Михаил Бару (10 апреля)

Пробовал писать в стол. Такие пошли времена, что в стол оно как-то… В конце концов я еще помню времена, когда любой советский человек, не говоря о прозаике или поэте, мог написать в стол хотя бы пару предложений. В столе для этого и ящик был специальный, в котором лежала картонная папка с бязевыми тесемками. Потом эти папки за ненадобностью все выкинули.

Кто же мог подумать, что оно все медным тазом… еще и таким огромным. Зря не думали, а теперь и ящики заняты всяким барахлом – валяются в нем старые квитанции, зарядки от давно несуществующих телефонов, чернильные авторучки, в которых давно высохли чернила, и старые телефонные книжки с номерами давно не существующих людей.

Да и о чем писать в стол, спрашивается? Полвека, как и двести лет назад, было понятно о чем – про тиранов, которым велено было трепетать, и про падших рабов, которым нужно было мужаться, внимать и восставать. Тираны, как выяснилось, трепетать и не думают, а падших рабов все устраивает. Вовсе они и не собирались мужаться и все остальное. Не внемлют! Видят – и не знают!

Впрочем, это уже не Пушкин, а Державин, и адресат у него другой, но какая разница. Никакая. То есть внемлют, но не тем, и вообще в гробу все видали, кроме пива и пельменей. Вот и думай о чем и зачем. Хотя… можно просто положить в ящик стола чистый лист бумаги. Теперь и за чистый лист бумаги можно поиметь все то, что полагалось раньше за исписанный, а если положить не один, а пачку…