Misha Kozyrev. ДЕКОРАТИВНОЕ СНИСХОЖДЕНИЕ (с последним словом Светланы Петрийчук)

Елена Эфрос, мама Жени Беркович, сегодня написала:

«Скинули Жене 5 месяцев (до 5 лет 7 мес.),
Свете — 2 месяца (до 5 лет 10 мес.)
Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»

Вот последнее слово Светы Петрийчук в суде:

«Уважаемый суд,

Кажется, что все, что можно было сказать, уже сказано. Наши защитники рассказали о всех процессуальных нарушениях, о юридических моментах и так далее.

Я же вернусь к началу. К сути. Мы осуждены на 6 лет за художественное произведение. За творчество. За искусство. Если я не ошибаюсь, я первый писатель, осужденный за художественное произведение с 1965-го года – да и то, там были претензии к способу распространения. За спектакль у нас, видимо, не судили с 30-х.

Я взяла событийный ряд из реального судебного приговора. Осужденная там получила 4,5 года. За то, что я о ней написала, мне дали 6.

Подразумевается, что лишение свободы должно заставить человека одуматься, исправиться, что-то осознать. И вот уже почти 20 месяцев я думаю, что же именно я должна осознать? Что ни при каких обстоятельствах нельзя жалеть вот таких обманутых дур, искалечивших себе жизнь? Не могу. Жалость – нормальное христианское чувство. И оно не отменяет наказания.

Или, возможно, я должна осознать, что нельзя вообще ничего и никогда писать про людей, осужденных по террористическим статьям? Подождите, но на сайтах федеральных каналов до сих пор, мы проверяли, лежат сюжеты и докфильмы про дело Карауловой. В фильме Первого канала, например, героиня в своем интервью почти слово в слово произносит все то, что есть у меня в пьесе. Получается, кому-то нельзя писать о таких делах, а кому-то можно? Тогда, наверное, сначала должны появиться какие-то правила, и только потом наказание за их нарушение?

Так что же я должна осознать? В чем повиниться? Прокурор Денисова вон так и сказала нам на суде — вы же не признаете вину, поэтому 6 лет. Что мне надо было признать – что я приверженец радикального ислама, как было написано в нашем обвинении? Ну нет, простите, я христианка, и признавать такое не стала бы даже если освобождение было бы гарантировано. Признать, что при написании пьесы у меня были мотивы на оправдание терроризма? Ну так это неправда! Видите ли, мои мотивы задокументированы. Наверное, мало в каком деле так бывает. И мы все эти документы тут же предоставили. О своих мотивах я сама в 19-м году говорила на обсуждениях пьесы со зрителями, я говорила о них в интервью. Я везде говорю одно и то же – что я в этой пьесе попыталась изучить мотивы таких женщин, предупредить о методах вербовки и показать реальные приговоры, которые за таким поведением следуют. Так в чем именно мне нужно повиниться?

Но одно за это время я точно осознала. Чтобы посадить драматурга и режиссера, всем пришлось сделать усилия. Понадобилось заказать экспертизу в некоем месте, где будет гарантированный результат – в центре при ФСБ. Наверное, в Москве бы никто не написал, что я оправдываю терроризм, потому что у меня в тексте есть инструкция, как завязывать платок. Других объяснений у эксперта из Екатеринбурга нет, все остальное там из интернета надергано. Чтобы утвердить обвинение в прокуратуре, понадобилось сочинить вот эту несусветную чушь про то, что мы исламистки – к счастью, она оказалась слишком фантастической даже для суда.

Понадобилось найти липового свидетеля, который расскажет, как мы там договаривались о чем-то на фуршете, которого не было. Ну и вообще, пойти на какие-то сделки с совестью. Вон, нам Минюст выдал документ, что деструктологической экспертизы не существует. Но она есть в нашем приговоре. И важный прокурор вон не видит никаких нарушений. Наверное, все это не просто. И неприятно.

И все это не про закон. И не про правду. И мне в этом смысле, конечно, гораздо легче, потому что за 20 месяцев мне не пришлось ни разу врать. А говорить правду легко и приятно. А в конечном итоге правда и справедливость всегда побеждают.

Уважаемый суд, я прошу отменить приговор 2-го Западного окружного военного суда».