Гасан Гусейнов. Язык камуфляжа и политика языка

В последнее время многие политики позволяют себе игру с переодеванием. У кого-то это почти вынужденный жест: президент Зеленский не собирался воевать, ему пришлось стать настоящим главнокомандующим, и вот уже четвертый год Зеленский ходит в чем-то похожем на военную форму без знаков отличия, но с гербом страны на груди. Этой одеждой президент Зеленский говорит своим собеседникам: «Друзья, пока не кончится эта война, это нападение, я буду оставаться солдатом своей армии». На четвертый год войны, в марте 2025, напавший на Украину 24 февраля 2022 года Путин, в ответ на предложение президента США Д. Трампа о заключении 30-дневного перемирия, появился в военной форме, которая говорит: «Мы не против перемирия, но пока что воюем».

Камуфляж, горка («костюм горный ветрозащитный»), возможно, стал восприниматься в РФ как знак лояльности еще во времена аннексии Крыма и вторжения на Донбасс.

Бесхитростный блогер, военный пенсионер по кличке «Малышка» спрашивал в 2018 году:

«Почему многие взрослые начиная с 45 лет, начинают носить камуфляж, ну либо горку. В глубинках! На работе выдают, или что? Сам-то я в глубинке 9-10 тысяч людей, как утром на рыбалку не встану, то все на лясапедах разгоняют в камуфляже. Сам тоже ношу, но объяснить не могу».

Ответили ему так:

GEFS, 7 лет назад

Оракул

Удобная, дешевая, прочная

В этом возрасте красота одежды уже на десятом плане

Владимир Корсаков, 7 лет назад

Просветленный

Начинают ценить удобства в одежде, а не модные понты.

Александр Трофимов, 7 лет назад

Высший разум

х/б и удобный фасон… чё ещё нужно?!

 

Леший, 7 лет назад

Искусственный Интеллект

удобно, немарко, корманов много

Семь лет спустя и на четвертый год войны камуфляж стал чем-то вроде религиозного наряда. Журналист «Комсомольской правды» так описывает текущую РФ:

«Улицы в городах стали меняться. Оглянитесь — вдоль дорог портреты героев спецоперации. Сама собой испарилась, как класс, реклама с похабными девицами и намеками. Много плакатов о древних городах и красивых местах, куда стоило бы съездить — о своих, не заморских.

На улицах появилось больше людей в камуфляже. И к ним — уважение.

В общественных местах реже звучит шансон и чаще что-то вроде «Матушка-земля, белая березонька…»

В мире очень много верующих. Кажется, их даже большинство, и войнами между ними заполнена повестка дня. Может быть, конечно, некоторые своей религиозностью только прикрываются. Это называется у ученых людей «инструментализация религии». Религиозные одеяния иногда так роскошны, что просто дух захватывает. Вековая традиция, обучение в религиозном учебном заведении, долгий путь к престолу, все большее влияние и на светскую власть. Когда представители разных религий собираются в одном месте каждый в своем расшитом халате или в рясе, со стороны это выглядит смешно. Другое дело, когда собираются представители одной конфессии: тут все чинно, хотя все больше людей, у которых вызывает сомнение расхождение речей, деяний и одеяний этих священнослужителей. Когда слышишь задорный стиль замполита в мрачных речах главы РПЦ, понимаешь, что этот золотой прикид – тоже камуфляж.

Правда, во всякой религии находятся добрые люди, которые внушают остальному человечеству успокаивающую мысль:

Тот, кто божился перед убийством или оправдывал убийство людей защитой чести своей веры (бога, ангелов, родителей и детей этого бога, святых), тот на самом деле не наш. Он нехороший человек, только прикрывающийся именем нашей религии – воплощения всего самого доброго и высокого, что только есть в мире и чего никогда не поймут люди, не приобщенные к нашей религии или вовсе ни в какого бога не верующие.

Люди верят в разных богов, а верующие в Единого бога не только по-разному мыслят это Единство, но и в рамках одной традиции рьяно исторгают из своего сообщества еретиков. Вот почему кажется справедливым современное устройство цивилизованных стран: в них религия стала уделом частной жизни человека.

Иначе говоря, общество и государство принципиально стараются не различать между «верующими» и «неверующими».

Правда, всегда с легким перехлестом в пользу «верующих», у которых имеются специальные помещения, священные тексты и амулеты. Неосторожное высказывание обо всем этом богатстве может быть расценено как «оскорбление чувств верующих». У агностиков таких святынь нет, поэтому считается, что и чувств у них нет, следовательно, и оскорбить их невозможно.

Вот почему появление в современном обществе людей, одежда которых демонстрирует их религиозную принадлежность, иногда воспринимается, например, как некоторая странность, или жест самозащиты. Тем большая странность, чем агрессивнее такая манифестация слабости.

Пожарный, явившийся на вечеринку в служебном костюме и в каске, если он не шутит, приходит как бы в сопровождении своей дружины, ну или призывает всех гостей вступить в ДПД. Такой человек не может уклониться от простых (дискриминирующих) «вау!» и (оскорбительных) вопросов любопытных, что означает тот или иной элемент его униформы, зачем он пришел с конусом, на котором написано «песок», или с топориком в руке.

Не менее законен вопрос, — и его иногда задают, например, в Европе женщинам, закрывающим лицо и тело, — отчего в их религии, которую они выставляют напоказ, имеются такие строгие предписания только для женщин, а не для мужчин.

А главное, почему в обществе, где мужчины и женщины по идее равны во всех отношениях, такая дискриминационная практика должна поощряться?

Особенно гротескно требование «уважать чужую религию», которое выдвигают западные феминисты и феминистки. Почему у женщин, объявляющих о принадлежности к какой-то религии, должно быть особое право на уважение не к ним самим, а и к дискриминационным практикам их религии? Сами подчинившиеся этому дресс-коду женщины могут не считать какую-то практику дискриминирующей, и это их суверенное дело.

Но почему все остальные должны принимать этот дресс-код без обсуждения?

Рассуждая семиотически, человек, полностью скрывающий от глаз случайного прохожего свою внешность, говорит этому прохожему примерно следующее: «Ты — опасное существо, взгляд которого осквернит меня, прикосновение которого сделает меня нечистой. Только один мужчина может увидеть меня и т. д. и т. п.»

Могут возразить: «Нет-нет, если ты провозгласил толерантность (терпимость) одним из оснований общественной жизни, то будь любезен принять меня в костюме пожарного, включай меня в свою общественную жизнь на равных основаниях с другими. Я хочу плавать в бассейне с шлангами и пить пиво из каски».

Пожалуйста, конечно, плавай, дорогой. Но тут ведь принято всех и вся обсуждать, включая такую вещь, как дискриминация. Например, по признаку пола. Такое обсуждение волей-неволей включает и обсуждение — да-да! — именно твоего прикида. А во Франции 14 сентября 2010 года был принят «Закон 2010–1192: Акт о запрете сокрытия лица в публичных местах».

Кто и когда решил, что мужчина достойнее и выше женщины? Почему твоя одежда подчеркивает именно этот постулат? Возможно, он совместим с твоей религией. Но он не совместим с основаниями жизни общества, в которое ты попала. Или иначе: ты можешь сколько угодно ходить в таком или в другом наряде, но ты не можешь требовать от других признания за тобой каких-то особых прав, обусловленных ношением тобой определенной одежды. Если стать на этот путь, то следом придется признавать права на распространение под видом части вероучения и других обычаев, вроде «женского обрезания» или «убийств чести»).

И не надо иллюзий: чем больше на тебе одежд в общественном месте, тем сильнее ты обнажаешь перед окружающими содержимое твоей головы. Хуже того: чем плотнее и длиннее твой наряд, тем энергичнее обнажаешь ты и свои лицо и тело — и перед циничным западным наблюдателем, и перед лицемерным единоверцем.

Так и у мужчин в камуфляже, которые требуют уважения за уже совершенные ратные подвиги или просто за готовность дать в морду всякому, кто этого уважения к человеку в камуфляже не испытывает.

Прав был Жан-Жак Руссо, назвавший религиозность «опиумом для души»: «Она оживляет, придает сил и поддерживает, если принимать ее в малых дозах; слишком большая доза усыпляет, приводит в ярость или убивает».