Не смогла позвонить, не успела приехать,
Душно в поезде, холодно в куртке без меха,
В общем как-то не к слову, не к месту, не к спеху;
Бог не зол, но – как правда – жесток.
Ну, приеду, ну сяду, все как-то некстати,
Общих воспоминаний надолго не хватит,
А потом до утра в неудобной кровати
Ждать, когда заалеет восток.
Я не знала, отсюда туда уезжая,
Что однажды квартира мне станет чужая:
Я жила здесь, любви и богатства желая,
Ни того, ни сего не стяжав.
Избоявшись ментов и тележного скрипа,
Но зато умирая от нежности к липам,
К этим улицам, лицам, жильцам и жилицам
Самой страшной из страшных держав.
Мы не ссорились, как же теперь примириться?
Ходишь по коридору, как в детской больнице:
Мне б какую таблетку от боли, сестрица,
Только пуст её сестринский пост.
Да вы что там, совсем обезумели, что ли,
Дайте средство какое угодно от боли,
Поле боли размером куда уже боле
И погост превратился в компост.
Я бы тоже покинула пост одинокий,
Где трусливо лишая сочувствия многих,
Вижу мертвого, так подогнувшего ноги,
Будто мальчик заснул на бегу.
И сочувственный спазм разбухает в гортани,
Этот мир на спасение больше не тянет,
И, хотя он застыл на пределе, на грани,
Я уйти никуда не могу.
Лена Берсон (5 апреля)
Не смогла позвонить, не успела приехать,
Душно в поезде, холодно в куртке без меха,
В общем как-то не к слову, не к месту, не к спеху;
Бог не зол, но – как правда – жесток.
Ну, приеду, ну сяду, все как-то некстати,
Общих воспоминаний надолго не хватит,
А потом до утра в неудобной кровати
Ждать, когда заалеет восток.
Читать дальше в блоге.