Алла Боссарт (6 июня)

Любой жалкий неудачник, знающий грамоте, нет-нет, да и призадумается о роли Пушкина в том, что он, этот мизерабль, вообще умеет читать. И писать.

Я — не исключение.

Дорогой Александр Сергеич! Радысть наша и оправдание!
Не велите казнить.
Цылую подошвы ваших турецких туфель.

***
Вы помните? Он был невыездным.
В то время, как ленивый лишь не ездил
тогда в Париж – от ветреной весны,
со стороны Невы секущих лезвий.
Любая дурочка при муже и долгах,
или без мужа, это современней,
всем родичам с три короба налгав,
с любовником гуляла в Сен-Жермене.
Любой балбес, бездельник с сотней душ,
поставив предпоследнее на карту,
с грудастенькой мадмуазель Нитуш
проигрывал наследство в Монте-Карло.
Что им картавый крик зеленщика,
что голубой помет камней Сан-Марко,
испанки раскаленная щека,
и моря густо-синяя приманка,
какой-нибудь там венский клавесин,
библиотечный сумрак Геттингена…
А этот тосковал в краю осин –
отказник, рогоносец и богема.
И, лежа на истоптанном снегу,
лохмотья неба озирая жадно,
хрипел: я не вернусь, я убегу…
Но рядом с ним Расеюшка лежала –
любимая, презренная жена,
с руки кормила мерзлою морошкой:
– Куды, тебе живому я нужна,
А мертвому – подавно, мой хороший.