Предпасхальное пупурри: Весна. Поджечь хамец и плакать!

Наш Песах, «праздник Свободы», всегда казался мне настолько понятным и общечеловечьим, что поздравить с ним не зазорно всех, без делений на «эллинов и иудеев».

Делаю это не декларативно, а с помощью двух неподражаемых израильтян, женщины и мужчины.

1. Анна Лихтикман о себе:

Родилась в 1969 году в семье физиков и лириков. Разъезжала по советской квартире на пылесосе в форме ракеты. Если ваш был в форме спутника, то мы принадлежим к разным поколениям. Приехала в Израиль в 1990-м. Окончила иерусалимскую Академию художеств. Собиралась стать художником-концептуалистом, но потом решила зарабатывать на жизнь честно: делаю иллюстрации к книгам, журналам и сетевым проектам. Живу в Иерусалиме.

«Краем уха мы все что-то слышали про обсессивно-компульсивное расстройство. Это все неправда и не про нас. Мы, как интеллигентные люди, уважающие традиции, просто уберем на кухне. Мы вымоем холодильник, протрем за плитой. Мы тихо избавимся от квасного. Сделаем все, что положено, но без ажиотажа, без этого вот надрыва. Мы не будем чистить ушными палочками щели между плитками пола, не будем ковырять зубочистками в стереосистеме.

Мы не будем сходить с ума из-за хлебных крошек. Если мы работаем в офисе, то за две недели до праздника мы не будем каждый день приносить на работу пачки печенья, залежавшиеся у нас в буфете, даже если они совсем свежие и нераспечатанные. Даже если они распечатанные, но совсем как новые и в них нет деталей от «Лего». Даже если в них попадаются детали от «Лего» и кукольные головы, но лишь изредка. Даже если печенье невкусное, кем-то обгрызанное и в нем полно деталей от «Лего», но нам жаль его выкидывать. 

Мы не будем вывешивать на офисной кухне карикатуры про домохозяек и египетское рабство. Мы не будем спрашивать всех: «Где вы празднуете Песах?» Если мы начальник, то мы не будем дарить своим работникам уцененный сервиз и набор кухонных полотенец. Если мы женщина, то мы не будем искать в интернете Супермощный Пароочиститель. Мы не будем перетряхивать карманы в поиске хлебных крошек, пылесосить шторы, тапки, абажуры, кукольные головы и мишек Тедди. Мы не будем с каким-то новым нездоровым интересом смотреть на кота. Мы не будем вспоминать о том, сколько крошек застряло в клавиатуре. Мы не будем долго бить ею об стол, а потом с интересом разглядывать трофеи. Мы не будем фотографировать крошки, добытые из клавиатуры, и публиковать снимок в Фейсбуке, сопровождая его восклицательными знаками. Мы не будем изображать идеальную хозяйку перед мужем и подругами. Если мы подруга, то не будем хвастаться, что мы-то давно уже все убрали, упрятали подальше свой Супермощный Пароочиститель и теперь запираем квартиру и уезжаем всей семьей в бунгало на побережье.

Если мы муж, то мы не будем вспоминать, как в армии чистили что-то зубной щеткой, обещать, что завтра купим Супермощный Пароочиститель и новую клавиатуру. Если мы любящий муж, мы не будем предлагать забить на все и самим махнуть в бунгало на побережье до самого праздника.

Мы не будем думать о долбаных хлебных крошках, которые наверняка еще остались в часах, котах, пупках, и электрических розетках. Мы не станем подвергать досмотру джип Барби и обыскивать плюшевого кенгуру. Мы преодолеем эти невротические импульсы. Лишь убедившись в стойкости своих намерений, мы осмелимся выйти на улицу. Мы легко перепрыгнем через мыльные озера, образовавшиеся у соседских дверей, и, легкие, беззаботные, зашагаем в какое-нибудь отвлеченное от всей этой кухонной суеты место. В библиотеку, например. Но путь наш будет проходить мимо рынка, и тут-то и подкрадется к нам искушение. Подкрадется и напрыгнет с неожиданной стороны. Дешевая посуда, которой заполнены все магазины, — вот к чему, оказывается, мы были совсем не готовы! О, белые блюдца! О, коробочки с удобными ячейками! О, одноразовые миски! Совершенство минимализма, матовая мягкость полутени… О, младенческий овал щеки новой чашки! Мы не выдерживаем испытания Великой Белизной. Сначала мы скупаем тарелки и миски, потом — скатерти и салфетки. В каком-то трансе мы покупаем огромный рулон белой бумаги, еще не зная, что намерены с ним делать. Впрочем, мы уже знаем: нужно выстелить ею все, что только можно, но сначала стоит пройтись по поверхностям Супермощным Пароочистителем.

И это еще не все! Главное испытание ждет нас вечером: Испытание Ожиданием Трапезы. В пасхальной трапезе ведь что главное? Главное — смириться с тем, что еды не будет. Да, вроде бы пришли мы в щедрый открытый дом давних друзей. Да, вроде бы суетились вокруг какие-то женщины, бегали по улицам с противнями, прикрытыми фольгой, а за день до того их волоокие мужья сталкивались в супермаркетах переполненными колясками. Ну и что? Нас разве поесть приглашали? Нас приглашали, чтобы приобщить к радости освобождения, вывести из Египта. «Но позвольте-позвольте, — скажем мы. — Мы ведь помним, как полдня рубили салатики. Мы скоблили печь, мы прокаливали ее, чтобы не осталось и духа квасного. Мы выстилали ее фольгой и, кажется, пекли что-то из мацовой муки. Мы, черт возьми, сами тащили сюда, в ваш дом те же салатики и миску с чем-то рассыпчатым и теплым. Да вон же она стоит — в соседней комнате, синеет эмалевым боком!

Нет. Это мираж. Мы в пустыне. Мы пьем первый стакан, и читаем Агаду, и задаем вопросы, и пьем второй стакан, и читаем Агаду, и поем песни. Пройдет долгих два часа, прежде чем первый лист мацы будет разломан на хрусткие острова, и блюдце с хреном придвинется, словно Красное море.

Между огромных волн, вставших по обе стороны, как стены, проходили наши предки. Нам ли бояться испытаний, которые дарует Свобода?»

2. Эдуард Бормашенко.

Автор крошечного, но не устающего поражать своим совершенством,шедевра, написанного много лет назад в канун праздника, который мой народ, читая Агaду за пасхальным столом, будет праздновать, пока на земле останется хоть одна (God forbid!) еврейская семья.

Эдуард — израильский физик, еврейский теолог, русский эссеист. Уже неслабо? Воистину, «и может собственных Платонов и быстрых разумов Невтонов» земля еврейская рождать. Процент безупречно пишущих на кириллице по отношению к миллиону «русских» евреев в Израиле — зашкаливает сам по себе. Сужу об этом со всей уверенностью даже по небольшой выборке: то бишь, по блогам своих израильских френдов, которые давно читаю с завистливой благодарностью. Но в случае этого автора — Эдуарда Бормашенко, стилистический блеск его текстов — это лишь одна сторона картины. При картезианской прозрачности, с большей плотностью мысли на единицу текста не пишет, кажется, больше никто. Можете убедиться сами:

Маца вечна, как вечны жующие ее евреи…

«Песах — праздник времени. Маца от хлеба отличается главным образом временем выпечки, компоненты — почти те же. Но и испеченная маца во времени ведет себя совсем не так как хлеб. Пухлой, румяной, восхитительно дразняще пахнущей булочке предстоит вскорости заплесневеть, а раздирающей десны, с трудом переворачивающейся в желудке маце — хоть бы хны. Маца вечна, как вечны жующие ее евреи. Но ведь время и вечность «две вещи несовместные», не так ли?Первой заповедью, полученной евреями, было освящение времени (новомесячья); сам Исход был не в последнюю очередь исходом из времени, чужого, тесного, египетского времени. Каждую неделю в Субботнем Киддуше мы освящаем время. Исход из времени таки удался, евреи выпали из истории и поселились в вечности. Местечко, если задуматься, не слишком удобное, ибо вечность противоестественна, противна человеческой природе и попросту несовместима с жизнью. Снежная Королева не зря заставляла Кая складывать слово «вечность». Человек, кажется, может представить себе все кроме вечности, настолько его бытие неотделимо от времени.Антисемитизм — среди прочего питается ненавистью к вечности. Ты знаешь, что умрешь (и это единственное, что ты знаешь твердо), и видишь из окошка еврея, бегущего в синагогу, прикрывающего от дождя, нелепо отклячясь, сверток с талесом и тфилин. И знаешь, что он будет так бежать вечно; нет, это вынести невозможно.Расположившиеся в вечности евреи всегда куда-то спешат. Им некогда. Именно поэтому мы, все же, часть Запада, ибо Запад, это, когда «времени нет». На ненавистном мне Востоке времени — навалом. Восток не дорожит временем и потому не знает свободы, ибо свобода — измерение времени.Для того чтобы жизнь не превратилась в дурной круговорот необходимо знать, что время нельзя удваивать (это любимая мысль Мераба Мамардашвили). Нельзя думать вот так: завтра наступит другое время, и любимая перестанет мне изменять, друзья и родина меня оценит. Этого не будет. Вот этот день и есть главный и возможно последний.Мы соберемся за пасхальным столом, и будем задавать вечные вопросы. Математик Харди заметил, что математика располагается ближе всего к вечности, ибо знается с идеями. А идеи стареют медленнее, чем слова, поэтому математические теоремы переживут самые сладкозвучные стихи. Но еще медленнее устаревают вопросы. Кто ты? Где ты? Куда ты идешь? Ответы могут меняться и подозрительно быстро меняются, но время не властно над самими вопросами.Внуки к концу Аггады заснут, зятья, двадцатый раз слушающие Аггаду, будут неумело скрывать скуку и усталость, клюя семитскими носами, а я буду думать о том, что трудно все-таки бегать наперегонки с вечностью. Мы будем читать Аггаду, и каждый найдет в ней свое, ибо найти можно лишь то, что искал.»

3. Всякого разного

Вот вам,  для совместного исполнения с гостями, пришедшими на Первый Седер: Раздвинулось море широко (застольно-пасхальная)  

Дорогие соплеменники, ну, вот мы почти и дожили до «14-го числа весеннего месяца нисана». К нам, на Дикий Запад, Песах еще идет, продвигается. Мы — последние. В доме первозданная чистота. Kуриный бульон такой изумительной прозрачности, что видно дно кастрюли, дожидается своей участи. Отдельно дожидаются ее же matzo balls.

Хамец изничтожен или продан. Хорошо тем, кто может отдать его в верные руки:

«Весна. Поджечь хамец и плакать!»

«Легко проснуться и прозреть,
И весь хамец из дома выместь.
Но жить не засоряясь впредь?!….»

 «Давным-давно, во время оно,
Сказал наш лидер фараону:
— В талмуде ты ни в зуб ногой!
Короче — лет май пипел, гой!»

Простите мне эти шуточки-смехуечки пасхальные взятые напрокат из разных дружественных блогов и чатов.

На самом-то деле я, вслед Анне и Эдуарду,  хочу поздравить вас моим любимейшим из Бялика.

А если я вас уже поздравляла когда-нибудь этим дивным творением Бялика и Жаботинского, то не грех и еще раз это сделать. Мой незабвенный родитель записывал одну и ту же муз. классику, причем в том же исполнении, столько раз, сколько ее передавали, если автором ее был композитор-еврей. Все эти пленки с мендельсонами и оффенбахами, по два, по три, по пять, стояли у него на отдельной полочке. Он так и объяснял нам, (на полном серьезе), что такая привилегия оказывается им, папой, единственно и только еврейским музыкальным гениям. А немцы, французы и прочие шведы, пусть и не мечтают. Их он записывал только по одному разу.

А тут не только автор — Бялик, но и гениальный переводчик — Жаботинский — оба евреи.

Так что пойдем верной дорогой папы. (18 лет  минуло, как его нет, но он есть).

Хаим Бялик. У порога (Отрывок)

Дальше, о скитальцы, бодрыми рядами!
Путь еще не кончен, бой еще пред вами.

Свершены блужданья по глухой пустыне:
Новая дорога стелется вам ныне.

Сорок лет скитаний — зной, пески, граниты;
Пали мириады, пали незарыты —

Пусть: они родились в рабстве Мицраима —
И рабами пали. Не жалей их. Мимо!

Пусть гниют, обнявши то, что сердцу мило, —
Тюк своих пожитков, принесенных с Нила;

Пусть им снится рабство, с чесноком и луком,
И горшками мяса, и гусиным туком.

И поделит коршун с бурею пустыни
Жалкий прах последних из сынов рабыни.

Сладко будет солнцу озлатить впервые
Целый род свободных, не склонявших выи, —

И впервые взглянет, незнаком с бичами,
Целый род на солнце — гордыми очами!
1896

Перебить чем бы то ни было «У порога» Бялика практически невозможно.

Но в эти пасхальные дни не грех будет послушать дивную арию Элазара из оперы «Жидовка»,  написанная в 1835 году известным французским композитором Фроманталем Галеви. Она исполняется здесь на русском, что свидетельствует о том, что творение Галеви шло  когда-то на российских подмостках.