Анна Германова

 

81 год назад, 18 мая 1944-го, началась принудительная депортация крымских татар. Украина чтит эту дату как День борьбы за права крымскотатарского народа.

Депортация крымских татар началась через считанные дни после окончательного освобождения Крыма от немецких войск весной 1944 года.

В ночь на 18 мая тысячи женщин, мужчин, детей, инвалидов войны и пожилых людей за считанные часы выселили из домов, согнали в переполненные вагоны и отправили за несколько тысяч километров от родных крымских сел и городов. Большинство депортированных оказалась в отдаленных районах Центральной Азии и Сибири, еще часть — в разных регионах РСФСР. Объявив целый народ «предателями Родины» и «коллаборационистами с фашистами», советская власть депортировала 238 тысяч крымских татар. Десятки тысяч из них погибли.

Читайте свидетельства выживших детей.

Длявер Топузов, родился в 1933 году в селе Корбек Алуштинского района:

«Наша семья состояла из мамы Фатиме Топузовой 1908 г. р., сестры Джеваир 1928 г. р., меня и брата Эскендера 1938 г. р.

18 мая 1944 г. около трех часов ночи нас разбудили стуком в двери. Мы перепугались, мама открыла дверь, стоят два солдата, в руках автоматы. С криком «Собирайтесь! Вам 15 минут на сборы, вас выселяют». Мама отвечает: «Вы, наверное, ошиблись. Моего мужа немцы расстреляли». В ответ: «Мы ничего не знаем, собирайтесь. На каждого еды по пять килограмм». Старшей сестре 16 лет, мне 11, что мы могли взять?! Один солдат наблюдал за нами, второй осмотрел двор и опять вернулся.

Было темно, когда нас вывели в Харманлар — это центр деревни. От центра собравшихся людей вывели на край деревни — Айлянма. Нас там продержали под открытым небом до заката солнца. Машины вывозили с утра. К вечеру нас, пять семей, погрузили в одну машину, ноги свисали за бортом. Ночью привезли в Симферополь, на ж/д вокзал. Машины подогнали впритык к вагонам и загоняли людей вовнутрь. Пока до нас дошла очередь — вагон заполнился. Водитель отказался подавать машину в другой вагон. Нас сбросили прямо на землю. Вагоны высокие, мы еле забрались в другой вагон. В вагоне было семей 15, за нами закрыли дверь. Закрытыми ехали около суток. Туалета, воды не было. Кормили один раз в сутки печенным хлебом из горелой молотой пшеницы, есть было невозможно. Еще помню, давали горячий суп из листьев капусты.

Медицинского обслуживания не было. Умерших в дороге оставляли прямо на шпалах, прикрывая какой-нибудь тряпкой.

В пути были две недели. Привезли нас в Узбекистан, город Бекабад, станция Хилково. Потом погрузили в ж/д платформы и повезли на плотину, где строился мост через реку Сырдарья. Разместили нас в землянках, где до нас содержали военнопленных. В каждой землянке мы жили по 5−6 семей. Первые дни было очень трудно. Болели малярией. Пили грязную, мутную воду из Сырдарьи. Хлеб выдавали работающему по 500 грамм, на иждивенца — по 200 грамм. Потом по вызову наших родственников мы переехали в совхоз № 2 ДВЗ, в подсобное хозяйство Фархадской ГЭС.

В первые дни депортации умирало очень много наших соотечественников. Из больницы совхоза на арбах штабелями вывозили мертвых. Копать могилы было некому, рыли небольшие ямы, туда и бросали умерших. Днем хоронили — ночью шакалы таскали похороненных.

Каждый месяц мы ходили к коменданту на подписку о невыезде. Свободного перемещения не было. Если поймают за пределами спецпоселения — 20 лет тюрьмы».

Осман Кадыралиев, родился 8 марта 1929 года в селе Тувак Алуштинского района:

«Наша семья состояла из отца, матери, сестры и меня.

18 мая 1944 года в 4 часа утра в дом вошли вооруженные солдаты и сказали: «Выходите, возьмите с собой еду на три дня. Потом вернетесь». Времени на сборы не дали. Мы, сонные, не могли понять, что происходит. Успели только одеться и взять кое-что из продуктов. А какие продукты могут быть в только что освобожденном от фашистов деревне? Под конвоем трех солдат мы пришли на центральную площадь. Там собрали всех жителей — крымских татар и продержали весь день до прихода машин. Загрузили в грузовые машины, сесть мест не было, ехали стоя. Привезли нас на станцию города Симферополя. Подъехали вплотную к вагону и людей перегрузили в них.

В пути были 18 суток. Привезли нас на станцию Массальский Ферганской области Узбекистана. Загнали в огромное помещение, без крыши. Нас всех — женщин, стариков, детей, раздели догола. Обработали нашу одежду, ведь мы все завшивели, пока доехали. После дезинфекции все стали искать свою одежду, как это было унизительно…

Погрузив на арбы, привезли в кишлак, где поселили в одну комнату по несколько семей. На следующий день погнали на работу косить пшеницу. Местные жители вначале нас боялись, затем мы подружились с ними. Ежемесячно ходили на подпись в комендатуру. Передвигаться по району нам запрещалось, даже в соседний кишлак нельзя было ходить. За нарушение режима арестовывали на 15 суток. Ни о каком строительстве не было и речи. Люди думали, как прокормиться.

После приезда через неделю умерла мама, в пути она упала и сильно ударилась головой, постоянно жаловалась на головную боль. Ей было всего 35 лет. Отец умер через полгода от голода. Если находил еду, отдавал нам с сестрой, сам ничего не ел».

Сеитмемет Ибрагимов, родился 7 февраля 1932 года в селе Коз Судакского района:

Семья наша была большая и дружная: отец — Сеитджелиль Сеитибраимов (1895−1952), мать — Зейнеп Халилова (1899−1957), братья Сеитмамут (1919−1980), Сеитибрам (1924), сестра Эминешерфе (1927−1982), брат Сеитасан (1931−1996), я, сестренки Нурие (1936−1944) и Сафие (1942−1981). Брат Сеитмамут в 1938 году был призван в армию, три года проучился в военном училище, потом началась война, он воевал на фронте. Другой брат Сеитибрам также ушел на фронт с первых дней войны.

18 мая 1944 года в 4 часа утра в дом ворвались трое вооруженных солдат и приказали в течение 25 минут собраться и выйти из дома. Мать и отец больные, старшие братья на фронте, мы еще дети — как собраться? Взяли кое-что с собой. Отец говорил солдатам, что на фронте воюют два его старших сына, но ему ответили: «Приедете, там разберутся».

Собрали всех жителей деревни возле конюшен. Простояли там до обеда. Нас никуда не выпускали, оградив вооруженными солдатами. После полудня начали подъезжать машины. Нас закидывали в машины, под ноги бросали вещи, всё смешалось. Один из солдат поднялся в кузов и начал вышвыривать вещи на землю. Отец с трудом поднимал узелки и чемоданы, солдат снова опрокинул их на землю. Маму, больную, зашвырнули в кузов. Так мы ничего и не смогли взять, взяли только одно старое одеяло и два старых пальто — на 7 человек. Корова, телка, 11 барашек, 8 коз, полный дом вещей — всё оставили им — новым «хозяевам» нашей родины.

Повезли нас через деревню Таракташ, там уже никого не осталось. Таракташцев собрали возле кладбища, там были кучи вещей, продуктов, зерна, ячменя, кукурузы. Скотина ходила без присмотра. Такое чувство, как после бомбежки…

К вечеру привезли на станцию Феодосия. Когда начали загружать в вагон, было уже темно, ничего не видно, дождь льет. У одних мешки порвались, у других узелки развязались — ничего не разберешь. Так нас загрузили и закрыли дверь. Внутри были двухъярусные полки. Шум, крики, плач, дети потеряли родителей, кромешный ад. У меня случайно в кармане оказался кусочек свечки, зажгли, хоть что-то разглядели, нашли своих. Запомнил, что в вагоне было 41 человек.
Рано утром следующего дня проехали Сиваш, все горько плакали, понимая, что увозят с родной земли.

Туалета, воды в вагоне не было. Медобслуживания никакого, даже не спрашивали состояние больных, мы все завшивели. В нашем вагоне умерших в пути не было. В пути несколько раз давали очень соленую, горькую баланду.

В Донбассе состав стоял почти целый день и внезапно, без предупреждения, тронулся. Многие, в том числе и брат Сеитасан, отстали от нашего эшелона, он пошел искать воду и не успел заскочить в вагон. Мама от горя чуть с ума не сошла. Брат нас разыскал в Узбекистане через 7 месяцев, весь в лохмотьях и с больными ногами.

Через 18 суток нас привезли на станцию Каттакурган Самаркандской области. Выгрузили в парк, повели всех в баню на санобработку. Там еще вдобавок от дезинфекции сгорели вещи многих людей. После этого погрузили в машины и повезли в колхоз Катамин Карадарьинского района. Выгрузили возле колхозного сарая, было нас где-то 700−800 человек. На двух колесных арбах приехали председатели из близлежащих колхозов — «покупатели» рабсилы. Так в очередной раз разъединили родных и близких.

Когда мы приехали, в кишлаке никого не было, все попрятались. Местных жителей перед нашим приездом предупредили, что едут дикие, одноглазые люди, продавшие свою родину. Поэтому встретили нас враждебно, только потом отношение к нам изменилось.

Разместили нас в грязные, без окон и дверей, кибитки. В одну комнату — по 2−3 семьи. На следующий же день пришел бригадир, дал неподъемные кетмени и погнал на прополку хлопка.
Из нашей семьи на работу пошли отец, сестра и я. Мама с младшими осталась дома. Раз в неделю из райцентра привозили паек — чуть больше одного килограмма муки на одного человека за неделю работы. Работали без выходных по 19 часов в сутки. Проработал так 9 лет, работали как рабы, да мы и были ими на чужой земле. Если один день не вышел на работу или опоздал — приезжал участковый из района, бригадир на коне, выгоняли вперед и избивали плеткой всю дорогу до работы.

В нашей семье первой заболела, не выдержав 40−45 градусной жары, и умерла сестренка Нурие (1944). Отец работал зимой на конюшне, простудился и умер в 1952 году. В первые же дни после приезда мы все переболели дизентерией, пили грязную воду прямо из арыков, на дне пиалы оставался слой грязи».

Эдие Караева (Асанова), родилась 10 апреля 1942 года в селе Биюк-Озенбаш Бахчисарайского района:

Семья наша была большая и состояла из матери, отца и нас, шестерых детей — пять девочек 20, 12, 6, 4 и 2 года и мальчик 8 лет. Родное село в годы войны было сожжено немцами, поэтому мы перебрались в село Ак-Чокрак. Когда пришла Советская армия, радости не было предела. Все начали переселяться из окопов в дома. Отец остался дома, когда мама пошла за детьми в окоп, я была еще в качалке. В дом постучались советские солдаты и попросили у отца водки. Спиртного в доме не было, и отец вынес им яблок. Разозлившись, что им не принесли водки, солдаты застрелили отца и ушли. Это видел соседский мальчик и рассказал как было дело. Когда мама вернулась с детьми, отец лежал на пороге дома мертвый. Во время оккупации родители помогали партизанам: мама каждый день пекла хлеб и два партизана приходили за ним.

Мама осталась одна с детьми на руках: пять девочек и 8-летний сын. Хотя село наше было сожжено, люди ходили туда обрабатывать землю. И мама со старшей дочкой Назлы и сыном Якубом каждый день ходила за шесть километров в Биюк-Озенбаш работать на участке. Якуб очень уставал и попросился остаться у тети, которая с мужем жила в шалаше (у них не было детей). 17 мая 1944 года мама оставила сына у сестры. А на следующее утро два солдата с автоматами в руках разбудили нашу семью и объявили о высылке. Приказали срочно собраться, дали на сборы 15 минут. Мама едва успела собрать детей, кроме сына Якуба, который ночевал у её сестры, схватили что было под рукой и покинули дом.

Нас на машинах привезли на станцию Сюрень. Здесь на станции брат бегал от вагона к вагону, искал семью, но не нашел нас. Сестра Назлы встретила тетю: та сказала, что все равно всех везут в одно место, пусть Якуб будет с ними. Но эшелоны разъехались по разным направлениям. Тетя попала в Костромскую область, а наша семья — в Марийскую АССР. Долгие десять лет мы не видели друг друга.

Наш вагон был переполнен людьми. Мы, дети, спали на верхних нарах. Туалета не было. Старшие справляли нужду на остановках, а нас, детей, держали в окошечко. Воды не было. На остановках, кто помоложе, бегал за водой (если имелась какая-нибудь посуда). Несколько дней ничего не давали есть, каждый делился чем было. Потом один раз в сутки выдавали похлебку.

Медицинского обслуживания не было и в помине. Умерших оставляли на дороге, похоронить по-человечески не было возможности.

В пути мы пробыли 22 дня. Наш состав прибыл на станцию Чебоксары. Там всех высадили и повели на пристань. Шли пешком. Мама меня несла на руках, остальные сестры — 4 годика, 6, 12 и 20 лет от усталости едва шли и плакали. Мама все боялась растерять детей и все время умоляла, чтобы не отставали.

На пристани нас загрузили на баржу и по реке Волге переправили на другой берег. Там опять загрузили в вагоны, в которых возили лес. На каждом участке поезд останавливался, чтобы высадить в нужном количестве рабочую силу. Наша семья состояла из детей, поэтому нас никто не хотел брать. Так мы доехали до конечного пункта назначения. Эта была таежная глушь, где не жили люди. Нас, несколько семей высадили в большой пустой барак. На седьмой день приехало начальство выбрать рабочих и мы остались одни. Тогда наши соотечественники (мама всю жизнь вспоминала с благодарностью семью Мемет-ага Чаган) стали просить за нас, потому что остаться в этой глуши — неминуемая гибель для нас. Кое-как уговорили, и нас вместе со всеми привезли на участок Орехов Яр. Там поселили в большую пустую комнату в бараке. Мама и старшая сестра на следующий же день пошли работать.

Работали на лесозаготовке. Рано утром уходили и поздно вечером возвращались. Ходили пешком по 8−12 километров. Мы, дети, целый день оставались одни в бараке. Занимались по хозяйству, старались как могли: заготавливали дрова на зиму, пасли козочек. Все это легло на наши детские плечи. Мы рано повзрослели, играть не хватало времени, даже когда учились в школе, у нас на первом месте были домашние дела. В первый же день нашего приезда, местные жители попрятались в своих домах, так как ожидали увидеть чудовищ. Но потом, когда разглядели нас, стали общаться. Когда мы, дети, вышли на улицу поиграть, первое что мы услышали от соседского мальчика — предатели! Оскорбления были очень частые, от жильцов до директора школы. А мы, дети, даже не понимали, что это за слово. Мы и русского языка не знали толком.

Мама на лесозаготовке проработала 11,5 лет, вторая сестра с 17 лет тоже пошла работать в бригаду. Заработанных денег не хватало на хлеб. Заработную плату мама делила на месяц и выходило пять рублей в день на хлеб. Это, конечно же, было мало на нашу большую семью. А весной, когда заканчивалась картошка, мы жили впроголодь. Суп наш состоял из воды, где плавал дикий лук, щавель и крапива, даже соли иногда не было. Но слава Аллаху, мы выжили. В течение первых 4-х месяцев от горя умерли бабушка и дедушка. Мама каждый месяц ходила в комендатуру расписываться. Дети, достигшие 16 лет, тоже обязаны были ходить на подписку. Так продолжалось до 1956 года.

В 1954 году, после смерти Сталина, нам дали возможность встретиться с братом. Мама с сестрой Назлы поехали в Костромскую область, где он жил с тетей. Брату уже исполнилось 18 лет. Когда они встретились, мама узнала сына, который стоял и плакал. Это были слезы радости, первые после депортации».

Источник: Новини України.