..Пока наш взор следить готов за вихрем беличьим,

всех наших бедствий и грехов редеет перечень. Борис Чичибанин

Стою за правду в меру сил,
да не падёт пред ложью ниц  она.
Как одиноко на Руси
без Галича и Солженицына. Борис Чичибабин

«Честный поэт, но без тайны», — говорила Ахматова о поэте Винокурове. Эти слова, наверное, применимы и к Борису Чичибабину.

Александр Межиров пошел еще дальше, назвав Чичибабина «гениальным графоманом». Мнение это трудно оспорить. Да, и нужно ли?

Галич посвятил ему свой «Сто первый псалом» — «Я вышел на поиски Бога…», где кроме имени-фамилии указывает, что адресат песни «работает бухгалтером в трамвайно-троллейбусном парке города Харькова». Да, «хлеб свой насущный» Борис Алексеевич Чичибабин зарабатывал отнюдь не писанием стихов, однако, профессионалом его трудно назвать по иной причине. В его предельно искренних, и, непременно, социально окрашенных стихах, а скорее — поэтической публицистике, не было той непредсказуемой малости, той переливчатой магии и волшебства, которые, единственно, и отличают истинную поэзию от рифмованного высказывания…

Но, когда в Питере на отвальную в моей купчинской двушке собралось больше друзей, чем было в ней квадратных метров, и каждый должен был встать и сказать…, когда настала моя очередь, неожиданно для самой себя прочла «Выбор» мало кому известного тогда Бориса Чичибабина:

Не веря кровному завету,

Что так нельзя,

Ушли бродить по белу свету

Мои друзья.

Броня державного кордона —

Как решето.

Им светит Гарвард и Сорбонна,

Да нам-то что?…

В этом была очевидная нелепица. Ведь эти пронзительные, именно, что на отъезд строки они, остающиеся должны были прочесть мне, дорогих моему сердцу друзей,  как тогда казалось, навеки покидающей. Но все уже были в приличном подпитии, и не заметив явной несообразности текста и роли, стали обнимать меня растрогано и слезно, когда, я, то и дело сглатывая перекрывающие горло спазмы, (ведь я уезжала, а они — оставались) добралась, наконец, до пронзительного финала:

…Нам не дано, склоняя плечи

Под ложью дней,

Гадать, кому придётся легче,

Кому трудней.

…Пускай опять обманет демон,

Сгорит свеча, —

Но только б знать, что выбор сделан

Не сгоряча.

С тех пор я читаю Чичибабина. «Памяти Твардовского», «Солженицыну», «Галичу», «Я вкус небытия вкусил своим горбом», «Отзовись мне, Россия, коль есть еще ты у меня!». Писал он и своей малой родине «С Украиной в крови я живу на земле Украины». Это сейчас в ходу. Но есть у него и другие стихи — «О родном языке». Ну, о русском, то бишь. О Пушкине, который «сердцу единственный выход из тьмы». Сегодня на его малой родине они были бы под запретом. А есть и вовсе поразительные своей провидческой силой строчки, в которых он из прошлого столетия сумел зорко прозреть реалии братоубийственного столкновения двух кровно близких ему народов:

…Не будет нам крова в Харькове,
Где с боем часы стенные.
А будет нам кровохарканье,
Вражда и неврастения….

Борис Чичибабин родился в 1923-ом году, в Кременчуге, а школу окончил на родине художника Ильи Репина – в известном давними воинскими традициями городке Чугуеве Харьковской области, поскольку воспитывался в семье военнослужащего. В 1940 г. поступил на исторический факультет ХГУ, с начала войны служил на Закавказском фронте. В 1945 г. поступил на филологический факультет того же университета, но уже в июне 1946 г. был арестован и осужден на пять лет лагерей «за антисоветскую агитацию». Злую службу ему сослужила скоморошья припевка из нескольких сатирических куплетов с рефреном «Мать моя посадница». Самыми крамольными в них были строки:

Пропечи страну дотла

песня-поножовщина,

чтоб на землю не пришла

новая ежовщина!

Гой ты, мачеха-Москва,

всех обид рассадница!

Головою об асфальт,

мать моя посадница!

Автор этих куплетов полагал, что срок ему по тем временам выпал «смехотворный».

Два года, пока шло следствие, он провел в недоброй памяти московских узилищах – Лубянка, Бутырка, Лефортово. Остальное – отбывал в Вятлаге Кировской области. В 1951-ом вернулся в Харьков, где и книги у него потом выходили. Но вернувшись домой, вынужден был поступить на единственно доступные для бывшего политзэка бухгалтерские курсы и затем работать бухгалтером то в домоуправлении, то в грузовом автотаксомоторном парке. Его крошечная чердачная комната в самом центре Харькова сделалась центром притяжения андерграундной литературной братии, местом неофициальных поэтических сходок. К нему сюда приходили знакомиться бывшие харьковчане, навещавшие город: Борис Слуцкий, помогший с первой публикацией в журнале «Знамя» в 1958 г., Григорий Поженян, Григорий Левин, позже приезжал Евгений Евтушенко. Когда в 1963-ом начали выходить первые книжки, Чичибабин оставил бухгалтерскую работу ради куда более подходящего ему занятия. Около двух лет руководил он литературной студией, которая, хотя и была потом закрыта из-за «жуткой крамолы» — вечера, посвященного Пастернаку, стала, тем не менее, судьбоносной для поэта, к середине 60-х вошедшего в неразрешимый конфликт с «позорным веком». Гонимый и неприкаянный, он был близок тогда к самоубийству.

Я так устал. Мне стало всё равно.

Ко мне всего на три часа из суток

приходит сон, томителен и чуток,

и в сон желанье смерти вселено.

Мне книгу зла читать невмоготу,

а книга блага вся перелисталась.

О матерь Смерть, сними с меня усталость,

покрой рядном худую наготу…

.

Его спасла любовь молодой харьковчанки Лили Карась, посещавшей в начале 60-х ту самую литературную студию. Она не только дала ему спасительное, никогда раннее не испытанное чувство семейного очага, но и стала его музой, главным адресатом его любовной лирики. В тонком понимании поэзии она была ему ровней, сама писала стихи, а написанные ее поэтическим мэтром и возлюбленным, как Маргарита роман Мастера — знала наизусть.

И роковая для обоих встреча, как будто повторяя знаменитую сцену из этого романа, произошла на улице, где они случайно столкнувшись лицом к лицу, побрели рядом. Он, бесцельно и одиноко бродящий по городу, предложил проводить ее до дому, а по дороге зачитывал ее своими и чужими стихами…

…Три свечи горят на тризне,
три моста подожжены.
Трех святынь прошу у жизни:
Лили, лада, тишины.

С ней он возродился к новой жизни. С тех пор они не разлучались…

Теперь у него была «маленькая, но семья». И он снова устроился на конторскую работу в трамвайно-троллейбусное управление, где проработал почти четверть века. Какой горькой иронией, несмотря на налаженный быт и преданную ему до самой смерти «Маргариту», отзовется в его стихах унизительная необходимость ему, божьей милостью поэту, брести каждое утро на постылую службу:

Поэты были —

большие, лучшие.

Одних убили,

других замучили.

Их стих — богатый,

во взорах — молнии.

А я — бухгалтер,

чтоб вы запомнили!

В 1966 г. его приняли в Союз писателей СССР, а в 1973 г. исключили из него за “написание антисоветских стихов «Похороны Твардовского» «.

13 декабря 1987 года он впервые выступил в столичном Центральном Доме литераторов, прочитав свои яростные, небывалого накала антисталинские стихи «Не умер Сталин» (написанные еще в 1959-ом), что вызвало шквал несмолкающих оваций. Восстановили Чичибабина в СП в 1989 г. – как водится, при участии тех же лиц, что и исключали. В том же году на фирме «Мелодия» выходит авторская, им начитанная пластинка «Колокол», а по Центральному телевидению показывают документальный фильм о нем.

Так что, в годы перестройки ему, наконец, было воздано по полной. К нему пришла, если не общенародная по евтушенковскому образцу слава, то широкая известность, далеко выходящая за пределы его родного Харькова. В 1990-ом он стал лауреатом Государственной премии СССР. Кстати, беспрецедентный факт: лауреатства поэт был удостоен за изданную за свой счет книгу стихотворений «Колокол».

Он участвует в работе общества «Мемориал», его награждают премией имени А. Сахарова «За гражданское мужество писателя». В Крыму в каждом сентябре наряду со шмелевскими, бунинскими и другими чтениями уже несколько лет проходят чтения чичибабинские.

Несмотря на оглушительный личный успех, шквал публикаций, долгожданные книги, зарубежные творческие поездки, премии и прочие блага — результаты перестройки Чичибабин не принял. Всей душой ненавидя сталинизм, и наследовавший ему бюрократический режим «развитого социализма», он не ужился и с тем, что пришло на смену старой идеологии, поскольку новая реальность показалось ему не менее подлой и ущербной. Только теперь идеалы человечности и братства попирались не «органами» и партячейками, а фантастически и в короткий срок обогатившимися в результате «распила» страны «новыми русскими», многие из которых, к его вящему изумлению, еще недавно были диссидентствующими интеллектуалами, людьми его круга. Кто прочел его горестный «Плач по утраченной родине», тому очевидно, что он не смог смириться с распадом страны, в которой вырос и за которую воевал, с нарастающим в ней разрушительным хаосом, на его глазах повергшим в нищету и отчаяние миллионы людей, не участвовавших в том самом «распиле».

С мороза душу в адский жар
впихнули голышом:
я с родины не уезжал —
за что ж ее лишен?

Доживи он до вполне благополучных 10-х годов следующего столетия — он увидел бы другую Россию, и, кто знает, возможно, написал бы другие стихи о родине.

Но он не дожил. Борис Алексеевич Чичибабин ушел 15 декабря 1994 года, на пороге своего 72-летия. Поэт похоронен на 2-м кладбище Харькова. Город почтил его память улицей Чичибабина и двумя мемориальными досками с его барельефом – на доме, где он жил и умер, и на улице, названной в его честь. Будем надеяться, что его земляки, пребывая в очередном раунде борьбы с потаенными врагами отечества, не собьют эту память о нем.

А мое любимое из Чичибабина — это недописанный, всего в четыре строки отрывок. В нем нет страстного социального накала, пронизывающего главный корпус его стихов. Но именно этими тихими строками вспоминается мне русский поэт Борис Алексеевич Чичибабин в дни его столетнего юбилея.

Я выменял память о дате и годе

на звон в поднебесной листве.

Не дяди и тети, а Данте и Гете

со мной в непробудном родстве.

Постскриптум:

В 1970-е годы среди крымских татар из уст в уста передавались стихи Чичибабина о трагедии изгнания их народа с родной земли: «Не Русь красу его раскрыла он сам в легендах просиял, не отлучить татар от Крыма, как от России россиян».

Может быть за то, что он всегда неукоснительно следовал максиме «Солидарность с оскорбленными — азбука человечности», особенным образом чтут его и евреи.

9 января 2023-го года, в день столетия Бориса Чичибабина, в синагоге немецкого города Фрайбург состоялся вечер памяти поэта, организованный еврейской общиной города. «Почему был выбран именно этот город?» —спросите вы, и ваше недоумение будет оправдано. А потому, что летом 2022-го года вдову поэта вывезли из Харькова, и она в статусе беженки проживает нынче в Германии, в том самом городе Фрайбург, и сегодня делая все, от нее зависящее, для сохранения памяти своего Мастера.

В далеком 1946-ом он, идя верной дорогой апостола Павла с его «Посланием к Евреям», написал свое, чичибабинское, полное величайшего сочувствия и симпатии к «гонимому племени». У него было обостренное чувство «чужой беды», которую сегодня назвали бы эмпатией.

…Ничего, что нету надо лбами нимбов, —

Всех родней поэту те, кто здесь гоним был.

И не в худший день нам под стекло попала

Чаплина с Эйнштейном солнечная пара…

Не родись я Русью, не зовись я Борькой,

Не водись я с грустью золотой и горькой,

Не ночуй в канавах, счастьем обуянный,

Не войди я на́век частью безымянной

В русские трясины, в пажити и в реки, —

Я б хотел быть сыном матери-еврейки.

Хотел, и стал, женившись на Лиле*, — ну, не сыном, так зятем матери-еврейки!

* В 2008-ом году в московском журнале «Лехаим» было опубликовано интервью с   вдовой поэта:

ЛИЛИЯ КАРАСЬ-ЧИЧИБАБИНА: ЗОЛОТАЯ И ГОРЬКАЯ ГРУСТЬ МЕЧТАТЕЛЯ (lechaim.ru)