Владимир Пастухов. Две записи (11 мая)

У моей тёщи была замечательная присказка, описывающая типовой алгоритм развития внутрисемейных конфликтов: «Пусть будет твой верх, но моя макушка». При таком сценарии конфликт продолжается до тех пор, пока у одной из сторон не заканчиваются карты. Промежуточный финал исключен, потому что для каждого верха найдется своя макушка.

Посмотрим на чередование «верхов» и «макушек» в заочном диалоге Путина и Зеленского с тех пор, как Трамп запер их на своей кухне:
·  Зеленский: «с ним нельзя разговаривать, потому что он убийца».
·  Путин: «с ним нельзя разговаривать, потому что он нелегитимный».
·  Зеленский: «с ним можно разговаривать, но с позиции силы, никакого перемирия».
·  Путин: «с ним можно разговаривать, но только об условиях окончательного мира (частичной капитуляции), никакого перемирия».
·  Зеленский: «с ним можно раговаривать, но только после прекращения огня».
· Путин: «с ним можно разговаривать, но под огнем».
· Зеленский: «прямые переговоры после 30 дневного перемирия».
·  Путин: «прямые переговоры, но безо всяких предварительных условий».

На первый взгляд кому-то может показаться, что здесь есть какая-то прогрессия. В действительности это закольцованное чередование «верхов» и «макушек». На столе всего две карты: «мир с позиции силы» (Путин открыто признает, что не может достичь целей войны) и «мир в стамбульском формате» (Путину разрешают частично легализовать цели войны). Пока Путин не готов взять первую карту, а Зеленский не готов взять вторую.

Пока Путин в ответ на встречу в Киеве лишь показал очередную «макушку»: прямые переговоры вместо прекращения огня.

Теперь ход за поваром, на чьей кухне заварилась эта каша, то есть за Трампом. Либо он соглашается на то, чтобы Европа и Украина вели дальше эту войну своими силами при его пассивном участии, либо он  начинает саботировать их усилия. В первом случае он должен продолжить оказывать военную помощь Украине, но уже за деньги (европейские), во втором – дать понять, что готов на сепаратную сделку с Путиным.

К сожалению, мы не понимаем до конца стратегических замыслов американской администрации в отношении будущего Европы, чтобы ответить на вопрос, что предпочтет Трамп (будущее Украины его волнует мало).

****************************************************

Хороша ложка к обеду, а статья — к событию. Когда Зинаида Пронченко попросила у меня статью для воскресной колонки, я решил рискнуть и написать то, что разумный человек, как-то представленный в публичном пространстве, сегодня написать или просто сказать обычно не рискнет. Ну, просто потому хотя бы, что лить масло на горящую сковородку – не лучший вид спорта, особенно если на тебе нет тефлонового передника. Но рискнул, и вышло как никогда вовремя.

Нарочитый ультиматум Европы (сконструированный таким образом, чтобы Кремлю уж точно было не с руки принять эту «мирную» подачу) и иезуитский ответ Путина, скроенный так, чтобы мяч снова и снова улетал туда, откуда прилетел, делают практически неизбежным разговор о допустимости или недопустимости политических компромиссов.

Сегодня компромисс – это нечто большее, чем какие-то конкретные условия мира. Вот я написал в статье, что в центре дискуссии, если отбросить все «красивости», все упирается в легитимизацию захвата территорий, и дальше все случилось по Тютчеву: мысль изреченная есть ложь. Нет, не в этой плоскости лежит в компромисс. Он в «привкусе». Для кого-то соглашение будет с привкусом победы, а для кого-то – с привкусом поражения. При этом будет ли это в действительности победой или поражением, никого не волнует – восприятие важнее реальности.

Основная линия «борьбы за мир» проходит не столько в экономической и политической, сколько в психологической областях. Важны уже не территории и даже не жизни, а кто кого в итоге «нагнул». От этого во многом зависит морально-политический климат в обеих странах (России и Украине) после завершения горячей фазы войны, а от этого климата напрямую зависит устойчивость нынешних политических режимов.

Именно поэтому в обозначенной плоскости вокруг мирного компромисса идет бескомпромиссная война. Не так важно то, что предлагается, как то, во что оно завернуто. Украина, что бы она ни предлагала, заворачивает это в оберточную бумагу, на которой напечатано «мир с позиции силы», а Россия кладет свои предложения в полиэтиленовый пакет с надписью «мир через капитуляцию».

Такую пропасть нельзя перепрыгнуть в два прыжка. Это все понимают, и поэтому пока предпочитают имитировать прыжок под дулом М-16 Трампа. Как следствие тема реального, а не надуманного компромисса и в России, но в особенности в Украине является табуированной. Пока что политик, рискнувший предложить компромисс, а не упаковать в форму компромисса ультиматум, рискует стать политической persona non grata в публичном пространстве.

Я далек от желания агитировать за компромисс – у русского народа нет морального права даже предлагать его, а у украинского есть право сделать любой выбор. Но я выступаю против того, чтобы априори вынести тему компромисса (реального, конечно, а не медийного) за скобки общественной дискуссии. Мы подошли к той черте, за которой эта тема должна обсуждаться наравне со всеми другими опциями, как бы это ни было больно.

В общем, кому интересно подробнее узнать о моем отношении к компромиссам — и вообще, и на этой войне в частности, читайте мою «воскресную отповедь» на «Репаблик»

https://republic.ru/s/1leyq2