мировой войне и за третий – во Второй мирово. А американский внук не понимает, о чем речь, и выражает вежливое, но подлинное сочувствие «немцам» за то, что тех в 1944 году так огорчили «американцы».

Оторопь, которую вызвало в Германии это высказывание Дональда Трампа, должна была бы стать хорошо понятной и в России, и в русском рассеянии, если бы только тема эмиграции из Российской империи и СССР в Соединенные Штаты обсуждалась со всей приличествующей глубиной и полнотой.

Как, в самом деле, осмыслить глубину трансатлантической связи? На немецком языке, если бы Дональд Трамп сохранил его, он мог бы оттолкнуться от «Америки» Франца Кафки.

Но еще смешнее было бы требовать от Дональда Трампа прочитать повесть Владимира Галактионовича Короленко «Без языка», написанную в 1895 году по следам поездки писателя в США в 1893, на Чикагскую всемирную выставку. Насмотревшись на тогдашних переселенцев из Восточной Европы и Российской империи – евреев и поляков, украинцев и русских, чехов и немцев, – Короленко написал вещь, в некотором смысле еще более кафкианскую, чем «Америка». Возможно, просто потому, что, в отличие от Кафки, сам побывал в Новом свете и сопоставлял свой российско-польско-украинский опыт заключенного, ссыльного, писателя, издателя с опытом переселенцев-беглецов-ловцов счастья из Европы в Америку.

О повести Короленко мне напомнила русская американка в первом поколении – правозащитница Татьяна Янкелевич, связанная через мать, Елену Георгиевну Боннэр, и ее мужа, Андрея Дмитриевича Сахарова, как раз с короленковской линией русского общественного движения, которая помогает прозвучать голосам, не имеющим своего языка, и ищет общий язык для тех, кто не понимает друг друга.

Итак, на океанском пароходе из Гамбурга в Нью-Йорк выходят переселенцы с Волыни:

«…С лозищанами на корабле плыл еще чех, человек уже старый и невеселый, но приятный. Его выписал сын, который хорошо устроился в Америке. Старик ехал, но, по его словам, лучше было бы, если бы сын хорошо устроился на родине. Тогда бы и ехать незачем. Чешская речь все-таки, славянская. Поляку могло показаться, что это он говорит по-русски, а русскому — что по-польски. Наши же лозищане говорили на волынском наречии: не по-русски и не по-польски, да не совсем и по-украински, а всех трех языков намешано понемногу. Поэтому им было легче. Дыма, к тому же — человек, битый не в темя, разговорился скоро. Где нехватало языка, он помогал себе и руками, и головой, и ногами. Где щелкнет, где причмокнет, где хлопнет рукой, — одним словом, как-то скоро стали они с чехом приятели. А чех говорит по-немецки, значит, можно было кое-что узнать через него и от немцев. А уже через немцев — и от англичан…

Вот, когда ветер стихал, и погода становилась яснее, Дыму и других отпускала болезнь, и становилось на пароходе веселее. Тогда пассажиры третьего класса выползали на носовую палубу, долговязый венгерец начинал играть на дудке, молодой немец на скрипке, а молодежь брала шведских барышень за талью и кружилась, обходя осторожно канаты и цепи. И над океаном неслись далеко звуки музыки, а волна подпевала и шаловливо кидала кверху белую пену и брызги, и дельфины скакали, обгоняя корабль. А на душе становилось и весело, и грустно.

В это время Дыма с чехом усаживались где-нибудь в уголке, брали к себе еще англичанина или знающего немца, и Дыма учился разговаривать. Англичанин говорил немцу, немец — чеху, а уж чех передавал Дыме. Прежде всего, разумеется, он выучился американскому счету и затверживал его, загибая пальцы. Потом узнал, как называть хлеб и воду, потом плуг и лошадь, дом, колодезь, церковь. И все списывал на бумажке и твердил про себя. Он старался обучить и Матвея, но тому давалось трудно. Только и выучил по-английски «три», — потому что у них три называется по-нашему. А потом у старого чеха Дыма тоже спросил, что такое свобода. Это, говорит, сделана у них на острове такая медная фигура. Стоит выше самых высоких домов и церквей, подняла руку кверху. А в руке — факел, такой огромный, что светит далеко в море. Внутри лестница, — и можно войти в голову, и в руку, и даже на верхушку факела. Вечером зажигают огонь во лбу и около факела, и тогда выходит сияние, точно от месяца и даже много ярче. И называется эта медная женщина — свобода.

Дыма передал этот разговор Матвею, но обоим казалось, что это опять не то: один говорит: «раут горло», другой говорит: «фигура, которая светится»… А Матвею почему-то вспоминался все старый дед Лозинский-Шуляк, который подарил ему библию. Старик умер, когда Матвей еще был ребенком; но ему вспоминались какие-то смутные рассказы деда о старине, о войнах, о Запорожьи, где-то в степях на Днепре… И теперь, как память о странном сне, рассказанном старым дедом, рисовалась эта старина и какой-то простор, и какая-то дикая воля… «А если встретишь, бывало, татарина или хоть кого другого… Ну, тут уже кому бог поможет»,— вспоминались слова деда… Что же, — думал он, — тоже, выходит, «рвали горло»… Потом он вспоминал, что была над народом панская «неволя». Потом пришла «воля»… Но свободы все как будто не было. У него кружилась голова, мысли туманились, а в душе оставался все-таки нерешенный вопрос».

Вот и сейчас немец Мерц приехал в Вашингтон, чтобы пробудить в сентиментальном пожилом американце память об общих европейских ценностях – свободы и разговора о том, как жить дальше. Просто потому, что все ведь не смогут убежать в Америку из охваченной войной Европы.

«В то же время откуда-то из тени человеческий голос сказал что-то по-английски резко и сердито. Матвею этот окрик показался хуже ворчания лесного зверя. Он вздрогнул и пугливо пошел опять к опушке. Тут он остановился и погрозил кулаком. Кому? Неизвестно, но человек без языка чувствовал, что и в нем просыпается что-то волчье…»

Между прочим, Дональд Трамп чудом появился на свет в Соединенных Штатах. Дед его Фридрих в самом конце 19 века, неплохо заработав на «золотой лихорадке», вернулся в Германию в надежде восстановить баварское подданство, но получил отказ за то, что в юности уклонился от воинской повинности, и был выслан из Баварии обратно в Америку. Но как, на каком языке объяснить американскому президенту тонкости его собственной семейной истории?